— Послушай ты, очкарик недоношенный! Если ты немедленно не расскажешь мне все о Лиманском, я тебе нос расквашу. Не сейчас, так вечером подкараулю в темном переулке, ты меня знаешь.
Он меня знал. Поэтому сердито отряхнулся и направился в конец коридора, к двери с табличкой «Литературный отдел», а я поспешил за ним.
Его кабинет был тесным и неуютным — окна с пыльными жалюзи, металлические стулья, заваленный «шедеврами» письменный стол. Ни цветочка, ни милой безделушки, одни кипы исписанной бумаги. Ох уж мне эти гении…
Лунатик молча устроился за столом, сдвинул бумаги в сторону и мрачно уставился на меня, усевшегося напротив него на таком же безобразном модерновом стуле.
— Ну, что конкретно тебя интересует?
— Все. Каким человеком Лиманский был, сколько имел любовниц, ругался ли с женой, у кого торчал полночи перед убийством, о чем спрашивали сотрудников следователи и кто что отвечал. Ну, ты понимаешь.
Лунатик поморщился.
— Ничего про жену и любовниц не знаю. Мы с шефом редко общались — я просто отдавал ответственному секретарю свои статьи, а потом, бывало, редактор вызывал меня, чтобы сделать замечания или что-то спросить.
— А вопросы следствия?
— Дак так, ничего особенного. «Где вы были в ночь на…», «Не угрожал ли кто…», «Не выглядел ли…» и все в таком роде.
Этот тип начинал меня раздражать.
— Ты что, действительно никого и ничего вокруг себя не видишь и не слышишь? Ведь всегда ходят разные слухи, домыслы, сплетни, люди судачат в курилке…
— Я не курю.
Еле сдерживаясь, чтобы не придушить засранца на месте, я перевел дух.
— Ну а своя версия убийства у тебя есть?
Лунатик неожиданно кивнул и посмотрел на меня строго и внушительно — так начальник смотрит на подчиненного.
— Есть. Это кара божья.
Я чуть язык не проглотил.
— Кара?
— Да, кара. Каждый должен отвечать за свои поступки. Око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. Именно так.
Это уже было интереснее. Лунатик встал и нервно прошелся по комнате, остановившись у пыльного окна.
— В редакции работала девушка, с которой Лиманский поступил крайне непорядочно. Она покончила с собой. Я думаю, ночное убийство — кара за смерть той девушки.
Ого! Оказывается, Лунатик не так уж отрешен от всего земного. Но больше меня потрясло другое — предположение, которое логически следовало после его пылкой тирады в духе эпохи Возрождения.
— Слушай, — проговорил я, ощущая, как сильно бьется мое сердце, — а ту самую девушку звали не Касей?
Лунатик вытаращил на меня глаза.
— Да. Она была у нас…
— Знаю, фотохудожником.
И я направился к двери. Но прежде чем выйти, оглянулся и задал еще один вопрос, не дававший мне покоя с самого начала:
— Скажи честно, Лиманский был похож на гомика?
Чудик даже покраснел. Опустил глаза. Но ответил голосом твердым и уверенным:
— Очень сомневаюсь.
Однако из его румянца следовало, что разговоры на эту тему в редакции все же ходили. Что ж, мой визит сюда принес свои плоды.
Касин дом стоял в одном из тихих арбатских переулков, где, кажется, каждый камень олицетворяет собой историю. Прижми ладонь к почерневшей от времени стене, и в нее польется ток столетий. Ну, или, по крайней мере, двух — как гласила полустертая надпись под самой крышей, дом был построен в 1867 году.
Я долго не решался открыть тяжелую дверь подъезда и шагнуть на сумрачную лестницу, легким изгибом взлетающую к верхним этажам. Стоял во дворе и смотрел на сияющий солнечными зайчиками прямоугольник окна под самой крышей, откуда, должно быть, и упала, разбившись насмерть, моя любовь. Впрочем, необходимо душить в себе излишнюю сентиментальность.
Второй подъезд, четвертый этаж. Я и забыл, что номер ее квартиры — тридцать пять. А вот трель звонка живо напомнила те, прежние, годы. На миг меня даже посетила странная мысль, что вот сейчас распахнется дверь, и Кася скажет мне: «Привет».
Она и распахнула дверь. Точнее, это мне показалось, что на пороге стоит Кася. Те же светлые волосы и глаза, та же улыбка. Но почти сразу я понял свою ошибку: лицо и фигура более тяжелые, морщинки у глаз…
— Да, я не Кася, — словно угадав мои мысли, произнесла молодая женщина. — Я ее старшая сестра Тереза, для своих — Тека. А кто вы?
— Ален, — чувствуя себя не в своей тарелке, представился я. — Это я вам звонил. Хотел бы поговорить о Касе.
Не дослушав, Тереза кивнула и решительно направилась в комнату, жестом предложив следовать за ней.
Комната так же отличалась от прежней, как нынешняя хозяйка — от бывшей. Те же шторы, та же мебель, однако новые обои на стенах, новый восточный ковер на полу. Не было раньше и старинного книжного шкафа, заполненного книгами. Главное же — всюду валялись детские игрушки и яркая одежда.
— Моей дочери, — пояснила Тека, заметив мой взгляд. — Ей семь лет, и у нее революция в крови.
Женщина убрала с кресла мягкого Тедди и предложила мне сесть, а сама устроилась на диване напротив.
— О чем конкретно вы хотели поговорить?
— О смерти Каси. Отчего она умерла?
Тека усмехнулась.
— Отчего люди умирают? Оттого, что не хотят больше жить. Во всяком случае, сестра не оставила никакой записки, никакого объяснения. Ни дневников, ни личных писем. Просто встала на подоконник и прыгнула. Было пять часов утра.
Мне стало не по себе. Я представил себе раннее утро, распахнутое окно… Нет, все-таки отчего молодая, красивая девушка решается на такое?
— Ход ваших мыслей легко читается по лицу, — прервала мои размышления Тека. — Вы задаете себе вопрос, почему Кася шагнула из окна? Увы, вопрос без ответа. Хотя, возможно, все дело в банальной несчастной любви.
— Кася была несчастлива в любви? — пробормотал я, как будто сам не знал ответа.
Тека только пожала плечами.
— Ее бросали. Кто знает, отчего одних бросают, а с другими живут целую жизнь. Быть может, просто кому-то необходимо свое одиночество и страдания от этого одиночества? Наверное, не все умеют любить.
— Вы хотите сказать, что Кася не умела любить? — возмутился я. — Да она была самой нежной и любящей девушкой на свете!
Мудрая женщина Тека отреагировала на мой возглас, прозвучавший наивно и пылко, новой саркастической улыбкой.
— Возможно. Возможно, ей даже казалось, что она искренне любит. Но любовь подразумевает самоотверженность и преданность, а Кася была художником. Понимаете? Творческий человек всегда эгоистичен, подчиняется своему внутреннему «я», а не требованиям других. Вспомните подвиг декабристок. Вот это пример любви: забыть себя, свои интересы ради другого человека. А если вы хорошо подумаете, то поймете, что Кася не стала бы жертвовать своими интересами, своим делом ради кого-то еще.
Я мысленно представил себя декабристом. Почему-то в моей версии Кася отказывалась ради Алена Муара-Петрухина от дворянства и отправлялась следом за ним по этапу. Впрочем, она бросила меня ради Заки.
— Как вы относитесь к нумерологии? — неожиданно спросила Тека, таинственно сощурив глаза.
Я пожал плечами. Если честно, само слово мне мало о чем говорило. Между тем Тека подошла к книжному шкафу, набитому солидными толстыми томами с потемневшими корешками.
— Никогда не замечала у Каси интереса к эзотерическим наукам, — проговорила женщина, извлекая откуда-то из глубины полок тонкую книжку в желтом переплете, — но вот нашла эту вещь. Конечно, издание ширпотребно-развлекательное, меня подобные не интересуют. Если желаете, можете забрать — так сказать, в память о Касе. Между прочим, там ее цифры.
Книжка перекочевала ко мне в руки. «Нумерология» — было написано на обложке.
— Нас с самого рождения окружают цифры, — вдохновенно начала Тека импровизированную лекцию по ликвидации моей нумерологической неграмотности. — Знаменательные даты, номера домов и телефонов, рейсов самолетов или кресел в театре. Каждая цифра несет свою энергию, которая для одного человека абсолютно безопасна, а для другого — убийственна. Ну, или просто неблагоприятна.
Тереза поднялась с дивана и встала у окна, опершись спиной о подоконник.
— Например, эта квартира не могла принести Касе счастья, потому что ее номер тридцать пять. Тройка и пятерка в сумме дают восьмерку, а Кася сама по рождению была чистой восьмеркой — родилась восьмого числа. Между прочим, восьмерка — очень непростое, я бы даже сказала тяжелое число.
Восьмерка! Это слово немедленно вызвало в моей памяти странный сон с цифрой-перевертышем, от которого у меня так болела тогда голова. Выходит, сон действительно был шпаргалкой, сигнализируя о том, что происходящее напрямую связано с Касей, «чистой восьмеркой», как только что сообщила ее сестра, по рождению.
— Послушайте! — прервал я Теку. — Недавно мне приснилась восьмерка, которая вела себя так, словно была живым существом.
