на друга, и вдруг спросил:
– А что Эля? Не объявлялась?
Сергей поморщился.
– Да я и думать о ней не хочу.
– Не хочешь или не думаешь?
Шведов открыл рот, чтобы послать Кимыча к черту с его приставаниями, и вдруг прямо перед ним вполне осязаемо предстала соседская девушка Глафира. Материализовалась из воздуха, как фея в детском фильме. И до того конкретно, что Шведов почувствовал ее запах. Легкий и очень свежий, как у молодого яблока, не упавшего, а крепко держащегося за ветку.
Шведов аж зажмурился, так реально это было.
– Ты чего? – спросил Кимыч, вглядываясь в лицо Сергея.
– Я…
– Плохо тебе, что ли?
– Нет, Кимыч, хорошо. Ты даже не представляешь, как мне хорошо, – ответил Сергей и улыбнулся.
До чего же хороша эта Глафира Вознесенская!
По дороге домой он совершенно неожиданно для себя зашел в цветочный магазин и купил букет крепеньких тюльпанов. Международный женский день давно миновал, и тюльпаны были вроде как не в тему, но они казались такими свежими и веселыми, что он выбрал именно их. Обрадованная продавщица завернула букет в плотную бумагу, уверив, что сейчас это самая трендовая упаковка для цветов. Никакой слюды! Только бумага! Шведов отчего-то вдруг сильно разволновался, поэтому спорить не стал, а сжал тюльпаны покрепче и почти побежал на Малую Морскую.
Боялся, что тюльпаны замерзнут.
До самого подъезда он трусил рысцой. Весело так, бодро. А у самого лифта в нем что-то сломалось.
Какого хрена он припрется к малознакомому человеку с дурацким букетом! Тюльпанов она не видала, что ли? Посмотрит с равнодушным удивлением и спросит, с чего вдруг такие подарки.
Открылся лифт. Сергей посмотрел в зеркало на стенке кабины.
– Старый дурак! – объявил он себе и пошел наверх пешком.
Дома он ткнул букет в литровую банку из-под огурцов. Стебли обиженно скрипнули.
– Ничего, потерпите! А то вообще выкину! – пригрозил он и поставил банку на стол. Сбоку.
Прошел час, а Шведов все не мог выкинуть проклятые тюльпаны из головы. Он даже в кухню старался лишний раз не заходить, пил чай, сидя на диване, но букет все равно давил на мозги, не давая расслабиться.
А ведь даже запаха от них никакого нет!
В конце концов Сергей решил, что надо просто выбросить эту пакость с балкона. Он уже направился в нужном направлении, как вдруг в дверь позвонили. Ну вот! Дождался, когда вернется Ярик! Теперь начнутся расспросы!
– Здравствуйте! – громко сказала Глафира, едва он отпер дверь. – Извините за беспокойство, Мотя просила отнести котлеты для Ярика. Он любит, а у нас сегодня как раз такие удачные получились, что я… Ой, простите, тарелка горячая! Можно я ее поставлю?
Она посмотрела вопросительно, но внятного ответа не получила. Только нервный поворот головы, который приняла за кивок. Глафира быстро прошла в кухню и сгрузила тарелку на стол.
Чудовищный Шарик, лежавший кверху пузом возле плиты, при ее появлении приоткрыл один глаз, снова закрыл и лениво перевалился на бок.
«Ходят тут всякие», – перевела Глафира.
Она оглянулась в поисках хозяина, но его рядом не оказалось.
На соседке было надето что-то легкое и голубое, и это очень мешало сосредоточиться, поэтому сразу Шведов за ней не пошел, а подождал, пока его взор не принял соответствующее случаю равнодушно-приветливое выражение.
Когда он наконец зашел в кухню, соседка смотрела на букет и странно улыбалась.
– Еще раз простите, что не вовремя, – снова извинилась она и буквально кинулась прочь.
Прощально мелькнуло голубое платье.
Шарик, который во время этого представления лениво валялся и посматривал с прищуром, поднялся и негромко вякнул. Что за шум, а драки нет?
Сергей махнул на него рукой. Тебя только мне не хватало!
И что такого она увидела?
Шведов посмотрел на котлеты и пожал плечами.
Странная какая-то эта Глафира Вознесенская!
Он прошелся по квартире, выглянул в окно, постоял немного, а потом вернулся в кухню. Тюльпаны весело топорщились, напившись воды, и крепкие бутончики немного приоткрылись, обнажая ярко-желтую сердцевину.
А ведь он приманил ее на этот букет! Приманил! И она пришла! Сама! Только он как классический идиот не придумал повода, чтобы ее удержать!
Шведов даже зарычал от злости, схватил злосчастный букет и направился к соседям.
– Здравствуйте! – громко сказал он Моте, открывшей дверь.
– И вам не хворать! – ответила та, вытирая о руки фартук.
– Матрена Евсеевна! Спасибо вам за котлеты!
Он вручил букет. Не ожидавшая ничего подобного Мотя даже не нашлась что сказать. Приняла цветы и посмотрела испытующе.
Шведов зачем-то поклонился и быстро шмыгнул в спасительную темноту своей квартиры.
– На тебе!
Мотя поставила перед Глафирой, которая, сидя за кухонным столом, лепила пельмени, вазу с тюльпанами.
– Это что? – глупо спросила та.
– Подарок от соседа.
– Мне?
– Ну не мне же!
– Ерунда! – вдруг рассердилась Глафира. – Это он в благодарность за котлеты принес.
– Ага. За котлеты. Прям пулей метнулся в цветочный и принес!
– Точно говорю!
– Да я и не спорю. Ну и чего ты налепила? Не видишь, кривой пельмень получился! Вот ведь захухря!
Глафира глянула на пельмень. Кривой – не то слово! Не пельмень, а чебурашка ушастый! И как это она недоглядела? В самом деле – захухря!
Она сердито размяла тесто и, раскатав скалкой, стала выдавливать стаканчиком кружочки.
– Куда букет-то поставить? А, Глаш? На подоконник, что ли? – спросила Мотя, любуясь цветами.
– Лучше в комнату на стол, – самым что ни на есть равнодушным тоном ответила Глафира.
– А и взаправду. В комнате ему самое место.
Мотя взяла вазу и унесла.
Глафира продолжала лепить пельмени, сердито хмуря брови.
Кому, интересно, он покупал этот букет на самом деле?
Утро было таким славным, добрым и хорошим, что Глафира всю дорогу шла, не торопясь. Пахло весной, близким теплом и морем. Все будет хорошо. Все уже хорошо. Букет, конечно, портит настроение, но тогда почему он смотрел на нее так, словно… Ну как-то по-особенному смотрел… например, как Вронский на Анну на балу. Тьфу ты, Господи! Не похож он на Вронского, а она на Каренину еще меньше! Тогда как Левин на Кити. Так лучше? Или она все напридумывала?
Задумчиво махая зонтиком, она, принюхиваясь и глубоко дыша, шествовала по дорожке.
– Эврика! Эврика, прекрасная Глафира Андреевна! – вдруг закричал откуда-то сверху Бартенев.
Глафира вздрогнула и подняла голову. Из открытого настежь окна ей рьяно махал листком бумаги Олег Петрович. Даже снизу было видно, что его распирает от восторга.
– Не мог вас дождаться с благой вестью!
– Неужели арктические
