«Жизнь человека может начаться и кончиться где попало, поэтому на соблюдение какой–то очередности рассчитывать не приходится…», — все это пришло на ум, когда он бросил последнюю лопату земли на могилу.
* * *
На ладонях Шуляка, смазанных йодом и тетрациклиновой мазью, марлевые тампоны, приклеенные лейкопластырем. Бледные от бессонницы они молча сидели за столом, пока объединенные лишь одним — смертью. Преступление порою сближает сильнее, нежели общие интересы…
После «косяка» у девушки зверский аппетит. Она совала в рот всё, что стояло и лежало на столе — ломти хлеба, холодную вареную картошку, соленое сало, редиску, зеленый лук. Сосредоточенно жуя, Александр молчал. Яна отметила, что с ним можно молчать, не испытывая страха, что нечего сказать.
— Только честно, ради меня его кокнул? Ведь твоё дело сторона…
Шуляк молча кивнул головой, хотя первопричина была иной… О том давнем случае ему до сих пор не хочется вспоминать. Но прошлое всегда засасывает в себя, как болото…
* * *
После Адлера и Тамары судьба занесла его в Прибалтику, в Таллинн. На улицах, кроме русской, звучала незнакомая певучая речь. К небу тянулись остроконечные шпили протестантских церквей и круглые купола православных храмов. Деньги за Тамарины драгоценности, которые он толкнул по дешевке на рынке, быстро кончились. На голодный желудок не слишком восхищала старина серых, выщербленных камней Вышгорода, не поражал величественный замок Томпеа на холмах.
На Ратушной площади он забрел в кафе в надежде с кем–нибудь познакомиться. Денег у него лишь на пирожное и чашку кофе. Стены обшиты отполированными досками, и ни единого окна — подвал.
С соседнего столика на него поглядывали две женщины средних лет: яркая полная блондинка и подтянутая брюнетка с длинными волосами. Одеты они элегантно, с тем отличимым прибалтийским шармом. Руки блондинки унизаны бриллиантовыми кольцами. Она улыбнулась красавцу–юноше, вроде бы нейтрально, но в то же время призывно… Он ответил улыбкой. Блондинка приглашающее махнула белой холеной рукой, и бросила несколько слов, которые он помнит до сих пор — «Туля сия, палум!» (иди сюда, пожалуйста). Александр, словно извиняясь, пожал плечами. Блондинка перешла на русский с приятным акцентом.
В ее бледно–голубых глазах, кроме интереса, он уловил хищность кошки, скрадывающую добычу… Брюнетка сразу же поднялась, легонько пожала руку Александра, в ее прощальной улыбке он почувствовал тайну…
После рюмки вкусного ликера на душе Александра посветлело, жизнь снова приобрела определенность. От второй рюмки он отказался. Блондинка удивилась. В его возрасте парни уже вовсю хлещут пиво, да и кое–что покрепче. Женская ладонь легла на его руку, он ощутил её мягкость и сухость, отчего почувствовал возбуждение, окрашенное азартом охотника. Он вышел на добычу! Но очень скоро горько убедится, как глубоко заблуждался на этот счет. С Эрной на её «Вольво» он покатил к ней.
Старинный особняк под красной черепичной крышей, стены метровой толщины из тесанного темно — серого камня. Ни единый звук не проникал снаружи. Внутренняя отделка самая современная. Комнаты обставлены роскошной мебелью, среди которой хозяйка казалась располневшим белым лебедем. В любви Эрна оказалась намного опытнее и изощреннее Тамары…
* * *
Александр очнулся в темном подвале, наручником прикованный к крюку на бетонной стене. Левая рука оставалась свободной. В пятнадцать лет он возомнил, что может всё, и никто ему не страшен. Но, оказывается, и на охотников есть более хитрые, коварные звери…
Тусклая лампочка под низким потолком освещала центр подвала, по углам сгущая тени. В метрах трёх, тоже в наручнике, на раскладушке лежал блондин, ровесник Александра. В голубых глазах крайнее отчаяние и тоска, веки краснели от недавних слёз. На бледном лице возле носа были рассыпаны веснушки.
— Где я? — боль раскалывала череп Александра. Видимо, толстая сука что–то подсыпала в вино.
— Сейчас придет большой, страшный мужик, — с акцентом тихо проронил товарищ по несчастью, — сам узнаешь… — Рыдания перехватили его горло, она забормотал что–то на своём языке, забыв об Александре.
— Может тебе сиську дать! — резко оборвал его Сашка. — Говори, что знаешь!
— Я почти ничего не знаю, — кончил рыдать эстонец, — я случайно попал на квартиру одной женщины…
— Полной блондинки сорока лет с бриллиантовыми кольцами на руках? — продолжил Сашка.
— Да, — уныло кивнул товарищ по несчастью, — а потом очнулся в этом подвале. Здесь я уже три дня и три ночи. Этот гад, что меня… сказал, что скоро переправят в Швецию, а оттуда, кажется на Ближний восток.
Сашка всё понял, льдом окатило сердце, потом она сжалось от боли. Так, наверное, чувствует себя волк, попавший в капкан. Он заскрипел зубами.
— Ну, а тот, когда тебя… он отмыкал наручник?
— Да! Такой громадный… с волосатыми ручищами… был уверен, что я не смогу вырваться…
«Это уже кое–что!» — обрадовался Сашка.
Заскрежетали железные двери. Озноб пробежал по позвоночнику. Такое с Сашкой случалось и раньше, когда на татами он видел сильного противника, его стерегущий, оценивающий взгляд.
Сумрачный детина с черной щетиной на сильно развитом подбородке и скулах, с головой, как бы вросшей в плечи, остановился перед Сашкой. Резиновой дубинкой, залитой внутри свинцом, он постукивал по ладони левой руки. В желтых медвежьих глазах горел хищный, голодный огонёк…
— Ах, какой красавчик! — похотливо осклабился охранник, жесткой ладонью проведя по нежной щеке пленника. — Жалко арабам отдавать такую целину. — Он хрипло рассмеялся, обдав Сашку волной перегара, смешанного с никотином. Звериной мощью веяло от его кряжистой фигуры. Эстонец съежился на раскладушке, от ужаса смежив веки. Преодолев отвращение, плотно сцепив челюсти, Сашка выжидал. Ужас и ненависть слились в такое мощное чувство, казалось, сердце вот–вот выскочит из грудной клетки. Громила лапой провёл по его бедрам, крепко сжав ягодицы. Ярче вспыхнули глазки под узким в складках лбу.
— Будешь царапаться, брыкаться, получишь по кумполу! — предупредил охранник, ключиком отмыкая замок наручника. Сквозь спутанные волосы наблюдая за врагом, Сашка растирал затекшую руку. Он примерялся к болевым точкам противника, по которым должны быть нанесены молниеносные удары. Охранник слишком силен, поэтому всё должно произойти точно и мгновенно.
Детина не успел расстегнуть ремень, как удар в пах согнул его вдвое. Тут же последовал молниеносный мощный удар в височную часть черепа. Потеряв сознание, бандит рухнул на пол, не успев понять, что с ним произошло. Отбросив раскладушку, на его кисти Сашка защелкнул наручник. Потом он освободил товарища по несчастью, удивленно взиравшего на происходящее. Охранник, прислоненный к стене, теперь был прикован к обоим крюкам. С его силой одна скоба могла бы и не выдержать.
Не обращая внимания на эстонца, Сашка ждал, когда очнётся пленник. Наконец, голова его приподнялась, мутные глаза непонимающе обвели подвал, остановились на Сашке. Бандит дёрнулся, пытаясь освободиться. Сашка злорадно рассмеялся.
— Такое, дядя, иногда случается в мире, когда жертва и хищник меняются местами… Теперь я тебя буду трахать! — С размаху он саданул дубинкой по плечу громилы, тот взвыл от боли. — Опробую тебя перед отправкой туда. — Концом дубинки бывший пленник показал на выщербленный бетонный пол. Даже дикая боль в плече не смогла в глазах охранника стереть выражение крайнего удивления. Хиляк, которого можно плевком сбить с ног, отключил его, как какого–то дешевого фраера!
— Отсюда как выбраться? — Дубинка опустилась на другое плечо прикованного.
— О–ё–ёй!.. — неожиданно тонко завыл пленник, каблуками ботинок десантника елозя по бетону. — По лестнице… наверх… там дверь, она ведёт на кухню… О–ё–ёй, мать твою!
— Кто сейчас в доме?
— Одна хозяйка.
— Что делает?
— Ждёт гостей, они придут с документами на вас. После на пароме переправят вас в Швецию…
— Задавать вопросы уже не было смысла… Свеженькие, беленькие голубоглазые мальчики не меньше котируются свеженьких, беленьких девочек. Совсем недавно он испытывал такую безысходность, такое отчаяние, такой леденящий ужас… Что может быть страшнее и позорнее участи сексуального раба! Ярость жарким, багровым туманом заволокла глаза. Он обрушил дубинку на голову врага, услышав хруст кости. Кровь обрызгала стену, голова пленника безжизненно упала на грудь.
— Ты же его убил! — пролепетал паренек.
— Ты, давай, сматывайся, а я ещё с этой жирной сукой разберусь! — Сашка о камуфляжные брюки охранника вытер окровавленную дубинку.
По узкой лестнице, слабо освещенной лампочкой, они поднялись наверх, попав в просторную кухню, обложенную голубоватым кафелем. Сверкали надраенные кастрюли, ножи, дорогая посуда, жужжал большой холодильник.
