Этот вопрос по абсурдности перекликался со всем прочим. В жизни не думал, что похожу на сотрудника правоохранительных органов.
— Нет, — торопливо запротестовал я, — не из полиции. Я просто знал вашего мужа. Мы встречались с ним… в Париже.
Не знаю, зачем я соврал про свое знакомство с Лиманским и про Париж — запросто могло оказаться, что редактор «Сэра» отродясь не был в столице Франции, и тогда я выглядел бы просто смешно. Впрочем, неожиданно попал прямо в точку. Вдова еще пристальнее всмотрелась в меня, и горькие складки у ее рта обозначились резче.
— Ах, вот как, — проговорила Елена глухо, — в Париже. Значит, это правда.
Я почувствовал замешательство — нелепости множились. Не успели придуматься следующие слова и шаги, как вдовушку прорвало.
— Не хотела я верить, но… C’est la vie! — Женщина извлекла из-под журнального столика початую бутыль смирновской водки и лихо плеснула в пустой стакан, стоявший рядом с ней на стопке газет. — После одиннадцати лет супружеской жизни вот награда — принимать в доме любовника мужа. Любо-о-о-вника!
Елена лихо опрокинула в себя содержимое стакана, и тут наконец до меня дошло, что собеседница просто-напросто пьяна. В стельку.
— Хотя подумаешь, большое дело, — продолжила хозяйка, в одно мгновение словно бы забывая о моем присутствии и обращаясь к кому-то невидимому в сиянии сервантного хрусталя, — все мужья изменяют своим женам. Главное, чтобы деньги приносил домой. И потом, куда уж мне с мужчинами конкурировать!
Наливая следующую порцию, она едва не залила весь столик. Я сел в соседнее кресло и взял на себя обязанности виночерпия, подливая даме по мере необходимости во время ее бурного монолога.
— Я сразу почувствовала, что из Парижа Костя вернулся каким-то другим. Виноватым, что ли. Даже испуганным. Притронуться ко мне боялся, все о чем-то думал. Я даже всерьез заподозрила, не подцепил ли СПИД у какой-нибудь проститутки. Нажала как следует, и супруг признался. Расплакался, как женщина. Вроде бы познакомился в Париже с одним нашим эмигрантом-балетоманом. Покуролесили они всю ночь, а под конец, когда Костик впал в невменяемость от выпитого, тот подлец, то есть, видимо, ты, его изнасиловал. Ума не приложу, как это стало известно прессе. Или ты сам и рассказал?
Я только и мог, что молча потрясти головой.
— Ну-ну… — Женщина развязно махнула рукой. — Ладно, дело прошлое. В общем, любил он тебя. С одной стороны, изнасилование его шокировало — Костя всегда презирал геев. С другой — что-то его в этом возбуждало. Чувствовалось, что он все время вспоминает о своем парижском приключении. Короче, тосковал. Бьюсь об заклад, в Москве тоже кое с кем пробовал этим заниматься. Могу даже сказать, с кем, чтобы и ты, гад, поревновал. Сказать?
Конечно, мне было интересно. И я с энтузиазмом кивнул. Елена встала. Штормило ее вовсю, но, едва держась на ногах, женщина эффектно ткнула в меня пальцем с облупленным маникюром.
— Его зовут Кирюша. Он манекенщик. Работает в модных журналах, чаще всего рекламирует мужское белье. Найди и убей его.
И Лиманская расхохоталась смехом валькирии. Во всяком случае, могу поспорить, что ощущала она себя в этот момент кем-то вроде того.
Как бы занимательны ни были полученные сведения, я понял, что пора уносить ноги. А заодно и уши, поскольку, набравшись алкоголя, детский врач перешла на ненормативную лексику. Я подлил еще горючего в стакан и на цыпочках поспешил покинуть комнату, пока дамочка целиком сконцентрировалась на емкости с живительной влагой.
Итак, вошел я в этот дом стильным благородным джентльменом, агентом Европейского бюро, а выходил из подъезда парижским педерастом-насильником, балетоманом с внешностью российского полицейского. Было от чего сникнуть. Мне показалось даже, что бабки на лавочке при моем появлении умолкли и обменялись многозначительными взглядами.
— Ну как, поговорили? — источая ехидство, спросила та, что все знала о геях.
Я, предпочтя промолчать, энергично проследовал к машине. Старушки-«церэушницы» смотрели мне вслед. Проезжая мимо них, я испытал непреодолимое желание высунуться из окошка и прогавкать восемь раз. Пора было закруглять этот странный день.
Житейская мудрость гласит: если из клубка торчит нитка — намотай ее на палец; быть может, она и не та, которая тебе нужна, но в любом случае поможет размотать весь запутанный клубок.
Я ухватился за имя Кирюши, демонстратора мужского белья. Только кажется, что в вавилонском столпотворении Москвы не сыскать смазливого манекенщика, не зная о нем ничего, кроме имени, больше похожего на прозвище. На самом же деле в богемном мирке искусства, где бесконечно тусуются, вместе пьют и развратничают модники, литераторы, киношники и просто снобы, сделать это не столь уж и сложно. Лежа на своей широченной кровати, я размышлял, как именно начинать действовать.
Наверное, я действительно не умею расслабляться, иначе после сумасшедшего дня, полного встреч и разговоров, непременно отключился бы, едва коснувшись подушки головой. Прохладное льняное белье, мягкая темнота тихой комнаты, мерное тиканье напольных часов — что еще нужно для утомленных мозгов? Но я не мог уснуть. Как бесконечная кинопленка, передо мной непрерывно мелькали все события и лица давно минувших и последних нескольких дней.
В апреле выбрасывается из окна Кася, бывшая девушка Заки. Полгода спустя возникает ситуация, когда я, вроде бы случайно, вызываю из Израиля Заки, которого пытаются пристрелить буквально на второй день после приезда. А накануне ночью убивают Лиманского, также бывшую Касину любовь. Единственная случайность, не вызывающая сомнения во всей этой истории, то, что мы оказались на месте преступления и в руки нам попала флэшка с записью странной вечеринки, где собрались столь разные…
Yes! Я даже хлопнул себя по лбу. Как же раньше-то мне не пришло в голову распечатать с флэшки портреты участников встречи? Быть может, кто-то сможет их узнать! Идея показалась мне настолько гениальной, что сон окончательно испарился. Я встал, надел халат и шлепанцы и отправился в кабинет, расположенный рядом со спальней, направо от лестницы.
Кабинет, как почти все в доме, является наследством моей мамы, бывшего преподавателя кафедры естественных наук МГУ, а ныне работника Танзанийского национального парка. В кабинете мама совершенствовала свои знания в области ботаники и ставила двойки нерадивым студентам. Теперь здесь хозяйничаю я, заполняя стеллажи детективной литературой и любуясь на свой самый большой аквариум с лялиусами в нише напротив окна. В углу, рядом с книжным стеллажом, расположены письменный стол и уголок чудо-техники: компьютер, сканер и лазерный принтер.
Вставив пресловутую флэшку в компьютер, я еще раз просмотрел запись и, выбрав наиболее удачные ракурсы, вывел изображения участников вечеринки через принтер. Получились очень даже неплохие портреты голубоглазого душки, Лиманского и лысого.
Рассматривая их лица, я еще раз подумал, насколько разношерстная публика оказалась запечатленной в Касиной студии. С одной стороны, компания довольно интимная — всего четыре человека, не считая оператора. С другой, по всему выходило, что между собой их вряд ли что-то могло связывать. Ну вот хотя бы этого голубоглазого и лысого убийцу…
Тут мои мысли снова смешались. Я взглянул на снимок бритого под ноль. Почему я так упорно называю его убийцей? Что, если и правда именно он убивает всех, кто был в студии? Может, Кася вовсе не сама прыгнула в окно? Вдруг на вечеринке в ее студии прозвучало нечто опасное для каждого услышавшего уха? В таком случае убийца решил убрать всех, кто присутствовал на ней, как потенциальных носителей данной информации. Даже Заки, который вроде бы мирно отдыхал на диванчике.
Сердце мое бешено заколотилось. И тут раздался звонок телефона, стоявшего на книжной полке. Точно такой же параллельный аппарат находился внизу, в гостиной, где сейчас спал Заки, и я поспешил схватить трубку, чтобы его не разбудила пронзительная трель. Если верно, что подобное притягивает подобное, то интересно — чью еще бессонницу сейчас притянула моя?
— Ален? — немедленно раздался в трубке требовательный голос. — Надеюсь, у тебя есть деньги?
С ума сойти! Разумеется, это была моя младшая сестра Ольга. От нее месяцами может не быть ни слуху ни духу, а потом прозвучит вот такой вопрос в два часа ночи. Мне только и оставалось, что тяжко вздохнуть.
— И много тебе нужно для полного счастья?
— Чтобы заплатить за такси от общежития до дома. Я еду к тебе.
Я снова вздохнул, поскольку протестовать, уговаривать или обижаться не имело никакого смысла — если Ольга заявила, что сейчас приедет, значит, так оно и будет. Поэтому я сказал, что жду ее и, разумеется, найду чем заплатить таксисту.
