без приглашения. Достал из кармана аккуратный пакетик с бутербродами. Распахнул его и протянул Варваре.
Молча!
Она молча достала один бутерброд, кивком поблагодарила. Он взял второй, скомкал пакет и сунул его в карман ветровки. Они почти одновременно начали кусать, жевать и проглатывать.
– Я не маньяк, если что, – первым нарушил он тишину.
– А чего ходите за мной? – не глядя на него, спросила Варвара тусклым голосом.
– Вы очень красивая. Я пишу стихи. – Тут он вспомнил свои вирши, от которых пришел в ужас утром, и поправился: – Пробую писать. Выходит, конечно, не всегда. Но вы меня вдохновляете. Когда я вас вижу, в голове что-то щелкает, и я начинаю слагать.
– Надо же. – Ее губы опустились скорбной скобкой. – Есть кто-то, кого я не раздражаю, не бешу и у кого не путаюсь под ногами. Даже странно.
– Ничего странного, Варвара. – Он достал из другого кармана маленькую, в сто пятьдесят граммов, бутылочку воды, протянул ей. – Люди часто на бегу не видят прекрасного рядом. Останавливаются, чтобы взглянуть, уже слишком поздно. Время оказывается безвозвратно упущенным. Я – Сергей Сергеевич Воронков. Пенсионер. Гуляю здесь каждое утро. И всякий раз слагаю стихи об очередном утре.
– Выходит?
– Так себе, – честно признался он. – Но это меня развлекает. Наполняет мое одиночество хоть каким-то смыслом. Каждый ведь развлекается по-разному. Не так ли?
– Да.
Она выпила из бутылочки ровно половину, вернула ему. И это отдалось теплом в груди у Воронкова. Она не эгоистка, думает о других людях, даже совершенно ей чужих и посторонних.
– Я вот тоже по-особенному развлекаюсь, – произнесла она тихо и грустно. – Влипаю в самые разные неприятности. Периодически! Сначала вышла замуж не за того, кто меня любил, а за того, которого любила половина курса. Знала! Говорили! Нет же, поверила в свои чары и способность удержать в руках такое ветреное существо, как Царев! А это все равно… Все равно, что пытаться удержать в руках облако или ветер!
– Я понимаю, о чем вы, – кивнул Воронков, поражаясь поэтичности сравнения.
– Наш брак начал трещать по швам почти сразу. Но я упорно закрывала глаза на его похождения. Не обращала внимания на откровенные измены. Знаете, он даже не скрывал их. Словно испытывал меня на прочность! И я терпела. Считала, что сама виновата, и терпела. Пока он сам не ушел. Хорошо хотя бы в квартире нас с дочерью оставил. Не выгнал на улицу.
– Да. Это хорошо, – покивал согласно Воронков.
Он тут же вспомнил истории своих бывших коллег-женщин. Там всякого ужаса хватало. И на улице оставались с маленькими детками. И с кредитами миллионными. Одной даже пришлось делить кухню с любовницей мужа. Он поселил ее в соседней спальне.
Он не заметил, как все рассказал Варваре. Ее истории его бывших коллег-женщин не особо расстроили. Она просто покивала и произнесла:
– В каждой домушке свои погремушки…
– Ваша дочь – она такая красавица, – не зная, как еще продолжить разговор, проговорил Сергей Сергеевич.
Он встал со скамейки и выбросил в урну пустую бутылочку из-под воды и пакетик из-под бутербродов. И снова вернулся к ней, присев чуть ближе. Чтобы чувствовать аромат ее духов.
– Моя дочь красавица, но такая же дуреха, как и ее мать, – грустно улыбнулась Варвара, глядя на него. – Ухитрилась связаться не с тем парнем, и вот теперь вынуждена уезжать.
– Уезжать?
Он почти не удивился. Не просто так Царев появился рядом с Варварой в этом парке в это утро. От него требовалась помощь. Его дочери. Она и ушла с ним под руку, когда их совместные напряженные дебаты закончились.
– Скорее, улетать. Ей придется улететь за границу, чтобы до нее не добралась полиция. И не попыталась обвинить черт знает в чем!
В какой-то момент Сергей Сергеевич Воронков почувствовал себя неуютно. Всю свою жизнь прожив законопослушным гражданином и не имея даже штрафов за нарушение ПДД, он с великой осторожностью посматривал в сторону людей, которым полиция вечно дышала в затылок. То они оказывались не в том месте не в то время. То связывались не с теми людьми. То их близкие начинали доставлять массу проблем. И так далее.
Он всегда полагал: это вполне справедливо, что полиция не стучится в двери к нормальным людям. Она стучится к людям проблемным. И кажется, именно такой человек сидел сейчас слева от него. И ему следовало бы встать и побежать трусцой, скрыться как можно дальше от этой прекрасной женщины с ее великими проблемами.
Но он продолжал сидеть…
И почему именно, он понял лишь минуты три спустя.
Вовсе не из-за того он продолжал сидеть рядом с Варварой, которая точно ждала от него помощи, что она безумно ему нравилась. А она безумно ему нравилась! Он продолжал сидеть рядом с ней потому, что вдруг понял: его время пришло. Хватит ему уже жить размеренно и спокойно, ровно, серо и уныло. Так, что даже рифмы не желали выходить красивыми, а получались серыми, унылыми, убогими. Пора ему уже, пора стряхнуть с себя перхоть прожитых скучных лет. Пора наполнить жизнь адреналином. И пусть даже это будет его лебединой песней. Пусть он даже умрет, но на ее руках.
– Я готов вам помочь, Варвара, – проговорил он странно скрипучим голосом. – Но вы должны мне все рассказать.
– Что именно?
– Ну, начнем с того, почему вашей дочери угрожает опасность при встрече с полицией?
– Они могут ее арестовать, – ответила Варвара просто. – Пусть даже до выяснения, но это семьдесят два часа! Целых семьдесят два часа на нарах в окружении преступниц. Настоящих причем! – Ее голос задребезжал. – Они не станут разбираться в деталях. Сразу схватят, закроют, а потом начнут подгонять ее жизнь под свои улики. Я знаю не по себе, а по рассказам моих клиентов. Некоторые любят под массаж делиться скверными секретами.
– За что они могут ее арестовать? – пропустив всю лирику мимо ушей, вцепился в главное Воронков.
– Ее парень, которого она притащила к нам в дом и поселила у нас после двухнедельного знакомства, был убит. В здании аэропорта. В туалете, – уточнила Варвара и вдруг принялась опасливо озираться. – Дочь как раз стояла в очереди к стойке регистрации, когда он вдруг принялся метаться от туалета к очереди и обратно. Как она мне потом рассказала, у Макса неожиданно разболелся живот.
– И такое могло быть, – вставил Воронков.
– Могло, – кивнула Варвара. – Но не было.
– Почему вы так решили? Потому что его впоследствии убили?
– И поэтому тоже, но… – Она неожиданно зябко передернулась и принялась рушить красивый узел шарфа, плотнее наматывая его себе на шею. – Но я видела лично, что он не доходил до туалета, когда убегал от Леры. Только в самый последний раз, за несколько минут до своей смерти, он вошел в туалет.
– Вы?! Видели?! Вы были там?!
В голове Сергея Сергеевича молниеносно сложился серпантин проблем Варвары. И серпантин этот был устрашающе крут!
– Да. Я была в аэропорту в ту ночь. Я изначально хотела их проводить, отвезти на машине, но Лера отказалась. Она знала мое негативное отношение к Максу. Я очень неприязненно к нему относилась. Это да. Поэтому она отказалась. Но я… – Варвара крепко сцепила пальцы, уложив их на крепко сведенные колени. – Но я не могла высидеть дома, пока моя девочка там. Я сама боюсь летать. И за нее боялась. Хотела ее благословить, если хотите.
Благословила! Вот чуть не вырвалось у Воронкова. Как сдержался, непонятно.
– Я выехала из дома почти сразу после них. Бросила машину на дальней стоянке. Дальше пошла пешком. Вошла почти одновременно с ними, только через другие двери. И потом наблюдала за его метаниями. И не только…
– Что вы видели? – вытянул шею Сергей Сергеевич.
– Я видела, как, убегая из очереди, он уходил подальше, чтобы Лера его не видела. И звонил кому-то. Несколько раз. Со странного старинного телефона. Кнопочного. Его телефон я видела у нас дома. Это был другой. – Варвара расцепила пальцы, нашарила в кармане короткой курточки носовой платок и вытерла им вспотевший лоб. – Вы не представляете, какое для меня облегчение – выговариваться вам. Я все это носила в себе с того самого дня, как она улетела.
– Что было потом? – поторопил ее Воронков.
Неожиданно ее детективная история его захватила. Мозг простреливали мысли-стрелы: а что, если его удел не рифмоплетство?
