Мне приходилось бывать в жилищах гораздо «круче» этого: в квартирах и коттеджах, на дачах, виллах и ранчо, даже во дворцах, унитазы были где разве что не из золота… Но впервые я видела дом, от которого веяло таким неподдельным, естественным аристократизмом, такой крепкой исторической традицией, бытом и духом настоящих «старых русских».
От улицы этот удивительный дом отделял широкий палисадник, засаженный кустами шиповника и жасмина, и ажурная литая ограда, не уступающая знаменитым решеткам Летнего сада, в который юного Онегина водил гулять «Мосье l'Abbe? француз убогой». Через калитку в этой ограде мы проникли беспрепятственно, а вот у парадного крыльца пришлось позвонить. Открыла нам Ангелина в длинном черном сарафане, с гладко причесанными черными волосами. Словно сама печаль… Огромные синие тени лежали под ее огромными серыми глазами. Удивляюсь, как она вообще их еще не выплакала.
Мы с Гошей поздоровались. Она едва шевельнула губами, но я ничего не услышала. Гошка тоже раскрыл рот: хотел еще что-то сказать, но не сказал. Да и что тут скажешь? Мы молча прошли за молчаливой девушкой куда-то в глубь дома.
В просторной столовой шторы были опущены, и я после яркого солнца на улице не сразу заметила Виктора Петровича — только когда он поднялся нам навстречу и произнес слова приветствия.
Мы сели напротив Ветрова за массивный обеденный стол из полированного дуба. Бросив беглый взгляд по сторонам, я убедилась, что это далеко не единственный антикварный предмет в комнате. Ого! Да тут каждая этажерочка тянет на тысячи деноминированных… Правда, когда предки Михайловских покупали всю эту мебель в прошлом веке, они и не подозревали, что она будет называться «антиквариатом». Просто покупали то, что было добротно, удобно и красиво.
В столовой было прохладно — где-то работал кондиционер; людей окружал комфорт, но… душевного комфорта здесь не чувствовалось, нет. В этом мире добротных и красивых вещей не было того уюта, того мира, который сегодня утром так согревал сердце в скромном стареньком домишке моей тетки Люси Скворцовой… Где-то я читала, что дома имеют душу, как и люди. Должно быть, душа этого дома тоже была в трауре по ушедшей хозяйке.
Ветров проследил за моим взглядом. А может быть, и за моими мыслями: думаю, это было нетрудно.
— Вам нравится, Татьяна? Все это досталось Марине от прабабушки. Вы не поверите: в этом доме живет уже пятое поколение Михайловских! Дед, отец — тоже лечили людей. И все жили тут. Сюда приводили своих жен, здесь рожали детей, отсюда уходили защищать Отечество и возвращались сюда же, под эту крышу, где их ждали. За заслуги перед Родиной Марининому деду даже после революции оставили этот дом. Правда, потом «уплотняли» и «подселяли» много раз, но в конце концов родовое гнездо, как видите, сохранилось. Сколько пережил этот дом за два века, сколько видел человеческих радостей и печалей… Помню, каким потрясением было для меня впервые переступить этот порог — для мальчишки, который вырос на рабочей окраине большого города! Здесь я, зеленый лейтенантик, попросил Марину стать моей женой. Здесь родился наш сын…
Нарочито бесцветный голос Виктора Петровича неожиданно пресекся. Прищурившись, он быстро отвернулся к окну.
— Папа… — Ангелина, пристроившись было на подлокотнике кресла за спиной отца, порхнула к нему, обняла сзади и уткнулась мокрым лицом в его шею.
Честное слово: предпочитаю оказаться темной ночью лицом к лицу с парочкой вооруженных бандитов, чем выносить такие душераздирающие сцены! В первом случае я, по крайней мере, знаю, как действовать, но здесь…
— Ну, ну, дочка, все… Извини! Ты бы сообразила нам кофейку, что ли… Если гости не против, — Ветров повернулся к нам. — Хотя, может, чего-нибудь поплотнее? Я как-то не сообразил, что время обеда… Мы с Ангелиной сегодня сидим на бутербродах. Алеша с Яной утром, после кладбища, уехали в Тарасов: все какие-то там формальности с документами. Теперь их уже ничто здесь не задерживает.
«А он, пожалуй, не слишком опечален скорым расставанием с „другом и братом“, — отметила я про себя. А вслух одобрила идею с кофе и решительно отказалась от „чего-нибудь поплотнее“ — за двоих.
Геля черной тенью скользнула из комнаты. Гошка встрепенулся и, пробормотав что-то вроде «я помогу», исчез следом за девушкой.
Мы с хозяином понимающе переглянулись. Он приподнял густые светлые брови.
— Мне померещилось или… — Ветров указал глазами вслед удалившейся парочке.
— Нисколько, Виктор Петрович. Во всяком случае, со стороны Григория — имеет место быть. Парень второй день как на крыльях летает.
— Хм… Дай-то бог, как говорится. Ваш племянник кажется мне серьезным человеком. И, главное, порядочным. Молод еще, конечно, но этот недостаток быстро проходит, м-да… Честно сказать, я со страхом ждал момента, когда Ангелина заинтересуется каким-нибудь мужчиной. Тут ведь никогда не знаешь, каких сюрпризов ждать, может такой субъект подвернуться, что… Ну, вы меня понимаете, Таня. А если так, то… Дай бог, дай бог! Может, так девочка быстрее оттает после всего этого кошмара. И при этом я могу быть за нее спокоен. Ведь ей всего девятнадцать…
— Уж это точно: Гоше Скворцову можно доверить что угодно и кого угодно. Пусть они сами с этим разберутся, Виктор Петрович. Справятся, я думаю. Но вы, по-моему, хотели говорить со мной не об этом?
— Да, я хотел… Татьяна, я хочу нанять вас для проведения расследования. Официально.
— Вот как?
Я ожидала скорее просьбы не совать нос в их семейные дела — вежливой, но, опять-таки, не допускающей отказа. Однако уж никак не этого!
— Хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я по-прежнему не верю, что моего сына убили. Вернее, я уже не знаю, что и думать, но все же… Все же у меня в голове не укладывается, чтобы нашлась такая мразь, которая… — Он запнулся, не находя слов. — Чтобы Саша мог настолько кому-то насолить, чтоб убивать его таким изощренным способом. Честно говоря, мне спокойнее было бы считать, что мой сын погиб случайно, по собственной неосторожности. Не знаю, понимаете ли вы меня?
Я молча кивала головой. Как не понять! К сожалению, люди, чья профессия — выводить преступников на чистую воду, часто сталкиваются с подобным, на первый взгляд, парадоксом: жажда справедливости возмездия у жертв либо их близких порой отступает перед желанием просто не думать о случившемся, не вспоминать, забыть все, как страшный сон. И никакого парадокса тут нет — обычный инстинкт самосохранения. Столько горя, столько боли, так зачем же добавлять еще?! Все равно ничего уже не поправишь, никого не вернешь. Даже такие люди, как генерал Ветров, имеют право на человеческую слабость.
— Но я просто не могу прятать голову в песок. Не имею права! Пока Марина была жива, я как мог гнал от нее эти мысли о Саше, пытался успокоить, облегчить ее страдания. Но теперь, когда ее нет… Она ведь так и умерла с этой самой мыслью: что убийца нашего сына безнаказанно бродит где-то поблизости. Разумеется, это только навязчивая идея, не более того… Вы помните, конечно, что я рассказал вам тогда в Тарасове о Маринином здоровье. Но… Я должен исполнить свой долг перед памятью жены. Чтобы душа ее успокоилась наконец. И чтобы облегчить свою душу, если угодно. Одним словом, я прошу вас провести расследование и выяснить правду о гибели моего сына. Какой бы она ни была, эта самая правда. Вы сделаете это, Татьяна? Дочь сказала, вы уже и дело Сашино посмотрели…
— Признаться, да. И кое-что в этих материалах действительно заставляет усомниться, что мы имеем дело с несчастным случаем. Так что я скорее всего ввязалась бы в расследование из чисто профессионального интереса, даже если б вы, Виктор Петрович, меня не уполномочили. Но я рада, что наши интересы совпали. Считайте себя моим клиентом.
Мы уточнили финансовые детали нашего сотрудничества, что не потребовало ни много времени, ни больших усилий: такса на мои услуги не вызвала у Ветрова никаких эмоций. Он только извинился за то, что оставит меня ненадолго, и через пару минут вручил мне вполне достаточный задаток.
Так как бригада наших кофеваров все еще не показывалась, я решила воспользоваться отсутствием Ангелины и уточнить еще некоторые «технические подробности» — касательно смерти самой Марины Алексеевны.
Проявив — в который раз! — чудеса самообладания, ее муж рассказал, что несчастная скончалась вечером того же дня, когда домашние привезли ее от меня. Трагическая развязка наступила нежданно. Дорогой Марина проснулась после успокоительного укола и попросила остановиться в лесочке — подышать воздухом. Всем показалось, что чувствует она себя неплохо — даже улыбалась. Муж собрал ей букетик полевых цветов… По приезде в Сольск Виктор Петрович, разумеется, поспешил на службу: время к обеду, а командир еще не показывался в части! Как назло, там его уже ждало несколько мелких «ЧП», так что Ветров с головой ушел в служебные обязанности. Правда, это не мешало ему время от времени позванивать домой — справляться о состоянии супруги: в последние месяцы это накрепко вошло в привычку. Все шло более-менее нормально, но около пяти часов пополудни Алексей ответил ему по телефону, что Марина сильно разволновалась после визита своей старой подруги, и Яна снова была вынуждена сделать ей укол. А в восемь с какими-то минутами, когда генерал уже собирался домой, раздался звонок, и «домашний доктор» сбивающимся голосом прокричал: «Виктор, скорее! Марина впала в кому!»
