за него бьётся диаспора. Так что, будем посмотреть… Не всё в нашей власти…
— Всё… — еле ворочая языком, прошептал я. — Теперь всё в нашей власти. Это я Вам, Иван Петрович, как на духу говорю…
— Ну, ладно, ладно, не геройствуй! Лечись. Девица эта, Рудая, знакомая твоя?
Я опять молча кивнул. Полковник странно огляделся по сторонам, как будто кого-то или что-то искал, потом наклонился к самому моему лицу и тихо прошептал:
— Тогда ты знаешь. Сергеев, что делать. Рапорт напишешь.
— Напишу, — я с трудом выговаривал слова. — мне всё равно.
— А не должно быть всё равно. Ты — офицер, — напомнил Снегирёв, — значит, тебе не может быть всё равно. Значит, должен довести дело до логического, справедливого конца. Понял меня? — я кивнул. — Ну и молодец, раз понял. Тогда лечись.
Через десять дней, несмотря на вялое сопротивление лечащего врача, я выписался из больницы. Пару дней отлежался дома, глядя в потолок, без единой мысли в голове. Какие-то обрывки воспоминаний мелькали в голове, но я старательно отгонял их от себя. «Обдумать всё!» — это было не для меня. «Забыть всё!» — нет уж, фигушки. На третий день я заставил себя встать и выйти из дома. Машины не было. Её больше вообще не было, восстановлению она не подлежала. Что выплатят по страховке — было непонятно, да и не очень важно. Я доехал на маршрутке до поста Ковалёво и среди новых могил кладбища нашёл места захоронения Сашки и Жанны. Их похоронили рядом. Свежая земля ещё не осыпалась. Только отвердела от перманентных питерских дождей. В изголовье холмов были установлены временные кресты с надписями, сделанными от руки: «Александров Александр Юрьевич», даты жизни и смерти и «Маслова Евгения Викторовна», даты жизни и смерти. «Надо памятники поставить», — подумал я как-то вяло, кладя цветы на оба холмика. Немного постоял рядом, не чувствуя ничего. Абсолютно ничего! В душе не шевелилось ни одно чувство. Пустота… В голове… В душе… В сердце…
Через два часа я стоял перед закрытой дверью «Поляны». Вывеска была демонтирована. Стеклянная витрина скрывалась за полуопущенными жалюзи. Я негромко постучал в дверь. Штора приподнялась. Из-за закрытой двери на меня без тени привычной улыбки смотрел Женя Полянский. Смотрел в упор, но не видел. За его спиной я заметил хозяина кафе — Игоря. Он сделал какой-то знак Полянскому, что-то сказал ему, и шеф-повар открыл мне дверь.
— Здравствуй, майор! — глухо произнёс владелец кафе. — Заходи, раз пришёл.
Столики в кафе были сдвинуты к одному краю, стулья убраны, разномастные бутылки на стойке бара исчезли.
— Съезжаете? — равнодушно спросил я.
— Уже считай, съехали, — спокойно пояснил Игорь. — Другую точку будем открывать. Здесь место нерентабельное, всю дорогу в минусе. Поищем более тёплое пространство…
— Жаль, — без тени сожаления сказал я. — Привык я уже к вашей кухне. Вкусно… Таких мест в городе уже не осталось.
— Это ты прав, майор! Таких не осталось, — согласился хозяин кафе. — Но ты же знаешь, не место красит человека, человек — место. Нам везде работы хватит, — он загадочно улыбнулся и придвинул единственный оставшийся в зале стул к столу. — Садись, выпьем. Или ты за рулём? — с некоторой насмешкой уточнил он.
Я мотнул головой и уселся на предложенное место. Игорь приставил к столу ещё два стула и распорядился:
— Жека! Принеси нам что-нибудь… Что там осталось?
Полянский с трогательной заботой снимал со стены небольшие эстампы и любовно вытирал с них несуществующую пыль. Распоряжения Игоря он не услышал, или сделал вид, что не услышал. Игорь негромко повторил указание. Повар взглянул на меня, как на врага, и удалился в подсобку, которая больше не скрывалась за жизнерадостной ширмой. Через пять минут на столе стояла водка в бутылках (не в графинах, как бывало раньше), тарелка с крупно и неаккуратно нарезанными огурцами и соломенная корзинка с хлебом, порезанным кое-как. Игорь стрельнул взглядом на повара, но удержался от комментариев.
— Стаканы принеси! Три! — чуть повысил он голос. — И шевелись побыстрее, очень тебя прошу.
Когда повар вынес стаканы, Игорь рывком выдвинул третий стул из-под стола и взглядом указал на него повару. Полянский немного потоптался рядом, посопел, но всё же сел. Игорь быстро разлил водку по стаканам и, подняв свой, негромко произнёс:
— Не чокаясь…
Мы выпили. Каждый понимал, за кого мы пьём. Мы сидели молча. Игорь решил хоть как-то разрядить ситуацию:
— Как вообще дела, майор?
Я ответил не сразу, не зная, с чего начать. И вправду, как у меня дела? И какие дела? Так и ответил:
— Да нет никаких дел. Рапорт подал… Подписали. Так что, дел никаких, всё в прошлом.
— А какие планы на будущее? — любопытствовал собеседник.
— И на будущее никаких. Разве что, выехать на Парнас, разогнаться посильнее, да вмяться со всей дуры в стену…
— Хорошее дело, — искренне похвалил меня Игорь.
— А машинка-то у тебя есть? — подал наконец голос повар. — Может одолжить?
Игорь снова бросил на него укоризненный взгляд и совершенно серьёзно предложил:
— Хочешь, возьми Сашкину «Ниву». Маринке она не нужна, ключи у меня. А тебе может пригодиться. Марина теперь замужем за крутым папиком, ей эта «Нива» — что Полянскому коньки, — Игорь многозначительно кивнул на объёмный живот шеф-повара. — Так что ты ей позвони, пусть на тебя переоформит…
— За крутым папиком, говоришь? — злобно переспросил я. — Новую мораль в себе воспитывает? А ведь хорошая девчонка была!..
Игорь насмешливо посмотрел на меня:
— Ты вот что, Сергеев! Создай у себя в голове папочку «нужное» и вноси туда некоторые мысли, чтоб не выпали в пылу борьбы с нетрудовыми капиталами. Не всех деньги портят. Запомни это раз и навсегда. Есть люди, которым везёт по жизни. Они не давят никого, не душат, не воруют и не кидают. Просто, везёт им и всё. И при своём везении, они умудряются оставаться людьми. Этот «папик», как мы его называем, собственного сына вместо того, чтобы от армии отмазывать, отправил учиться в военное училище. Тот уже давно офицером стал, в Чечне несколько раз был. Ранение имеет, награды… Так что не мерь всех под одну гребёнку. Мы тут не Робин Гуды — отобрать у богатых, отдать бедным. Иногда нищий человек может быть такой скотиной, что прямо руки чешутся башку ему открутить. Другое дело, что он нищ и убог, и чего-то противоправного сделать не может по определению — и машины у него нет, чтобы переехать кого-то, и смелости не хватает, чтобы на преступление пойти. Да и отмазаться не на что, если вдруг решится… Вот и получается, что у тех, у кого деньги есть, просто больше возможности попасть в криминальную ситуацию. А дальше уже другой вопрос
