Надо у Надежды спросить. Она с утра дома была. Не отец ли нашего мальчонки?
– Мне кажется, это он.
– Давно пора. Одичал мальчишка вообще.
– И не говори. А собачища-то?
– Ужась! Думала, преставлюсь! Как мы теперь жить-то будем?
– Весело, Моть!
Мотя перекрестилась и пошла готовить обед.
Не успели они сесть за стол, как раздался звонок.
– Никак твоя Ирка пришла, титешница!
Глафира кивнула и пошла открывать. Она повернула ключ и вдруг поняла, что за дверью стоит вовсе не Ирка. Как? Да так. Просто поняла, и все.
Когда дверь открылась, у Глафиры было строгое лицо и равнодушный взгляд.
– Прошу прощения, если потревожил, но я решил, будет невежливо не представиться.
Все с тем же безразличным видом она кивнула.
– Сергей Шведов, ваш сосед.
– Глафира Вознесенская. Проходите.
– Не стоит. Я просто…
– Через порог нельзя разговаривать, а особенно знакомиться.
– Мне просто неловко стало за Шарика. Показал себя невоспитанной собакой. Я подумал, надо как-то…
– Это кто к нам пожаловал? – услышав густой баритон и догадавшись, что пришла вовсе не Ирка, спросила Мотя, появляясь в прихожей.
– Сергей Шведов, ваш сосед, – повторил мужик.
– Матрена Евсеевна, – с достоинством представилась та и поклонилась. – Милости просим.
Оказалось, для знакомства Шведов-старший прихватил коробку конфет, да не каких-нибудь соевых, а настоящих, с твердой начинкой, из хорошего шоколада. Именно таких, какие любит ее Глаша. Угадал. Молодец.
Мотя пригляделась к соседу повнимательнее. Здоровый мужик, еще не старый, не красавец, конечно, но и не страхолюд. Симпатичный даже. Не насупа, улыбается хорошо. И сразу видно, что не фуфлыга. А ручищи какие! Такими только быка с ног сбивать! Не бандит ли? Да нет, глаза слишком добрые. А с другого боку посмотреть, нынче бандиты такие пошли, что от нормального мужика не отличишь. Бывает, со всех сторон приятный и в обращении обходительный, а потом оказывается – курощуп и мухоблуд, прости Господи!
Мотя так старательно рассматривала соседа, что тот наконец это заметил.
– Не по нраву пришелся вам, Матрена Евсеевна? – спросил он и улыбнулся.
Мотя застыдилась. Вот ведь глазопялка бестолковая! Уставилась на гостя так, что тому кусок в горло не лезет!
– Что вы, Сергей… Как вас по батюшке?
– Иваныч, но можно просто по имени. Какие чины между соседями!
– Вы, Сергей Иванович, смотрю, мужчина самостоятельный. А по жизни чем занимаетесь? – поинтересовалась Мотя, наливая соседу густой имбирный чай.
Глафира заерзала на стуле. Ну, Мотя! Прямо с места в карьер! Сейчас все выпытает, не надо и на исповедь ходить!
– Я врач, – просто ответил Шведов.
– Зубной? – уточнила Мотя и взглянула с надеждой.
– К сожалению, нет. Хирург.
– Хирург? То-то я смотрю, у вас ручищи, как лопаты. Только жар загребать.
– Мотя!
Глафира решила, что Мотю пора приструнить, а то разойдется, потом не остановишь!
– Сергей Иванович, не хотите ли кофе? – обратилась она к соседу и встала, готовая немедленно рвануть к плите.
Он посмотрел на нее снизу вверх, и в тот же миг в ее голове что-то лопнуло, а сердце застучало слишком быстро. Подозрительно. Ей даже показалось, что сосед услышал это лихорадочное бумканье. Господи, спаси и сохрани!
– С удовольствием выпил бы, – сказал Шведов.
Совершенно спокойно, даже равнодушно. Или ей так показалось?
Пока варился кофе, она стояла спиной к гостю. Хорошо, что готовится медленно. Сердце успело немного успокоиться и уже стучало гораздо тише. Послушное, как видно, оно у нее.
Между тем Мотя вела главную партию.
– А как же вы, Сергей Иванович, на войну попали? Соседка Надя нам сказывала про вас. Так, мол, и так: ранен был в сражении.
– Да нет, не в сражении, к сожалению. Оперировал как раз одного бойца, а тут налет. Я рану зашить не успел, мальчишка под наркозом, сам о себе не позаботится, пришлось ложиться на него сверху, иначе потеряли бы. Ну и принял на спину.
– Что? – глупо спросила Глафира.
– Тридцать четыре осколка. Ребята потом замаялись вытаскивать. Так что ничего героического, как видите.
Ничего героического?
Глафира искоса глянула на соседа. Не похоже, что рисуется. Говорит, словно о чем-то самом обычном. Она посмотрела на Мотю. Та молча мешала ложечкой чай. Она же не кладет сахар, чего там мешать?
– А что, кофе готов? – неожиданно обратился к ней Шведов.
Глафира взглянула на турку и еле успела подхватить ее. Кофе уже набух пенкой и был готов перевалить через край. Глафира подула на пенку, усмиряя, и разлила по чашкам.
– Хорош, – крякнув, похвалил сосед, сделав глоток. – Отлично у вас получается кофе варить.
И снова глянул прямо в сердце.
Да что же это такое?!
Она быстро села вполоборота к окну и сделала отсутствующий вид.
Сергей пил кофе и, удивляясь на самого себя, думал, что никогда и никому не рассказывал сразу историю своего ранения. А тут взял и все выложил. Запросто. С лету. Как будто за этим и пришел. Видно было в этих женщинах что-то располагающее к откровенности. Надя Губочкина уже просветила его насчет монастыря. Может, из-за этого?
Он покосился на солидно прихлебывающую из блюдечка тетю Мотю. Раньше ему казалось, что люди, живущие при монастыре, все, как один, строгие, с постными лицами и поджатыми губами, а изъясняются непременно на церковнославянском. Мотя своим простодушным и немного наивным видом его представлениям не соответствовала совершенно. Про чудесную девушку по имени Глафира и говорить не стоило. Ничего монастырского в ней нет. Зато есть много женского, милого и душевного. И еще такого, чего он сформулировать не может… Вот если бы… Черт! О чем он только думает, старый осел!
– Еще что-нибудь хотите? – неожиданно спросила милая и душевная Глафира, поворачиваясь к нему.
– Да. То есть нет, спасибо. Премного благодарен за прием. Рад знакомству. Было очень приятно.
Шведов резко и шумно – табуретка заскрежетала по полу – встал, еще раз поблагодарил и быстренько откланялся.
Глафира даже до двери проводить гостя не успела, так стремительно он ушел.
Она посмотрела на Мотю.
Та, отдуваясь, пила чай и глядела в окно.
Вид у нее был задумчивый.
На следующий после знакомства с Сергеем Шведовым день случилось еще одно, не менее знаменательное событие.
Мотя как раз подходила к дому с сумками, в которых лежало килограммов пять картошки и булькала трехлитровая банка томатного сока, очень уважаемого ею напитка. У самого подъезда ее обогнал Ярик и, как всегда не поздоровавшись, проскочил вперед, чтобы первым зайти в лифт и быстренько уехать. Сразу разгадав его маневр, она решила, что спешить уже некуда – пока лифт вернется, устанешь сумки держать, – и остановилась у лесенки, поставив на нее
