И что же мы имеем? Похоже, что Маргарита жила своим замкнутым мирком, никого туда не допуская. Ни мужчин, ни женщин. Филатова не в счет, ее она использовала в качестве прикрытия для своих вылазок на культурные, так сказать, мероприятия.
Марк Трауберг. Интересно, кем он был для Маргариты? Нет, то что у них общий отец, это понятно. Но он один из немногих мужчин, которые могли к ней приходить, вернее даже сказать, один из двух, если принимать во внимание Льва Земовича.
Надо будет с ним встретиться.
Сняв телефонную трубку, я набрала номер Льва Земовича.
— Трауберг у аппарата, — услышала я его картавый голос.
— Добрый вечер, это Вершинина.
— А-а, Валентина Андреевна, — Трауберг, как бы даже обрадовался, узнав меня, — чем могу служить?
— Лев Земович, мне необходимо поговорить с вашим сыном.
— Да? Не понимаю, каким образом?… А впрочем, вам виднее.
— Хорошо бы, если бы он смог зайти завтра до обеда.
— Да-да, конечно. Вам еще ничего не удалось?… Хотя, я понимаю.
— Лев Земович, — успокоила я его, — как только мы что-нибудь узнаем, я сразу же вам сообщу. Так вы пришлете сына?
— Склероза у меня еще нет. Я обязательно ему сообщу о вашей просьбе.
* * *
Вершинина закрыла тетрадь и положила ее в сумочку. Прежде чем выйти из кабинета, она посмотрела на себя в зеркало и поправила прическу.
Болдырев ждал ее в дежурке, беззлобно отвечая на подколы Ганке, которому предстояло провести ночь за пультом вместе с Колей Антоновым.
— Между прочим, — говорил Болдырев, — в армии я был механиком-водителем танка. Я машину знал, как свои пять пальцев: на спор гусеницей закрывал спичечный коробок.
— Ну ты и сказочник, — Ганке усмехнулся в усы, — я вот однажды на спор сейф открыл вязальной спицей.
Вершинина вошла в дежурку и кивнула Сергею:
— Поехали, нужно Алискера проведать.
Тут она увидела Антонова, сидевшего на диване с бокалом чая в руках.
— А ты сегодня дежуришь?
— Да. А что?
— Тебе нужно будет завтра к часу зайти в прокуратуру. Там на твое имя будет пакет. Заберешь его и принесешь мне. К сожалению, я не знала, что ты сегодня работаешь в ночь.
— Ничего страшного, — произнес Николай, — мы привычные.
Вершинина вслед за Болдыревым вышла на улицу, захлопнув за собой дверь. Она села на переднее сиденье «Волги» и опустила стекло.
— Вы уже уезжаете? — услышала вдруг Валандра мужской голос.
Она повернула голову к окну и увидела Карпова. На нем были светлые полотняные штаны, такой же пиджак, рукава которого были завернуты до середины предплечья, и черная майка. Он поднял руку и посмотрел на часы в серебряном корпусе.
— Хорошо, что я пришел на десять минут раньше, — он улыбнулся.
— О, Господи, я совсем забыла. Приношу вам свои извинения. Садитесь в машину.
Карпов открыл дверцу и ловко устроился на заднем сиденье. Болдырев взглянул на Вершинину и плавно тронул «Волгу» с места.
— Можете не извиняться, вы ведь не успели скрыться от меня. Наши планы не изменились? — Виталий склонился к переднему сиденью.
— Мне только нужно заехать в больницу, это недалеко.
— С вами я готов ехать даже на кладбище, — пошутил Карпов.
— Не торопитесь, всему свое время.
— А кто у вас в больнице? — поинтересовался он.
— Моя правая рука.
— Не понял?
— Мой секретарь, — Вершинина закурила и села вполоборота, — он попал в автокатастрофу.
— А вы без него как без рук. Понятно.
В вестибюле больницы было прохладно и пахло дезраствором. Карпов, увязавшийся за Вершининой, окинул взглядом посетителей, ожидавших медсестру, и направился к высокому худому мужчине с зачесанными назад русыми волосами. Тот сидел на стуле, поодаль от других посетителей, уставившись в одну точку, и нервно постукивал ногой. На коленях он держал потертый пластиковый пакет.
— Геннадий, сколько лет… — Карпов улыбнулся и протянул ему руку.
Тот вздрогнул, сделал неловкое движение рукой, и пакет, свалившись с его коленей, упал на каменный пол. Раздался звук бьющегося стекла, и под пакетом образовалась небольшая лужица, распространяя по вестибюлю запах куриного бульона.
— Извини, как-то неловко получилось, — Карпов растерянно смотрел то на своего приятеля, то на Вершинину, то на пакет, лежащий на полу.
— Мама завтра останется без обеда…
Геннадий поднял пакет, из которого капал бульон, раскрыл его и достал оттуда пакет поменьше, в котором лежала зелень и пара помидоров. Потом, не переставая что-то бубнить себе под нос, подошел к корзине для мусора и бросил в него пакет с осколками.
— Ты не переживай, Ген, — успокаивал его Карпов, — купим сейчас курицу — сваришь маме супчик.
Неизвестно, чем бы закончился этот небольшой инцидент, если бы не вышла медсестра, которая носила передачки. Подождав, пока она заберет пакеты и сумки у пришедших раньше, Вершинина отдала ей сверток с соком и фруктами для Алискера.
— Мамедов сегодня выписался, — сестра вернула Вершининой сверток, — он сам настоял. Доктор возражать не стал, сами знаете, как у нас сейчас в больницах.
— Тогда, может быть, возьмете своей маме, — она протянула фрукты Геннадию, который стоял рядом.
Его и без того длинное лицо вытянулось еще больше.
— Бери, — толкнул его в бок Карпов, — а курицу мы все равно купим.
— Ну, вы долго еще? — поторопила их сестра.
Геннадий неуверенно взял сверток, переводя взгляд с Виталия на Вершинину, и отдал его медсестре вместе со своим.
— Коркина, двенадцатая палата.
Дверь за медсестрой закрылась.
— Познакомьтесь, — сказал Виталий, — это Коркин Геннадий, я его уже лет пять не видел, а это — Валентина.
— Очень приятно, — Коркин улыбнулся, сверкнув золотыми коронками, — и спасибо вам за фрукты. Если интересуетесь литературой, заходите в университет, у меня там книжный прилавок. Есть кое-что интересное.
— Вы торгуете книгами? — спросила Валандра.
— Надо как-то жить. Больших денег это не приносит, но это все же лучше, чем торговать пивом или сигаретами.
— А что если нам поужинать втроем, — Виталий посмотрел на Вершинину, — вы не возражаете?
— Честно говоря, мужское общество мне надоело на работе, — усмехнулась Валандра, — но, по-моему, компания может быть довольно интересной.
— Боюсь, что я сейчас на мели, — Коркин виновато улыбнулся.
— Ладно, Гена, сколько не виделись, — Карпов хлопнул его ладонью по плечу, — ради такого случая — я угощаю. Ну что, пошли?
Не слушая слабого отнекивания Коркина, он потащил его к выходу.
* * *
В ресторане было не так оживленно, как поначалу представлялось Вершининой. Днем Тарасов выглядел как залитая солнцем деревня или как один сплошной евразийский базар, вечером он походил на опьяненный рекламными огнями и гвалтом веселящихся толп вполне европейский город.
Насколько были оправданы эти претензии, мог судить каждый, кто с наступлением сумерек отправлялся фланировать по нарядному проспекту, другим центральным улицам или заседал на террасах кафе, разглядывая не столько своего собеседника, сколько слоняющихся по авеню точно для какого-то торжества разодетых граждан.
Одно из таких счастливых кафе самым наглым образом отбирало хлеб у держателя ресторана и его немногочисленной, но хорошо выдрессированной обслуги. Не помогали даже работавшие на полную катушку кондиционеры. Всем непременно хотелось дышать «свежим» воздухом, словно сумерки прибивали пыль не хуже фонтанирующей влаги поливальных машин.
— Кажется, нам повезло, — весело сказал Карпов, имея в виду немногочисленных посетителей ресторана, уверенным шагом направляясь к столику у окна.
— Здесь изрядно накурено, — с недовольной миной заметил Коркин, брезгливо поводя ноздрями.
— Да, Ген, ты очень рискуешь — каждая выкуренная сигарета сокращает жизнь как минимум на пять минут, — хохотнул Карпов.
Професссионально-галантным жестом он выдвинул из-за стола стул с мягким сиденьем и полукруглой резной спинкой и пододвинул его Вершининой.
— Зато музыка здесь неплохая, — сказала она, выкладывая на белую скатерть сигареты и зажигалку.
Предупредительная официантка, чье густо накрашенное лицо лоснилось дежурно-гостеприимной улыбкой, поспешила к ним.
— Меню, пожалуйста, — произнесла она вкрадчиво и выжидательно. Ее основательно прокуренный голос, облитый сиропом приторной любезности, здорово рассмешил Карпова и позабавил Вершинину. Он плохо вязался с довольно резкими жестами девицы и ее снисходительно-сюсюкающей манерой общения с посетителями.
— Ну и коллаж, — Карпов наклонился к самому уху Вершининой, — вопиющая дисгармония! Никакой каллокогатии, — добавил он, обращаясь уже к Коркину. — Что скажешь, Гена?
