открыл калитку на стук, а меня прогнал в дом, но я заметила, что приходил мужчина с бородой. А потом вы с отцом кричали друг на друга, раньше такого не было, я испугалась. Может, поэтому этот визит остался в моей памяти?
– Да, приходил Дима, но я с ним не встретилась, потому что твой отец его прогнал. То есть, как потом объяснил мне, Дмитрий ушел сам, но я не поверила.
– Почему, мама?
– Потому что я точно знаю, что Дмитрий приходил ко мне. Видимо, Лев убедил его, что у нас с ним настоящий крепкий брак, попросил не лезть в семью.
– И Дмитрий согласился? А вы приняли такое объяснение? – с сомнением в голосе поинтересовался Мутерперель.
– Мой муж умел быть убедительным, – вспомнила Аглая свое недолгое замужество и невольно вздрогнула.
– Он вас бил? – тихо спросил Мутерперель.
– Мама?!
Аглая молчала.
– Выходит так, дамы, что Лев Лапин последним видел Дмитрия живым, – констатировал майор.
– Вы думаете… мама сегодня откопала останки этого Дмитрия?! А… убил его – мой отец?!
– Я не исключаю эту версию, Берта Львовна, – отчеканил Мутерперель, с сочувствием глядя на Аглаю.
Берта тоже смотрела на мать. Стало ее жаль, до того потерянной, враз постаревшей она выглядела. Но жалость отступила, как только до Берты окончательно дошло, в каком вранье она жила до этого момента. И чтобы не передумать, она, отбросив сомнения, решила перейти в наступление. Пока матушка еще не очухалась и не придумала прекрасную лживую сказку о любящем муже. И кто ей этот Дмитрий, сын старого хозяина, которым Берту в детстве пугали вместо бабая? «Отведу к Осипу Макаровичу, если не будешь меня слушаться! Он тебя накажет!» – нередко повторяла мать. А Берта так ни разу и не видела хозяина дома. Сейчас вдруг оказалось, что у него еще и сын имеется. То есть имелся – в том случае, если это его труп прикопали в углу сада. И что-то у матери было с этим Дмитрием, не иначе.
– Мама, ты много рассказывала о жизни в Риге. Вот сейчас то самое время, когда можно поговорить и о Самаре, – решила зайти с этого конца Берта. Байками о том, как повезло с умной послушной дочерью ее бабушке Марте и деду Андрису, Берта была сыта.
Мать, словно спрашивая разрешения, бросила осторожный взгляд на Мутерпереля. Гримаса сочувствия на его лице сменилась легкой одобряющей улыбкой. «А Федор Николаевич ничего так, красавчик даже. На матушку смотрит, я бы сказала, с нежностью. Впрочем, ей всегда нравились герои сериалов славянского типа – и волосы чтобы цвета соломы, голубые глаза, и ширь в плечах». – Берта на миг отвлеклась на майора, затем вновь повернулась к матери.
– Я уже говорила тебе, что каждое лето я ездила к бабушке в Самару. На два, а иногда и на все три летних месяца. Ничего особенно интересного в этих каникулах не было, жили мы с ней преимущественно на даче.
– Где располагалась дача? А сейчас она есть? – живо заинтересовался Мутерперель.
– Понятия не имею, я не была в Самаре четверть века! И в этой деревне Яровке тоже. Дачный дом – фамильное гнездо поволжских немцев Шувье.
– О, как интересно! Так у вас немецкие корни? А подробнее? – опередил вопрос Берты майор.
– Я могу лишь пересказать то, что знаю от бабушки. Ефросинья Емельяновна сама родом из соседнего с Яровкой села Малинино, из русской семьи, и девичья ее фамилия – Малинина. С Францем Шувье познакомилась на чьей-то свадьбе, он добивался ее два года, даже рассорился с родственниками. Поженились они вопреки воле родных с обеих сторон. Единственной, кто поддержала их, оказалась родная тетка Франца Марта Шувье. Она и приютила молодых в своем большом доме. Это было в тысяча девятьсот тридцать пятом, Францу и Ефросинье исполнилось по двадцать лет. В сорок первом, в начале осени, всех немцев Яровки за несколько часов погрузили на подводы и увезли в неизвестном направлении. Бабушку не тронули, она была русской. В опустевшие дома немцев стали заселяться люди. Франц Шувье неожиданно появился на пороге в конце войны. Бабушка его прятала в подполе, правда недолго. Франца арестовали, но ей удалось укрыться в родном селе у родственников. Там Ефросинья родила мою маму. Назвала Мартой в честь той самой тетушки Франца. Позже ей с годовалой Мартой помогли перебраться в соседнюю область, так она попала в Самару, где устроилась на завод. В общем, рассказ этот я слышала всего несколько раз, бабушка не любила вспоминать прошлое, а может быть, просто опасалась. Я уверена, что даже подружки-соседки не знали, что первый ее муж был немцем.
– Подождите, а фамилия? Шувье? Никто не спрашивал, откуда?
– Сбежав в город, она ненадолго «сходила» замуж за очень пожилого мужчину. Можно сказать, Владимир Андреевич Соколов просто пожалел ее, устроил к себе на завод, главным инженером которого был. Женился, дал фамилию ей и дочери – мама в девичестве была Соколовой. И еще он прописал их в своей квартире. В той самой, где мы с вами встретились впервые, Федор Николаевич.
– Да, история… а я не знал, что у вас был еще и дом в Яровке. Осокин о нем знал? Кстати, где это?
– Недалеко от Энгельса. Нет, Стас о доме не знал.
– Так вы что, давно знакомы? – Берта с подозрением оглядела обоих. – Вы, господин майор, приехали к нам из Самары, я правильно поняла?
– Да, вернулся в родительский дом… доживать. Аглая Андреевна, очнитесь, – окликнул он задумавшуюся о чем-то мать. – И рассказывайте уже все. Дочь из вас душу вынет, если молчать станете. Так ведь, Берта Львовна? Кстати, и я бы послушал. Ваш взгляд на те события может оказаться любопытным.
– Какой взгляд?! Я сбежала сюда и тряслась первое время от страха – а вдруг ничего не закончилось? Вы хоть представляете, как это – из-за каждого стука в калитку прятаться в спальне хозяина в надежде, что в помещение, где лежит больной, бандиты сунуться побоятся? Вы думаете тот, кто мне звонил в тот вечер, вот так просто от меня отстал, не пустил по следу своих людей? Кстати, а кто это мог быть, вы не в курсе? И почему мне угрожали? Какой смысл, если я ничего о делах Осокина не знала!
– Простите, Аглая, но вы преувеличиваете свою значимость. Вас просто припугнули, а сделал это, скорее всего, сам Василий Голод. В то время все, кому он доверял, уже были у нас, поэтому посылать по вашему следу, как
