Первым дрогнул Попов. Он немного потоптался, подергался, затем смущенно взглянул на Сергея, пробормотал что-то невнятное, и поспешил к домику. Вслед за ним вскочила Патрушева. Виновато улыбнувшись, она тоже бросилась искать свой шанс. Рядом с Вишняковым остался только я. Сергей чуть не плакал. На него было страшно смотреть. Сверкавший еще несколько минут назад, как ярко начищенный пятак, он теперь стоял весь сконфуженный, потерянный и осунувшийся. Мне стало его жалко. Чтобы хоть как-то его приободрить, я спросил:
— А далеко отсюда тот скелет?
Вишняков пожал плечами.
— Не очень. На вскидку, минут пятнадцать-двадцать ходьбы.
— Вы с Ваньком там все внимательно осмотрели?
— Вроде, да.
— Ничего не упустили?
Сергей снова пожал плечами.
— Пойдем, сходим, — предложил я. — Может, там еще что-нибудь осталось.
— Пойдем, — охотно согласился Вишняков.
И он повел меня к месту своей находки.
Шли мы молча. Я видел, что Сергею было нелегко. Его покрасневшие глаза, севший и чуть охрипший голос отчетливо свидетельствовали, какая неимоверная тяжесть лежала на его душе. Он явственно ощущал, что найденный им самородок как бы образовал жуткую пропасть между ним и всеми остальными. Что той непринужденности, тому дружелюбию, тому чувству равенства, которые доселе царили в наших отношениях, теперь пришел конец. Желчь и холод, с которыми он только что столкнулся, казались ему несправедливыми. Ведь он никому не сделал ничего плохого. Ему просто случайно повезло. В нем в полный голос заговорили горечь и обида. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. В таком состоянии человек остро нуждается в простом человеческом участии, и рад любому, кто готов его понять, а то и просто выслушать. Я видел, что ему очень хотелось излить мне душу. Но он себя от этого удерживал. Об этом красноречиво говорили его крепко сжатые губы, которые он словно склеивал усилием воли. Видимо он полагал, что эмоциональные откровения — это признак душевной слабости. А казаться в чужих глазах слабым ему не хотелось. Самолюбие и чувство собственного достоинства он ставил выше мимолетных душевных порывов.
— Скорее всего, вы нашли хозяина этой избушки, — проговорил я, стараясь отвлечь Вишнякова от грустных мыслей. — Точнее, то, что от него осталось.
— Я тоже так думаю, — согласился он. — Вот как бывает! Жил себе много лет назад в тайге человек. Пошел как-то утром на охоту, и не вернулся. То ли он своей смертью умер, то ли его убили. Числится, наверное, уже почти целое столетие пропавшим без вести, и никто не знает, что все это время он просидел мертвым у дерева, не будучи даже погребенным по христианскому обычаю. Печально.
— А почему ты думаешь, что целое столетие? — спросил я.
— А ты погляди на ружье, — сказал Сергей, и протянул мне двустволку. — Вон там, на прикладе.
В указанном им месте я увидел небольшую ржавую металлическую табличку с едва выступавшими над поверхностью рельефными буквами.
— Тульский оружейный завод, — разобрал я. — Одна тысяча девятьсот тринадцатый год. Да, логично. Это он, примерно, аж с того времени здесь сидит? Бедняга. Представляю, как мается его душа.
Я попробовал нажать на курок, но насквозь проржавевший механизм двустволки не поддавался.
— Здесь нет патронов, — пояснил Вишняков. — Я уже смотрел. Да если бы они и были, ружье вряд ли бы выстрелило.
— Жаль, — вздохнул я. — А то бы поохотились, добыли бы что-нибудь на обед.
— Дичь мы добудем и без ружья. Я это немножко умею, — проговорил Сергей, после чего добавил. — Поскорее бы за нами уже прилетели. Что-то мне здесь неуютно.
— Да, — согласился я. — Мне тоже хочется побыстрее отсюда убраться. Уже третий час дня, а спасателей до сих пор не видно. Скоро темнеть начнет. Может, нас вообще не собираются искать?
— Не может такого быть, — возразил Вишняков. — Кстати, мы уже пришли.
Он указал глазами вперед. Я напряг зрение. Моему взору предстал огромный старый кряжистый дуб. Он отчетливо выделялся среди своих более молодых соседей. Его ствол, его ветви были наполовину высохшими. Его листья увядали, и имели не зеленый, а какой-то коричневатый оттенок. Его верхушка качалась от тихого ветра, издавала тоскливый стон, и равнодушно взирала на находившиеся внизу останки того, что когда-то было человеком, который нашел здесь свой последний приют.
Скелет полусидел-полулежал. На нем болтались редкие лохмотья истлевшей материи. Его череп скатился на бок. Суставы рук отвалились, и едва просматривались из-под земли. Ребра были высохшими и побелевшими, что делало их похожими на искусственные. Казалось, что это — всего лишь наглядное учебное пособие, которое зачем-то приволокли сюда из школьного кабинета анатомии.
Сначала мне стало не по себе. Но затем во мне разгорелось любопытство. Кто это? Путешественник? Охотник? Ученый? А может, просто случайно забредший сюда человек? Я с удивлением почувствовал, что мне нисколько не страшно. Моя реакция на останки Николая была совершенно иной. Тогда у меня мурашки бежали по коже. А сейчас — полное спокойствие. Хотя, если призадуматься, в таком различии ощущений не было ничего необычного. Николая я все-таки знал. Я видел его живым, я с ним общался. А с этим человеком, я знаком не был. Я даже не знал, как его зовут, и как он выглядел. Да и умер он не вчера, а уже много лет назад. По уровню эмоционального восприятия это, все же, разные вещи.
Я внимательно осмотрел землю возле него, ощупал остатки сохранившейся на нем одежды, но ничего серьезного не обнаружил. Обследование близлежащей местности результатов тоже не дало. Прикрыв скелет сосновыми ветками, мы отправились обратно.
— 7 —
Когда мы вернулись к домику, наши спутники с угрюмыми лицами сидели возле него. Заметив нас, они помрачнели еще больше, и, как по команде, отвели глаза в сторону. Это красноречиво свидетельствовало о том, что обыск избушки оказался напрасным. Мы подошли и уселись рядом. Никто не произносил ни слова. В воздухе явственно витало напряжение. Судя по багровому лицу Сергея, он чувствовал себя неловко. Гнетущую тишину прервал Попов.
— Мы вам там поесть оставили, — сказал он, глядя на меня, всячески избегая при этом смотреть на Вишнякова. — Это из того, что было в моем рюкзаке. Больше, увы, ничего нет. Воды тоже осталось мало.
Я благодарственно кивнул головой и обратился к Сергею:
— Ну что, пойдем, подкрепимся?
Поднявшись с земли, я направился в домик. Вишняков, вздохнув, молча последовал за мной.
Внутренняя обстановка избушки не оставляла сомнений, что здесь искали клад. Стол и кровать были сдвинуты, земля в углах — вспахана. Глядя на это, я усмехнулся и посмотрел на Сергея. Он не реагировал.
Обед оказался скудным. На долю каждого из нас пришлось по бутерброду с салом, по половине холодной котлеты, и по одному свежему огурцу. Он нас не насытил, а скорее наоборот, только еще сильнее разжег наш аппетит. Утолить жажду нам тоже не удалось. Минеральной воды, извлеченной из Ваниного рюкзака, оставалось на четверть баклажки, и ее остаток едва наполнил наши кружки.
Покушав, мы снова вышли наружу.
— Да-а-а, — протянул я, — что-то за нами никто не летит.
Мне никто не ответил. Мы снова уселись на землю и погрузились в напряженную тишину.
Атмосфера была, конечно, тяжелой. Образно я бы охарактеризовал ее так: мы словно сидели на пороховой бочке, и не знали длину фитиля. Единство между нами исчезло. Верно замечено, беда — объединяет, а успех — разъединяет. Во всяком случае, когда одному вдруг крупно повезет, а остальным нет, чаще всего бывает именно так. В нашей группе образовалось два психологических центра. С одной стороны — Вишняков, с другой — Тагеров и Ширшова. И между этими центрами в любой момент мог вспыхнуть открытый конфликт. А конфликт в нашем положении, когда мы находились одни в таежной глуши, был не только вреден, но и опасен. Нам необходимо было выжить. А выживание в экстремальной ситуации возможно только тогда, когда все чувствуют себя единым целым. Это закон жизни. Лично я это прекрасно понимал. Понимали ли это остальные — не знаю. Может, и понимали, но не могли сдержать в себе яростных эмоций. Алана и Лилю сжигала черная зависть. В Сергее крепко зависла обида. Что касается Юли и Вани, то они находились в таком же замешательстве, что и я.
Ох, Сергей, Сергей! Дернуло же тебя похвастать своей находкой!
Солнце опускалось все ниже и ниже. Наших надежд выбраться из тайги до наступления темноты становилось все меньше и меньше.
— Как жаль, что здесь не гастронома, — крякнул Тагеров.
— Ребята! — негромко произнесла Патрушева. — Так больше нельзя!
— Что нельзя? — спросил Алан.
— Сидеть, сложа руки, — пояснила Юля. — Мы так можем умереть с голоду.
— Почему нас не ищут? — в сердцах бросила Ширшова.
