мне твоё изложение понравится, даю слово, что отвезу тебя в камеру! А, если не понравится, то ты уж извини, Шалаев, ты останешься здесь. Навсегда!
И после этого, еще почти полтора часа ушло на рукописное повествование. Николай Тихонович старался изо всех сил. Он то и дело вспоминал новые вехи своих преступных деяний и торопливо изливал их на бумагу своим аккуратным убористым почерком. Я уже начал опасаться, что для всех прегрешений товарища Шалаева у меня попросту не хватит бумаги и потому велел ему писать на обеих сторонах листов. Наконец-то технолог полностью испражнился криминальным содержимым своей черной души. Он остановился, поставив точку и расписавшись внизу, указав дату. Шалаев клятвенно заверил меня, что выдал всё, не утаив ни одного эпизода. Включая организацию двух покушений на жизнь несчастного следователя Октябрьского РОВД лейтенанта Корнеева. Имевшего глупость влезть в это гибельное для себя спиртовое дело.
Да, покушения остались незавершенными. Но, как справедливо и в соответствии с законом, следует отметить, по независящим от криминального технолога обстоятельствам.
— А теперь пиши еще одно признание! — протянул я новый лист бумаги спиртовому мафиози-мокрушнику, — Пиши, что за неисполненный заказ моего убийства, ты ударом ножа в правую почку убил своего подельника Лобачева Виктора! Да, да! Убил и сбросил его в коллектор. В какой коллектор, ты точно пока не помнишь. Из-за непереносимого стресса и волнения ты забыл точное место. Но обязательно вспомнишь позже! Пиши, сука, чего замер⁈
Шалаев покорно взял бумагу. Я понимал, что, будучи морально сломленным до теперешнего своего скотского состояния, он мне сейчас напишет всё, что угодно. Но, тем не менее, последнее признание делать он не сильно торопился. Боялся и трясся, подтягивая под себя ноги, но всё же тянул время.
— Пиши, тварь! — встал я с ящика, — Эта бумажка у меня останется. На тот случай, если ты вдруг у прокурора или на суде жопой крутить начнёшь! Тогда я её обязательно выложу на всеобщее обозрение. Как вновь открывшееся обстоятельство. Случайно открывшееся! И тогда тебе уже стопроцентный вышак будет обеспечен! Без вариантов! Ты только рожу-то не криви! Ты же Витька ко мне посылал? Посылал! И ведь не просто так, а с железкой посылал? Ну так не строй мне тут жалостливые глазки, паскуда! Пиши и только попробуй, падла очкастая, буквы перепутать!
Гражданин Шалаев виновато опустил глаза и послушно начал выводить под мою диктовку обличающую себя понапраслину.
— Теперь понятно… Вон оно что, выходит… Выходит, в коллекторе Витюша упокоился… — едва расслышал я невнятный старчески дребезжащий шепот Николая Тихоновича, выводящего на бумаге нужные мне слова.
После того, как первая и главная часть марлезонского действа была завершена, я поднял обвиняемого мною гражданина из подвала в гараж. Заполнив в соответствии со ст. 122 УПК РСФСР постановление о задержании Шалаева на семьдесят два часа, я, согласно действующего законодательства, ознакомил его под роспись с данным документом. Надо признать, давно я уже не наблюдал такой радости, с которой задержанные подписывали своё заключение под стражу. Товарищ Шалаев даже не пытался скрывать своего счастья, когда окончательно уверовал, что я собираюсь везти его в ИВС из этого ужасного гаража.
В изолятор временного содержания мы с Николаем Тихоновичем поехали не сразу. Сначала мы посетили его дачу в кооперативе «Росток». Там пришлось разворошить компостную яму, расположенную, надо полагать в целях конспирации, возле вонючего сортира. А потом еще и сбросить бочку с крыши капитально выстроенного душа. Повезло, что дачный сезон уже был на излёте и никого из соседей-аграриев не оказалось поблизости. В результате проделанных манипуляций я стал богаче на два очень тяжелых полиэтиленовых свёртка. Вдобавок тщательно замотанных в широкую липкую ленту, которой обматывают магистральные трубы. Со слов технолога, это были все его накопления, нажитые на ниве сверхнормативного спаивания советских граждан. Проверять, сколько там упаковано ассигнаций и злата, я, честно говоря, поленился. Ибо устал за сегодня, аки вол, ударно перепахавший поля двух сверхплановых колхозов. А оживший и немного повеселевший Шалаев, постоянно путался в числах, пытаясь впечатлить меня размером добычи. И эти неточные числа, даже меня, старого циника, зело удручали своими размерами.
— Там очень много денег! И еще драгоценности! — занудливо гундел бизнес-наследник империи Водовозова. Как на родных детей, уводимых в сиротский приют, зыркал он на тяжеленные котомки, — Забирайте всё! Мне бы только тысяч пятьдесят хотя бы! Мне ведь тоже нужно! На адвоката и на судью с прокурором. Поверьте, я всё вам отдал, что было! Ну и семье бы тоже что-то оставить! Поймите, у меня же двое детей!
Не слушая стенаний технолога Шалаева, я привычно пристегнул его через открытое окно к стойке. Минут через сорок мы уже подъезжали к ИВС. Настроение задержанного при виде казематных интерьеров несколько понизилось. Вот и пойми этих преступников. То вынь, да положь ему тюремные нары, а как реально запахло кичей и парашей, так весь энтузиазм улетучился незнамо куда.
— Почему он так сильно хромает? — спросил капитан с красной повязкой, на которой белыми буквами было написано ДПНИВС. — Шалаев, вам врач нужен? У вас жалобы на здоровье имеются?
Я едва заметно покачал головой и Николай Тихонович, скорчив недовольно-болезненную гримасу, от медицинской помощи отказался. Находчиво сославшись на давнюю травму ноги. ИВС, это не СИЗО, здесь все гораздо проще. Завтра на утренней проверке Шалаев покажет распухшие суставы, которые за ночь еще сильнее разнесёт и расскажет, как накануне задержания неудачно подвернул ногу. И заодно расскажет, как примерно в то же время еще более неудачно зашиб колено. Думаю, что еще до обеда ему окажут посильную медицинскую помощь. А сегодня пусть обходится малым. Холодными компрессами. В камере найдётся, кому смочить тряпку под краном. Или, просто поссут на те же тряпки и обмотают ими его проблемные места.
Из ИВС я прямиком отправился к Сергею Степановичу Копылову. Для очистки совести, сначала я проехал мимо горкома партии. На вахте заслуженный старичок-тимуровец с орденскими колодками на пиджаке, ничего определённого мне сказать не смог. Или не захотел. Пришлось предъявить удостоверение и подняться на третий этаж, на котором было расположено присутственное место Копылова. Приёмная была заперта.
Оставалось надеяться, что сегодня у Сергея Степановича не скоромный день и антисемейный блуд в его вечернем расписании отсутствует. Устанавливать адреса его любовниц пришлось бы долго.
Мне повезло. Хоть и открыла мне входную дверь хмурая дщерь партийца, однако сам он оказался дома.
— Чего встал? — вместо «здрасте» неприветливо поинтересовалась Наталья, — К отцу? Проходи, вон тапки!
Одарив меня немногословностью и не забывая покачивать бёдрами, как неприличная женщина, юная прокурорша по долгому о просторному коридору удалилась в свою комнату. Надо полагать, таковое её поведение было местью за моё долгое отсутствие в её жизни. Ладно, с этим мы как-нибудь тоже разберёмся, но чуть позже. А пока первым делом еропланы…
— Здравствуй еще раз! — протянул мне руку, старательно скрывающий свою тревогу товарищ Копылов. — Что-то случилось? — задержал он мою ладонь в своей руке.
Сергей Степанович был традиционно обряжен в роскошный синий адидасовский костюм, выполняющий у него, судя по всему, функцию домашней пижамы.
— Со старшим партийным товарищем посоветоваться захотелось, вот и приехал! — дипломатично ответил я, — Но главное не это, очень уж мне интересно, чем же я так перед прокуратурой провинился, что Наталья Сергеевна уже столько времени меня избегает? Не звонит, не пишет и в гости не заходит! Сергей Степанович, ну вот почему самые красивые девушки на земле, меня всегда бросают⁈ — добавил я в свою тираду побольше громкости и обиды, заметив в отражении коридорного зеркала, что через приоткрытую дверь своей комнаты, дочурка партийца заинтересованно греет свои уши.
— Гад ты! — в тот же миг китайской петардой из своей комнаты в коридор вылетела, еще секунду назад казавшаяся обиженно-ледяной, прокурорша, — Сам две недели не звонил и не появлялся! Правильно Анька про тебя говорила, сволочь ты, Корнеев!
С удовольствием оглядев за спиной Копылова злобную, но от того не утратившую своей привлекательности Наталью, я удовлетворённо улыбнулся её отцу.
— По-моему, у меня кое-какие шансы еще есть! А, Сергей Степанович? Как вы считаете?
Родитель прокурорской работницы посмотрел на меня, как на скорбного умом второгодника и молчком принялся обуваться в стоявшие у порога полуботинки.
