потребует от нее много сил и решений. Кулер оказался сломанным – из голубого крана лилась неприятная теплая вода.
Забавно. Так же постоянно было и в спортзале недалеко от Новодевичьего, из-за чего Яна сначала ругалась с администраторами, а потом смирилась. И именно со сломанного кулера началось знакомство с Никитой.
– Да, блин, опять она теплая! – Парень среднего роста с тонкими чертами лица, острым носом, уверенным взглядом и намокшими волосами до плеч, зачесанными назад после заплыва, жал на кнопки кулера, пытаясь добыть прохладной воды. – Как это вообще можно пить?
– Давай отпинаем эту штуку? Может, купят тогда нормальный. – Яна вышла из зала для пилатеса и чуть задела плечом сухощавого мужчину в яркой спортивной форме, пробиваясь к воде. Яна сразу приметила, что за одеждой скрывается литой торс.
– Не думаю. Если в бюджет не заложена покупка нового, то будем мы вообще без воды.
– Логично. Если что, в кофейне у выхода есть холодная. – Яна, закидывая полотенце на плечо, направилась переодеваться.
– А на Усачевском рынке обалденные холодные фреши. Гоу со мной? – поймал он ее за полотенце на входе в раздевалку.
– Фигня все эти фреши! А вот от джанк-фуда я бы не отказалась… – Яна ходила на спорт не фигуры ради, а по наставлению врача. Вечно работая, зажимая булавки губами в скрюченных позах, чтобы усадить на актеров костюмы, она заработала защемление поясничного нерва, и после новокаиновой блокады (спектакли из-за болезней костюмеров не отменяют) невролог отправил ее заниматься пилатесом и плавать трижды в неделю, чтобы не допустить рецидива. Это Никита шлифовал свое тело до статуи Аполлона и сбрасывал вес, чтобы снизить нагрузки на колени и пробежать очередной марафон, раструбив о достижении через фотографию с медалью на весь интернет.
– Ну и пошли на Усачевский. Будет тебе и фреш, и лучшая шаурма в городе!
– А ты хорош, с козырей заходишь! – Яна была приятно удивлена, что ее новый знакомый поддержал шальную идею, которая противоречила всем заповедям ЗОЖ.
– Ну а то! Меня Никита зовут, кстати. – Парень в кислотно-желтой футболке дружественно протянул руку.
Они с Яной оказались ровесниками. Оба готовились встретить тридцатилетие. Он – в апреле, она – в июне. У него за спиной были ранний, скоропостижно скончавшийся брак с одноклассницей, семь лет стажа в небольшой компании, как-то связанной с «РЖД» (официально в документах было что-то про транспортировку нефтепродуктов, а по факту фирма занималась обычными микрозаймами), неудавшийся стартап, долги, корочка МВА, съемная квартира в пятиэтажке на Красногвардейском бульваре, которая давала ему возможность кичиться, что якобы живет в Сити. У Яны – склад отшитых костюмов на старой даче, исторический факультет с красным дипломом и курсы дизайнера одежды, после которых она освоила допотопную машинку «Зингер» и принялась делать костюмы для небольшого полуподвального театра. Мама, Галина Ивановна, никогда не хотела, чтобы дочь связала жизнь с искусством, поскольку искусство и материнство – две противоборствующие стихии. Для дочери она хотела тихого семейного счастья, чтобы по любви и как можно раньше. Но вместо этого та колесила по театральным фестивалям, ездила в экспедиции со съемочной группой и крутила романы со спивающимися режиссерами, вечно уходящими в чрево депрессии, с операторами, часто уходящими к актрисам, и иногда с молодыми актерами, чтобы забыться от первых и вторых. Таких, как Никита, Яна никогда не встречала. Обычно появление мужчины заставляло хаос воцариться в ее жизни, путая карты и волосы. А тут наоборот – он разложил ее жизнь по полочкам, помог рассортировать груды тряпья, написать бизнес-план открытия студии по аренде костюмов, чтобы и к тематическим вечеринкам можно было подготовиться, и вечерами актеров на примерки вызывать. Яна решилась на бизнес не сразу, только когда они с Никитой обменялись обручальными кольцами. Накопив наконец денег, она сняла помещение в переулках Арбата, наняла дизайнера – разработать вывеску и эсэмэмщика, чтобы разработать концепцию продвижения. Как только начала выходить в робкий плюс, упала с пьедестала успеха – грянул карантин, массовые мероприятия запретили, и ей пришлось продать недавно купленный после успешного исторического сериала внедорожник, чтобы покрыть расходы и не обанкротиться. Так к ней вернулся старый коллекционный «фольксваген-жук» и пришла финансовая зависимость. Яна в ней чувствовала себя неуютно и с трепетом ждала, когда смутные времена пройдут и все в московской жизни вернется на круги своя. Тем более что, как ей казалось, Никита всегда ее поддерживал и верил в ее успех за нее, даже когда она опускала руки.
Возможно, это была искусственная любовь, генно-модифицированная, выращенная из дружбы и мутировавшая в брак из взаимопомощи. И, несмотря на отсутствие животной страсти, Яна верила, что их союз – оазис в центре пустыни с холодным источником, к которому можно припасть и напиться, утолив жажду, и передохнуть.
Странно, сейчас, стоя у кулера, ни первый поцелуй, ни первый секс она вспомнить не могла. Только вкус шаурмы с крабом и как он все время клал телефон экраном вниз.
* * *
Пока воспоминания проносились в голове как перекати-поле, на пятки наступала ночь, толкая вечер за горизонт. Золотая монета солнца закатилась в копилку прожитых дней.
Больше не было страха, угрозы казались нереальными – просто глюком системы. Расслабленный препаратами мозг вернулся к своему привычному состоянию – созерцанию действительности. Сейчас важно было понять, как жить в этой новой реальности, где самый близкий человек предает, где банковский клерк оказывается мошенником и где не знаешь, кому можно доверять.
Яна накинула куртку и в кроссовках на босу ногу вышла из палаты. Подумав, прихватила сумку: может, удастся пополнить запас стиков для электронной сигареты. Не хотела прокуривать помещение, да и подышать воздухом, говорят, всегда полезно. У стойки на ресепшене никого не было. Дверь открыта. А еще хотелось ледяной колы. И чипсов. Ужин она проспала под капельницей.
Улица была незнакомой и абсолютно пустой. Яна бродила по переулкам в поисках круглосуточного магазина, стараясь запоминать дорогу. Сквозь закоулки она добрела до лазурно-голубого храма преподобного Сергия Радонежского на Николоямской, где возле ограды рядом ошивались несколько бродяг, распивавших чекушку по-братски.
Яна остановилась в стороне от них и подняла голову на подсвеченную фонарями трехъярусную колокольню. «Привет, Бог! Все мы неверующие до первой беды. Так что я к тебе».
– Заткнись, дура, спать мешаешь, – рявкнул бездомный тип с сальной бородкой, которого Яна изначально приняла за валяющийся мешок с мусором.
«Так-то я в тебя особо не верила, – продолжила она беседу, сделав несколько шагов в сторону. – Но ты же прощаешь все своим рабам, не так ли? И неверие в себя. Я впервые не знаю, что