меня к себе. Его поцелуй длится блаженную вечность. Тобиас впивается в мой рот, водя руками по спине. Когда он отстраняется, чувствую, как его тело покинуло напряжение.
– Черт, – опускает он голову, – спасибо. Поехали домой.
Я хмурюсь.
– И куда же?
Он поднимает свою сумку и пожимает плечами.
– Это ты мне скажи.
– Выходит, ты все-таки спал в лесу?
Вижу, как он улыбается.
– Возможно.
– Знаешь, дома меня кое-кто ждет. Тебе придется побороться с ним за место в моей постели.
– Неужели?
– Да. И он такой же вредный господин, что и ты. И тоже француз. Тебе предстоит трудное сражение.
– Я его одолею.
– Сомневаюсь.
Делаю шаг к пассажирскому месту, но Тобиас качает головой и обходит машину.
Недоуменно смотрю на него.
– Ты разрешишь мне сесть за руль?
Мы смотрим друг на друга поверх машины.
– Я тебе доверяю.
Три слова.
Три слова, которых я никогда не ждала услышать от Тобиаса Кинга. Они действеннее любых иных слов, которые он мне говорил в прошлом. Я чувствую их значимость, усаживаясь за руль, а Тобиас располагается рядом и прикусывает губу, чтобы скрыть улыбку, когда я завожу машину. В машине играет песня «Фигура отца». Я внимательно за ним наблюдаю, выражение его лица… довольное, а взгляд полон любви, когда он поворачивается ко мне.
– Я тебе доверяю и уважаю больше всех на свете, а еще услышал тебя, Сесилия. Я всегда тебя слушал. Та метка должна была стать обещанием, что я всегда буду тебя слушать.
В моем будущем больше нет места слезам. Я пролила их столько, что хватит на обе наши жизни. Но не могу подавить те, что льются по щекам с незнакомым привкусом восторга. И это пугает. Тобиас тянется ко мне и обхватывает мое лицо руками.
– Тебе нужно знать еще кое-что.
Он проводит большим пальцем по моей щеке.
– Я смотрел. В ту ночь, когда ты сказала, что надеялась, что я смотрел. Я смотрел. Смотрел все эти годы, – тихо шепчет он. – И не мог отвести взгляда.
С моих губ срывается всхлип, и он притягивает меня к себе, прикасаясь лбом.
– Я буду заглаживать вину перед тобой за каждый день, что отказывался от тебя, отказывался от себя. Я наверстаю упущенное из-за нашего наказания. Je t’aime, Сесилия. Я безумно тебя люблю. Mon trésor. – В его поцелуе нет нежности. Он требовательный, обрекающий нас на совместное существование навеки. Кара, которую я с удовольствием проживу до конца нашей жизни и следующей. Когда Тобиас отодвигается, я оглядываюсь на заднее сиденье.
– Что в пакете?
– Завтрак. Ингредиенты для французского тоста.
Я приподнимаю бровь.
– Корица?
Тобиас кивает.
– Две бутылочки.
Не могу сдержать улыбку. Пристегиваюсь, завожу машину и смотрю на него.
– Честно предупреждаю, мой дом – не дворец.
Не дворец, а сон наяву.
Образ, который предстал передо мной в ту ночь, когда Доминик сказал, что ничего не ждет от будущего. Яркий сон о длинной подъездной аллее, вдоль которой растут грушевые деревья, весной распускающиеся белыми бутонами. Дорога, ведущая к дому на вершине холма, парящего среди гор. Небольшой домик с множеством встроенных книжных шкафов, уютным уголком для чтения, украшенным мягкими плюшевыми одеялами и диванными подушками. А за ним сад, до краев наполненный всевозможными ароматами и красками. Я искала около месяца, а потом нашла что-то похожее на то, что увидела во сне. В день, когда дом стал моим, я покрасила входную дверь в ярко-красный цвет. А потом забила холодильник редким вином. Последний штрих – мой французский бульдог по имени Бо.
Отработав день в кафе, я с ноющими ногами сижу в своем саду, где мы отдыхаем с Бо и любуемся распустившимися бутонами, а из каждой комнаты моего дома разносится музыка. Возможно, это и не дворец Романа, но зато настоящий дом, в котором можно жить. Уютный. Не запятнанный тайнами и ложью. Старый, но нетронутый окружающим его беспощадным миром. Святилище.
Тобиас наклоняется и проводит пальцем по моим губам, спускается на шею, его глаза горят обещанием.
– Там есть плита, чтобы я приготовил тебе завтрак?
– Да.
Спускается ниже, касаясь грудины, и мой пульс учащается.
Он шепчет мне в губы, взирая глазами, обрамленными густыми ресницами.
– Кровать, где я буду часто доставлять тебе удовольствие?
– Да.
Прижимается ко мне губами и отстраняется.
– Тогда что еще нам нужно?
– Ничего.
На его губах появляется улыбка одновременно с раскатом грома, дождь барабанит по лобовому стеклу, когда я выезжаю на главную дорогу и включаю фары.
Поворачиваюсь к Тобиасу, который смотрит на воду, льющуюся на капот, а потом переводит взгляд на меня. Мы усмехаемся друг другу.
Совершенно определенно мы едем не навстречу закату.
Тобиас пожимает плечами.
– Первый из многих. Merde, c’est nous [71].
– Нет, Тобиас, это не шторм, – произношу я, глядя на небо. – Это благословение.
Спустя десять лет
Шон
На тумбочке снова жужжит мой телефон, и я выключаю звук, а потом сажусь, разминая шею.
– Господи, – стонет Тесса и зарывается лицом в подушку. – Этот французский сукин сын в курсе, что существует разница во времени?
– Ему плевать.
– Позвоню его жене и выскажу свои претензии.
– Возможно, не стоит, если летом хочешь снова провести там отпуск.
Провожу руками по поблекшим крыльям на ее спине и переворачиваю Тессу, она стонет, когда я убираю с ее лица светлые волосы цвета шампанского. Она недовольно щурится.
– Они скоро вернутся. И все устаканится.
– Как будто это изменит твой рабочий график.
Наклоняюсь и целую ее, Тесса привлекает меня к себе, когда я провожу рукой по ее телу, положительно подмечая разницу между настоящим и временем, когда мы познакомились. Она подарила мне троих детей и пятнадцать лучших лет моей жизни. Она до сих пор терпит мои выходки и встречает дома с распростертыми объятиями, не прося никаких объяснений. Тесса углубляет поцелуй, и член в боксерах оживляется.
– Женщина, не начинай то, что я не смогу закончить.
– Так закончи, – подначивает она и прижимает меня к себе. На минуту растворяюсь в ней, но все же с неохотой разрываю поцелуй.
– Вернемся к этому позже, – шепчу я и напоследок оставляю поцелуй на ее губах. Отстранившись, вижу привычное волнение, которое доставлял ей столько раз, что и не сосчитать.
– Ночь хорошая или плохая?
– Не уверен.
– Вернись ко мне.
– Вернусь, – пытаюсь заверить ее, но не даю никаких обещаний. Ей прекрасно известно о нашей деятельности, поэтому она их и не просит.
– Однажды ты постареешь, и что тогда?
Достаю из пачки сигарету и щелкаю зажигалкой «Зиппо».
– Будем заниматься всякой старческой фигней.
– Я сказала
