— Естественно! Ведь французская одна на весь район, — перебила Лерка. — А мы с Колечкой хорошо знакомы, ведь они иногда с Бобом во дворе играют, когда я его у матери на «Первомайской» оставляю. К сожалению, совсем нет времени зайти к тебе. Так, Боба скину и мчусь по делам, поэтому и не захожу к тебе. Но молодец, что позвонила. Ну, как сама-то, рассказывай.
Но в этот момент директриса призвала всех строиться по классам, и Люба с Леркой, подхватив мальчишек, побежали к табличке с надписью «1 Б».
— Ну надо же, в одном классе оказались, — обрадовалась Лерка. — Ты не уходи, как все закончится, пойдем посидим где-нибудь, поболтаем.
Люба согласилась.
В этот момент огромный верзила призывного возраста подхватил на руки крошечную девчонку, по старинке одетую в коричневое платьице с белым передником, та взмахнула колокольчиком, и все дети организованно устремились к знаниям в раскрытые настежь двери лицея.
Любаня отдала Коляну букет, и, вдруг увидев ее растерянное, заплывшее синяком лицо, мальчик все понял, обеими руками вцепился в ее юбку, заплакал и закричал:
— Мамочка! Любимая моя мамочка! Я, когда вырасту, я его убью!.. Мамочка!..
Люба подхватила сына на руки, он продолжал реветь, уткнувшись ей в ключицу.
— Коляшенька, сыночек, ну что ты, маленький… — Она гладила его по голове и осыпала поцелуями мокрое от слез детское лицо. — Я просто упала на лестнице, случайно, видишь, какие у меня каблуки? — Люба опустила сына на землю и показала ему свою босоножку на высокой шпильке. — Я тебе сразу не сказала, просто не хотела расстраивать в такой день.
— Мамочка, это правда? — Колян вытер кулаком слезы и недоверчиво взглянул на мать.
— Ну, конечно, правда, милый.
Колян стал понемногу успокаиваться, но все еще всхлипывал, и худенькие детские плечики дергались от рыданий.
— Иди и ничего не бойся. Сегодня самый важный день в твоей жизни. Иди, родной, а после уроков я тебя заберу.
На них уже начали обращать внимание, но отважный, уверенный в себе Боб взял друга за руку и ответственно произнес:
— Вы не волнуйтесь, Любовь Николаевна, все будет в порядке, я буду с ним.
Колян бросил на мать прощальный взгляд, и мальчики отправились вслед за 1 Б.
Подруги сидели под раскидистой пальмой в уютном открытом кафе. Лерка заказала безумно дорогие блюда грузинской кухни. Любка отнекивалась, соглашаясь только на овощной салат, но Лерка отмахнулась от нее и сделала все по-своему. Посетителей почти не было, и никто не мешал их разговору, за исключением назойливого официанта, пытавшегося «окучить» редких клиентов по полной программе. Лерка всунула ему чаевые, от которых у Любки глаза поползли на лоб, и отослала его восвояси.
— Любань, да ты раскинь мозгами, сейчас такое время, надо делать бабки. Кто не успел, тот опоздал. Сама понимаешь.
Шла уже вторая бутылка шампанского, девчонки слегка сомлели, и беседа стала совсем доверительной.
— Эх, Лера, хорошо ты говоришь… — пригорюнилась Любка. — Вот только как? Повезло тебе — у тебя свой бизнес, твой Вадик большой чин на таможне, а я — безработная, да муж мой — полное говно…
— Это он тебя так расписал? — затягиваясь тоненькой сигареткой, Лерка сочувственно разглядывала оплывшее Любанино лицо.
Люба молча кивнула, но плакать не стала.
— Понятно… Ну так как, мы договорились? Идешь на ночные смены? Заработок стабильный, плюс процент с продажи. Учти, место хлебное — на Маяковке у «Пекина». А если дело у тебя пойдет, возьму в долю, выкупишь ларек — и сама себе голова. А Кирилла своего гони, главное, чтобы сынок не страдал.
— Давай еще выпьем, — робко предложила Любаня и разлила по стаканам остатки шампанского.
Лерка скоренько выпила и поманила наманикюренным пальчиком халдея. Увидев выставленную сумму, Любка залпом осушила свой бокал, вытерла салфеткой губы и кротко спросила:
— Когда приступать-то?
— Да прямо сегодня.
Вечером Любаня уже бойко торговала водкой, сигаретами и «Сникерсами».
Довольно быстро разобравшись, что к чему, она лишь стыдливо опускала глаза, забыв сдать рубль или два.
«Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»
Сердце бешено колотилось, ноги стали ватными, словно отнялись. Побелевшими губами Ревенко жадно хватала воздух и, подхватив с пола телефонную трубку, судорожно сжимала ее в руке. По мере того как она приходила в себя, сознание ее как бы очищалось, она прокручивала в голове различные версии и не находила ответа.
«Господи!.. Ну почему это случилось со мной? За что? Сынок мой!.. Что они с ним сделают?! Надо немедленно что-то предпринять… Но что?.. Что?.. Конечно, надо заплатить, и как можно скорее. А может, поднять связи и сунуться в ФСБ? Нет, риск слишком велик. Пока те раскачаются, от Коляна одни потроха останутся. Надо заплатить… Да они с ума сошли — где же я возьму сразу такую сумму? Обалдеть можно! Даже если все спешно продать по дешевке, и половины не наберется…»
Любовь Николаевна попыталась успокоиться, расстегнула ворот блузки, подошла к окну и попробовала продышаться. Затем достала из бара бутылку виски. Хватанула прямо из горлышка. Но легче не стало. Тогда она взяла стакан, наполнила его до половины и разом выпила. Задохнулась и закашлялась.
Медленно приоткрылась дверь, и в нее просунулась Катькина голова.
— Любовь Николаевна! Что-нибудь случилось? — осторожно поинтересовалась секретарша.
— Что? Что? Что такое?! — от неожиданности Ревенко сорвалась на крик. — Выйди вон! И принеси лимон!
— Простите меня, Любовь Николаевна, я только подумала… У вас такой вид… — всхлипнула перепуганная Катя.
— Что ты несешь?! Какой вид? Убирайся! — Ревенко схватилась за сердце. На нее навалилась одышка.
— Ну ладно, я уйду. — Привыкшая к гневным выходкам хозяйки, Катька ретировалась. — А лимон-то нести?
— Неси. Если срочно сделаешь, двадцать процентов твои.
— Что? — не поняла Катька.
— Да ничего, — спохватилась Любовь Николаевна и устало отмахнулась от секретарши. — Хотя нет, постой… Разыщи мне Кирилла, пусть немедленно явится сюда.
— Да, конечно, я сейчас…
— И вот еще что. — Ревенко потерла переносицу, пытаясь сосредоточиться. — Все бумаги по делу Чикиной передай Петрову, пусть Виктор Григорьевич лично займется. Меня пока этим не доставай, доложишь в пятницу.
— Слушаюсь, — ляпнула секретарша и рванулась к двери.
— Да подожди ты, егоза. Запомни, это важно. Если позвонит Настя, жена Филимонова, соединяй немедленно. Пока все.
— Есть! — с перепугу выпалила Катька и скрылась в приемной.
Ревенко расслабленно прилегла на диван и принялась размышлять, взвешивая ситуацию и просчитывая свои возможности. Врагов у нее вроде бы не было. Все разорившиеся мелкие агентства безропотно вошли в ее концерн, их бывшие владельцы по договоренности получали приличный процент, а сотрудники были довольно гуманно уволены. Всем выплатили нехилую компенсацию, а самых толковых Любовь Николаевна взяла к себе в «Атлантиду», а именно бухгалтершу, пресс-агента, фотографа и двух ассистенток по актерам. Она сломала голову, раздумывая, кто бы мог ей мстить. Она перебирала в памяти лица, имена и фамилии, телефоны и адреса, прокручивала события последних месяцев и даже лет и не находила никакого компромата. Все ее действия были безупречны, и со стороны «Атлантиды» она подвохов не ждала. Вентилятор дул прохладой ей в лицо, не принося ни успокоения, ни свежих мыслей. Она думала о сыне, и ей казалось, что сердце останавливается в груди.
В это же самое время Настя Филимонова в панике металась по квартире, не зная куда себя деть. Она заперла дверь на оба замка и цепочку и закрыла все окна и форточки, несмотря на то, что квартира располагалась на шестом этаже восьмиэтажного дома.
— Черт, черт, вот черт! — Обливаясь потом от жары и от страха, она плотно задергивала шторы. — Вот ведь влипли, вот влипли! — Она не замечала, что говорит сама с собой вслух. — Черт с ним, с Коляном, хотя мальчишку, конечно, жалко, он же пацан совсем. Но Ревенко баба богатая, к тому же со связями, она быстро разберется, и ее-то сыночка отпустят. А вот что с Витькой будет? Как ни крути, а он — свидетель. И не нужен он ни бандюкам, ни уж тем более этой холеной суке. Скорее всего его прихватили просто за компанию, и за него она платить не станет. Убьют они его, наверняка убьют. За что Витька-то страдает? А я?!
Настя распласталась на паласе и, глядя в растрескавшийся потолок, беззвучно заплакала.
Настя уже третий год была замужем за Виктором Филимоновым, личным водителем Любови Николаевны Ревенко. Ей было двадцать два года, она была довольно миленькой, очень худенькой девушкой с огромными серыми глазами и копной светлых волос. Даже многочисленные веснушки не портили ее прелестного личика. Она училась в театральном институте на экономическом факультете, куда два года назад ее пристроила Ревенко.
