Честно говоря, я ждал решительного отказа. Безусловно, ее запугали. Возможно, жизнь брата зависела именно от ее молчания.
Женщина молчала, она сидела напротив меня, смотрела мне в глаза и молчала. Надо сказать, я не люблю, когда собеседник смотрит мне в глаза, тем более в подобной ситуации.
— Хорошо, — согласилась вдруг женщина, — я расскажу все, что знаю, хотя, надо признаться, знаю я очень мало.
Мой брат еще в школе слыл одаренным ребенком. Все предметы давались ему легко. По натуре он был скрытен и молчалив. После окончания школы с отличием он поступил в университет, на физический факультет. Электроника и, как ни странно, философия его очень увлекали. У него была странная идея, я бы сказала идея фикс. Он хотел сделать сразу, за короткое время всех людей счастливыми. Понимаете, всех — и гения, и посредственность, и художника, и убийцу. Но что такое счастье для разных людей? Для каждого оно свое. Так вот, у него на этот вечный вопрос был свой ответ. Счастье, по его мнению, — точно регламентированный труд, не менее точно регламентированный отдых, равенство всех членов общества и тому подобное. Конечно, все это в достаточной степени наивно. Честно говоря, я не могла даже подумать, что мой брат, далеко не глупый человек, может так все упрощать. Очевидно, идея всеобщей «казармы» все еще глубоко сидит во всех нас.
Так вот, у него была мысль, как осуществить эту затею. Ему не нужны были революции или какие-то политические лозунги, достаточно было создать «нечто», которое управляло бы людьми.
Это «нечто», доводя до каждого члена общества догмы, выбранные самыми лучшими представителями человечества, должно было каким-то образом заменить собой все: мораль, законы, здравый смысл. Буквально все. Все это, как вы понимаете, уже было, и не раз. И всегда кончалось плачевно. Мы несколько раз говорили с ним на эту тему.
Сначала я не придавала этому значения, потом вдруг поняла, что эта идиотская идея занимает его всерьез. В концов концов, мы достаточно подробно поговорили об этом, но результат оказался несколько иным.
Я считала, что мои доводы убедят его в нелепости этой идеи и, по крайней мере, в ее неоригинальности, но это привело к тому, что он замкнулся и больше никогда со мной не говорил на эту тему.
Потом он увлекся электроникой, и мне показалось, что он не вернется к своим бредовым идеям, но я ошиблась. Насколько я понимаю, именно электроника должна была стать инструментом осуществления его идей.
А вскоре он познакомился с этими ребятами, вы понимаете, о ком я говорю. Они были явно из другого мира. После смерти отца мы жили достаточно скромно. Зная его обидчивый и ранимый характер, мы с мамой пытались делать все, чтобы он не чувствовал себя в чем-то обделенным, но таких возможностей, как у академика или министра, мы не имели.
И, очевидно, именно это укрепило моего бедного брата в мысли о приемлемости с моральной точки зрения насильственного изменения устремлений человека. Я не оговорилась, назвав эти методы насильственными, поскольку глубоко уверена, что все искусственное, все строго регламентированное несвойственно человеческой сути и может быть привито только насильственным Образом.
В их группе была одна девушка, очень красивая. Вот она-то и сыграла в этом деле роковую для него роль. Мой брат был явно неравнодушен к ней. Поначалу их отношения были достаточно дружескими, потом произошла размолвка. Он очень сильно переживал это, а потом все как-то сразу наладилось, и начались наши страхи.
Он неделями пропадал. Сначала мы с мамой думали, что это связано с той девушкой, но когда однажды я случайно увидела содержимое его дипломата, то была поражена: сплошь статьи по электронике и специальные справочники.
С одной стороны казалось, что волноваться незачем, парень увлечен наукой, но с другой стороны, я интуитивно чувствовала — что-то здесь не так. Кроме того, эти лихорадочные занятия электроникой напоминали исступленность террориста, изучающего химию, чтобы сделать бомбу. Возможно, моя аналогия несколько натянута, но я чувствовала именно это.
Вскоре заболела мама, и мне было очень трудно за ним уследить. Когда я впервые услышала, что он замешан в воровстве и разбое, то первое, о чем подумала — он не мог этого сделать. Постарайтесь меня понять. Дело не в том, что он не способен на преступление, просто именно это преступление он не мог бы совершить.
Допускаю, что он смог бы совершить более тяжкое преступление, но не квартирную кражу. Во всяком случае, мне так кажется.
Как вы знаете, он на допросах молчал, а потом, встретившись с этой девушкой, вдруг заговорил. Я не знаю, но могу догадаться, что она ему сказала. Очевидно, просто объяснила, что им воспользовались в каких-то целях или что-нибудь подобное.
А потом кто-то позвонил домой, когда меня не было дома, и все рассказал маме. Я ей ничего не говорила, ей нельзя было волноваться, больное сердце. Когда я пришла, она была уже мертва. Сердце не выдержало. Она сидела в кресле как живая, а рядом лежала телефонная трубка.
А потом я узнала, что мой брат сошел с ума, именно так мне было сказано по телефону. Я пыталась добиться встречи, но получила короткий ответ. Если я не хочу его потерять, следует пока воздержаться от встреч. И вот уже почти год я его не видела.
Что же касается вашего прихода, то мне позвонили вчера и предупредили, чтобы я ничего вам не говорила, а лучше вообще отказалась бы от встречи. Но я решила иначе. После смерти матери единственное, что меня удерживало, — это брат. Так вот, вчера я поняла, что они меня обманывают. Они его убили, и убили давно. Так что мне незачем что-либо скрывать.
Женщина рассказала все это тихим, уставшим голосом, голосом человека, пережившего нечто ужасное и уже разучившегося чему-то удивляться и кому-то верить.
Выйдя на улицу, я внимательно посмотрел по сторонам. Вроде бы ничего подозрительного.
Все, или почти все, было понятно. Кто-то пытается по-своему улучшить род человеческий. На сей раз используя не оружие или идеологию, а плоды научно-технического прогресса. Включил там какой-нибудь излучатель — и сразу сделал всех и, главное, одинаково счастливыми. Просто и дешево. И все радостны, все счастливы. Все во всем уверены, все знают, что их ждет, что хорошо, а что не очень. Никаких сомнений, переживаний, страданий. Короче, дурдом в масштабе планеты. Остается лишь несколько незначительных вопросов.
Что это «нечто» сделано — вполне очевидно. Зачем тогда была создана подпольная лаборатория? Ответ напрашивался сам собой: по-видимому, там проводились опыты, которые нельзя было делать в институте. Например, над человеком. И очевидно, кто-то из непосредственных исполнителей, поняв, что ими сделано, и ужаснувшись содеянному, решил с помощью письма обратить на это внимание общественности и поплатился жизнью.
Основное, что предстояло сделать — найти эту самую штуковину и не дать ей заработать. И параллельно с этим неплохо было бы узнать, как ее собираются использовать и кто за всем этим стоит. И последнее. Мне необходимо было где-то спрятать свой красный блокнот, так как я мог в любую минуту просто исчезнуть из этого грешного мира.
Я подошел к телефону-автомату и набрал номер. В трубке послышался знакомый голос. Дав отбой, я скорым шагом направился в сторону метро.
Через полчаса я был на месте. Слежки за собой я не чувствовал, но понимал, что без присмотра они меня не оставят.
Поднявшись на лифте на последний этаж и удостоверившись, что за мной никто не идет, я спустился этажом ниже. Подойдя к нужной двери, нажал кнопку звонка. Дверь открыла сама Сабина. Ничего не спросив, она отступила в сторону, пропуская меня в прихожую.
Уже в прихожей, извинившись, я попросил ее уделить мне несколько минут. Она предложила мне пройти в комнату и подождать ее. Усевшись в кресло, я попытался сосредоточиться, так как разговор предстоял не из легких. Мне необходимо было срочно спрятать блокнот с моими записями. Хранить его у себя я больше не мог. И я решил попросить Сабину подержать его некоторое время у себя. Поэтому ничего другого не оставалось, как откровенно рассказать ей все.
Комната, где я находился, была обставлена не столь роскошно, как я ожидал, но с большим вкусом. Мебели было немного, но она была хорошо подобрана. Изящная люстра и толстый ковер в нейтральных тонах придавали обстановке определенную завершенность.
— Как вы меня нашли? — спросила она, входя в комнату.
Я молча протянул ей визитную карточку ее отца.
— Кофе, чай? — предложила она, вынимая из серванта конфеты.
— Кофе, и если можно, покрепче, — попросил я, с интересом наблюдая за се ловкими движениями.
Она как-то быстро организовала на журнальном столике нечто, напоминающее праздничный стол. Кофе был отменным. Вообще, надо признаться, мне явно все здесь нравилось.
