я арестую. У вас пока посидит.
— Директор найдет кого-нибудь. Не переживайте, никто Пегаса не бросит. У-у, Пегасище, хороший, хороший… Вон там кандейка Иваныча. Проходите.
— Давай уж на «ты», что ли…
— Угу. Проходи, не стесняйся.
Сильно пахло навозом и еще чем-то кислым — протухшей капустой, похоже. Кислотный запах исходил из большой бочки в углу прилегающего к конюшне помещения с небольшим оконцем, забранном мутноватым стеклом, крепившимся на четырех загнутых гвоздиках. Кроме бочки был еще старый топчан в углу, самодельный покосившийся стол, колченогая табуреточка, а на стене — придавленный кнопками вырезанный из «Огонька» календарь на нынешний, 1963-й, год.
На пыльной столешнице виднелись круглые проплешины от бутылок и стаканов.
— Бутылки со стаканами мы изъяли. В протоколе отмечено.
— Хорошо. А конюх, значит, добрейшей души человек?
— Мухи не обидит. Правда, как выпьет — может и в ухо дать.
— Понятненько.
Ничего интересного или нового ни на конюшне, ни в старой школе следователь не отыскал — все уже было осмотрено весьма тщательно. Еще бы — убийство! Слава богу, не каждый день случается. Наверное, кому-то со стороны сотрудники милиции и прокуратуры, а также судмедэксперт Варфоломеич могли показаться недобрыми и циничными людьми с каменным сердцем, что, однако, было вовсе не так. Убитую девушку жалели все и переживали вполне искренне… Но одно дело — переживать, и совсем другое — работать, раскрывать преступление.
К вечеру Ревякин отвез следователя на квартиру к своей двоюродной тетке, что проживала на тенистой улице Южной, почти у самого клуба. Определившись с бытом, Алтуфьев явился в отделение с утра пораньше и с ходу допросил кое-как проспавшегося конюха.
— Федор Иваныч, так вы с кем пили-то?
— Дак один…
— Что, всю четверть один выкушали? А в школу зачем пошли?
— Я что, еще и в школу заходил? Хоть убей, начальник, не помню! Хоть на куски режь.
Судя по протоколу осмотра, в кандейке Шалькина нашли бутыль с остатками ядреного самогона такой крепости, что, выпив такого, вполне можно было позабыть все на свете. Еще обнаружились следы волочения… Но это Шалькин объяснил — мешки с овсом самолично таскал, мерина-то кормить надо.
Арестовав конюха, Алтуфьев еще раз перечитал протокол осмотра, а также заключение судебно-медицинской экспертизы, из которого следовало, что несчастная девушка имела незадолго до смерти половой контакт, причем насильственного характера.
— Ну Шалькин, ну гад! — ругался начальник. — Он еще и насильник!
Пока вырисовывалась одна довольно простая версия: с обеда конюх изрядно выпил, опьянел и зачем-то пошел в старую школу, где стал домогаться Лиды, а получив от ворот поворот, рассвирепел, изнасиловал девушку, а затем в припадке гнева ударил по голове подвернувшейся под руку статуэткой.
Что ж… Скорее всего, так оно и было.
— Да так, так, — майор довольно кивнул. — Чего тут огород городить? В пьянском-то виде не то еще вытворяют! Вон у нас в Кошкове, в деревне, мужик один жил, дядя Коля Моськин. Золотой мужик! А как-то напился, так троих топором зарубил, а потом полдеревни сжег! Вот так-то. Все водка проклятая. А я всегда говорил: не умеешь пить — не пей.
— Ладно, посмотрим, — задумчиво протянул Алтуфьев. — Пока, похоже, действительно Шалькин. Однако свидетельская база маловата. Надо будет поискать, кого бы еще допросить… Да, а это дело, с нападением на машину, я приостановил.
— Вот, Владимир Андреевич, и правильно! — Верховцев посветлел лицом. — Лучше бы и прекратить вообще. Незачем из-за ерунды «глухаря» на отделение вешать. Не пострадал ведь никто. Из архива ничего не пропало, а что двигатель — так в мастерских починят. Ущерб малозначительный, справку принесли.
— Справка-то справкой, но все равно — автоматическое оружие… — закурив, следователь протянул пачку майору. — Угощайтесь.
— Благодарствую, ныне я свои — покрепче.
Усмехнувшись, Верховцев задымил «Беломором».
— Иван Дормидонтович, а что, у вас в последнее время никаких таких странных краж или грабежей не происходило? — неожиданно поинтересовался Алтуфьев. — Просто интересно.
— Да была кражонка одна… — затянувшись, майор махнул рукой. — По сути, и не кража вовсе. В Доме пионеров старые фотоаппараты украли. Списанные, на балансе давно уже не стояли. Мальчишки местные. Дорожкин занимался. Если что — у него спросить можно.
Глава 3
Озерск,
начало июня 1963 г.
О жестоком убийстве Лиды Максим узнал от сестры. Русский он уже сдал, теперь у себя в сарайке готовился к литературе и физике: учил стихи да тупо зубрил формулы.
— Я доставал из широких штанин… бесценным грузом… Ах, как там? Достаю! Достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза… дубликатом… дубликатом… Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!
Снаружи послышались чьи-то торопливые шаги, в распахнутую настежь дверь вбежала-ворвалась сестра Катя:
— Слышал новость? Лидию Борисовну убили!
Макс поначалу не понял:
— Что? Кого-то убили? Кого? Лидию Борисовну? Лидию… Да не может быть! Кто тебе сказал? Кто?
Юноша и сам не заметил, как уже тряс сестренку за плечи.
— Пусти! — вырвалась та. — Пусти, говорю! Больно же.
— Ой… Да что там случилось-то? Неужели правда?
— Весь город только об этом и говорит. В старой школе ее… Шалькин, конюх, ударил по голове. Сразу насмерть.
Не дослушав, Макс выбежал на улицу, побежал на площадь, там, на лавке у магазина, сидели знакомые пацаны.
«Может, не так? Может, перепутала все сестрица?»
— Максим, ты новость слышал?
— Лидию Борисовну?
— Да!
У парня в груди похолодело. Он ведь до последнего надеялся, что это не так, что это не Лидию… не Лиду…
Но как так может быть? Убили! Мы же не в Чикаго каком-нибудь, а здесь, у себя, в родной советской стране… И вдруг — убийство! Да еще кого…
Весь день до самого вечера Максим провел в полной прострации. Учить ничего не хотелось, просто не лезло в голову. Бросив учебники, он убежал подальше от всех, на реку, уселся в зарослях клонившейся к самой воде ивы.
«Лида… Лида…»
— Молодой человек, не подскажете, отсюда в город как ближе?
Рыбак. Кирзовые сапоги, удочка, кукан с насаженной рыбой. Незнакомый, явно приезжий, городской — дачник. Остренькая «чеховская» бородка, усики, тонкие губы, слегка примятая шляпа. Интеллигент!
— Так не подскажете, направо мне повернуть или все же прямо?
— Прямо, — буркнул Макс, махнул рукой и быстро зашагал по берегу прочь, куда глаза глядят, подальше…
А вокруг поднималась по колено в рост таволга, желтели россыпью мохнатые солнышки — одуванчики, легкий ветерок колыхал ветки ив и вербы, над зарослями шиповника порхали разноцветные бабочки, где-то совсем рядом запела-засвистела малиновка, а в прозрачной воде, на отмели, шумно плеснула рыба.
Вернувшись домой ближе к вечеру, он нехотя
