— Николай Гаврилович, — представился «бухгалтер», слегка оторвав зад от кресла и кивнув головой приблизившимся не столько к нему, как к буфету с напитками дамам. Руками он придержал на коленях раскрытую книгу, оказавшуюся альбомом Босха.
— Алла, Полина. Можно без отчества, мы ещё совсем юные. — Алла отвернулась, но человек крякнул, привлекая внимание:
— Простите, уважаемые дамы… К-хе… М-м… Вот вы молоды, современны, объясните старику, что в этом Дали находят? Какие-то глубины, нечто апокалиптическое?
— Вы рассматриваете, насколько я вижу отсюда, альбом знаменитого нидерландского художника Босха, — заметила Полина с неожиданной для себя резкостью. — Он жил в пятнадцатом веке. И если вы внимательно приглядитесь к репродукции «Сада наслаждений», то заметите — очень многое ему удалось предугадать. И в современном мире, и в человеческой природе.
— Э-э… — Николай Гаврилович, захлопнув книгу, посмотрел на обложку. — Прошу прощения. Босх. Иероним Босх… Запомню, запомню…
Алла увела Риту к столику:
— Откуда только извлек Россо это ископаемое? Очевидно, что не из итальянской родни. Наш мужичок.
— Никакой он не наш. Ископаемое. — Полина с отвращением передернула плечами.
— Ну ни капельки в тебе нет демократизма, Ласточкина. Не любишь народ. Аж вся шерсть дыбом встала, как у кошки на собаку.
— Нервная. Даже мурашки по коже… Фу, ерунда какая…
— Прекрати. Можешь не комплексовать. Компания, как видишь, не поражает воображения. Если не знать стоимости платья Фредди. Впрочем, может, она несколько преувеличила… А… вот появился весьма забавный человечек.
Некто огромный, черный, раскланявшись с «бухгалтером», направился к дамам. Полина инстинктивно отпрянула, протягивая ему руку. Пятерня амбала казалась железной, мощной и неуклюжей, словно ковш землечерпалки. Кончики попавших в неё полининых пальцев дрогнули и тут же выскользнули. Она выдавила улыбку, потому что с детства знала — с инвалидами и увечными надо держаться предельно дружелюбно.
Однако у Травки, — так звали помощника, друга и телохранителя Россо, никаких увечий в лице и теле не наблюдалось. Напротив — торжествующая полноценность. Типаж генерала Лебедя, только ещё масштабней и суровей. А глаза пристальные, холодные, глядят из узких щелей под тяжелыми надбровьями, как дула из амбразур… Одет охранник был во все черное трикотажный тонкий свитер с высоким воротом и кожаные брюки.
— Ну, как тебе дядя Травка? Не напугал? — спросила Алла, беря с подноса на сервировочном столике коктейль.
— Жуть. Я думала, такие только в триллерах водятся. Мороз по коже.
— А у него, думаю, пушка в кармане, какие-нибудь нунчаки припрятаны или стальная струна, чтобы накинуть сзади на тонкую шейку и душить, душить… — Алла рассмеялась. — Для этого Красновский его и держит. Вроде черного терьера — страшный, но добрейший пес. — Она посмотрела на часики, украшенные бриллиантами. — Сейчас явятся главари. И всех пригласят к столу.
— Ты мне скажи, когда можно будет по-английски удалиться, — попросила Полина, — Никак не пойму, к чему сей сон. Может, я Россо или Фредерике во сне привиделась?
— Может, — серьезно согласилась Алла. — Не сосредотачивайся и хлебни вот это — вкусненькое. Бокал — пол твоей зарплаты.
— Ни-ни. На работе не пью, — отказалась от вина Полина.
— Ну вот. Хозяева поспешили к дверям принимать гостей, — Алла оставила бокал и двинулась в холл.
— Не звонил никто, — удивилась оживлению Полина.
— У них у всех третья сигнальная система — звонилки по всем штанам растыканы. Готовься приветствовать шефа.
Полина почувствовала, как зачастило сердце. Мысли об Глебе Борисовиче преследовали её с первой встречи. Ну, конечно, фантастические, не имеющие к реальности никакого отношения. Он любезен, сдержан, всегда погружен в некие, наверно, очень важные проблемы. Но, похоже, знает, что такое печаль и задает себе немало серьезных вопросов. Не обзавелся женой, потому что не встретил ту самую. Ведь Глебу Борисовичу трудно подобрать пару, хоть исколеси всю Россию и Европу. Но однажды он встрепенется, отогнав деловые заботы, откроет глаза и увидит Ее…
Вот он появился в дверях, пропуская вперед высокого мужчину и даму. Полина напряглась, как от удара, и в следующие минуты переключилась на «автопилот». Она видела происходящее как бы сверху — как те, кто рассказывал о своей жизни после смерти, о полетах над операционным столом или местом страшной катастрофы.
В центре холла суетились пятеро. Высокий мужчина снимал пальто в то время, как Россо освобождал от шубы даму — не очень молодую, щуплую, как школьница, с коротко подстриженными, совершенно седыми голубоватыми волосами. У мужчины тоже сильно серебрилась волнистая шевелюра, а в осанке угадывалась офицерская выправка. К Полине, поддерживая под локоть седую женщину, шел Андрей Дмитриевич! Всего два часа назад он сообщил дочери, что отправляется вместе с Соней в гости, а о знакомстве с шефом Полины ни разу даже не заикнулся!
Все заохали, заахали, Полина «спустилась» в центр оживленной группы, чтобы в изумлении выслушать забавную историю: Ласточкина пригласил на новоселье старый знакомый Красновский. Лишь в машине Глеба Борисовича, взявшегося доставить Андрея Дмитриевича в загородный дом, тот узнал, что его дочь, по чудесному стечению обстоятельств является секретарем директора и ближайшего приятеля Марка Вильяминовича.
— Вообще-то я догадывался, под чьим началом ты состоишь, но не хотел говорить. Ты непременно решила бы, что я нажал на рычаги и устроил себя в «Атлант», как говорили раньше, по блату, — объяснил Полине Андрей Дмитриевич.
Красновский дружески приобнял девушку за плечи:
— Ласточкин — фамилия не редкая. Но мне показалось забавным такое совпадение. Просмотрев досье, Полина Андреевна, я сообразил — в нашем коллективе трудится дочь славного генерала, героя, уважаемого в самых высоких кругах человека… Так что вы, Поленька, воскликните радостно: «Мир тесен!» и улыбнитесь. Право же, вы попали в совсем неплохую компанию.
— Это она уже уяснила, — Алла подхватила Риту под руку. — Не только работать, но и находиться со мною рядом — редкое везение для юной леди.
Вслед за хозяйкой гости прошли в столовую, где был накрыт большой стол. На стенах, для услаждения взоров, висели натюрморты классической школы, а в вазах повсеместно стояли цветы и фрукты. Сладкий аромат золотых ананасов в сочетании с терпкой свежестью белых роз, создавали атмосферу изысканной роскоши.
— Кажется, у тебя сегодня слишком много впечатлений, чтобы реагировать ещё и на меня, — тихо сказала сидевшая рядом с Полиной за столом Соня. — Не извиняйся, я все понимаю. Удивительное совпадение! Андрей никак не ожидал встретить тебя здесь. Все отлично получилось, не хмурься и обрати, пожалуйста, внимание на кавалера справа. Он явно старается очаровать тебя…
Соня имела в виду Глеба. Он пребывал в отличном настроении и всячески развлекал Полину, проявляя в рассказах о себе неожиданную откровенность.
— Увы, я из породы новоиспеченных купцов, хотя и потомственный пролетарий. Представьте: провинция средне-русская, глушь, застой, чернуха, а энергии — на целое министерство! Да ещё тщеславие наполеоновское. Господи святый, и откуда у меня такая тяга к завоеваниям? Гордость? Жадность? Не знаю… Стыдно признаться, но мне везде и всегда непременно надо было стать лидером. Отсюда постоянно расквашенный нос, конфликты со школьной администрацией, позже — приводы. В детскую комнату милиции. До более высокого ранга, слава Богу, не дошел. Направил энергию в мирное русло. — Он серьезно посмотрел на Полину. — Вроде получается, а? Вкалываю, как негр, утром мокну в ледяной воде, подчиненных держу в строгости… Вообще-то, вы заметили, я не увлекаюсь саморекламой. Но иной раз так и подмывает выговориться.
— Бывает. Особенно под хорошее вино. — Полина сосредоточилась на еде, сдерживая желание признаться в том, что и её как раз сейчас тянет рассказать о себе. Именно ему — купцу-завоевателю. Она внутренне ликовала: понятно, почему их тянет к откровенности, родство характеров дает о себе знать.
Все вокруг волшебно преобразилось — неприметные мужчины оказались остроумными, сухонький «бухгалтер» Николай Гаврилович обнаружил приятную деликатность и аристократическую виртуозность в использовании столовых приборов, Фредерика, разрумянившаяся от вина, стала полной красавицей и даже в лице Травки проглянула бульдожья симпатичность.
А подтянутый, помолодевший рядом с Соней отец, сидящий за одним столом в компании дочери — именно в той, в которой ей полагалось блистать, представительный, благородно-сдержанный, умный, а главное, — счастливый это уж и вовсе кружило голову.
Подачей блюд руководили официанты. Никто из гостей не бегал на кухню с грязной посудой и тем более не предлагал свои услуги в помощи по хозяйству.
