class="p1">— Хорошая идея, — кивнул Гарри. — Тебе это не составило бы сложности.
— Придется меньше помогать беженцам. — Барбара вдруг рассмеялась. — В конце концов я превратилась в этакую одинокую филантропку. Всегда думала, что так и будет.
— По крайней мере, нам есть что вспомнить, — сказал Гарри, но глаза его при этом не сияли, он снова натянуто улыбнулся. — Я подумываю бросить свою берлогу и перебраться в Хейверсток. Знаешь, сын Уилла теперь учится здесь. Ронни. Способный парнишка. Перешел в шестой класс. Очень похож на отца. Они не могут себе позволить оплачивать обучение в Руквуде.
— А Уилл и Мюриэль до сих пор в Италии?
— Да. Я скучаю по Уиллу, особенно после смерти дяди Джеймса. — (Опять напряженная улыбка.) — Мюриэль не нравится Италия. В Риме слишком жарко и пыльно, она надеется, что ей будут писать в Париж.
Барбара возила по тарелке ужасную еду.
— Твой переезд не отрежет тебя от мира?
— А что хорошего в этом мире? В любом случае преподавание сейчас — мое основное занятие. Может, уже навсегда. Иногда становится немного скучно, но я привык. Можно помогать мальчикам то в одном, то в другом, это того стоит.
— Берни говорил, что частная школа — это замкнутый мир. Мир с привилегиями.
Гарри вскинул взгляд:
— Я знаю. София тоже не одобрила бы этого.
— Да, не одобрила бы, — тяжело вздохнула Барбара, — но я не то имела в виду. Ты был так зол, когда мы вернулись из Испании, жаждал свершений. А теперь, кажется, замкнулся в себе.
— А что мне делать? — (Снова горькая усмешка.) — Что нам с тобой делать?
— Я хоть помогаю беженцам. По возвращении я думала, не заняться ли политикой, было что-то такое… что Берни сказал в машине. — Барбара снова услышала его слова у себя в голове. — Он отошел от коммунистической партии. Разочаровался в ней, но остался верен своим принципам. Однако так не изменишь ситуацию в Испании. Думаю, здесь дела обстоят лучше, есть лейбористы.
— Есть? — поморщился Гарри. — Кто владел всем до войны? Люди, ходившие в школы вроде Хейверстока. А кто владеет всем сейчас? Они же.
— Тогда почему ты все еще здесь? — спросила Барбара.
Она страшно разозлилась на Гарри — сидит тут, стоически поглощает еду, от которой просто воротит, и выглядит каким-то замшелым холостяком.
— Потому что на самом деле ничего нельзя изменить, — устало ответил он. — Они все слишком сильные и в конце концов одолеют тебя.
— Я в это не верю. Ты должен бороться.
— Я проиграл, — без обиняков сказал Гарри.
Они занялись едой и говорили мало. Гарри извинился, что не может проводить Барбару до автобуса, у него начинался урок. Они пожали друг другу руки и пообещали встретиться снова, но Барбара знала, что этого не случится, это была их последняя встреча. Только наедине они говорили о Берни и Софии, и это, казалось, обостряло боль, причем с годами ничуть не меньше. Сев в автобус, Барбара почувствовала, что глаза защипало от слез, но она их сморгнула. Она открыла портфель и заставила себя прочесть краткие сведения о людях, с которыми готовилась встретиться: их имена и названия компаний. Сеньор Гомес, сеньор Барранкас, сеньор Грацциани. Много аргентинских и итальянских имен. Иммигранты, предположила Барбара.
В аэропорту ее встретил представитель Лондонской торговой палаты, высокий обходительный мужчина в полосатом красно-синем галстуке, который представился как Гор-Браун. С ним было человек шесть бизнесменов.
— Боже, — сказала Барбара, — я не знала, что в группе будет столько людей. Я думала, только четверо аргентинцев. Боюсь, придется общаться с ними по очереди.
— Мне сказали, один или двое говорят по-английски. Полагаю, как многие аргентинцы.
— Ну ладно, посмотрим, как у нас пойдет.
Барбара говорила в веселой манере уверенной в себе старой девы, которую всегда применяла, общаясь с такими мужчинами. Она надеялась, что справится с неразборчивым шепелявым аргентинским акцентом.
— Кажется, самолет вот-вот приземлится, — сказал Гор-Браун. — Можем подняться в фойе вылетов и посмотреть.
— О, было бы здорово! — произнес один из бизнесменов. — Никогда не видел, как садятся самолеты.
— Скажите еще, что не служили в Королевских военно-воздушных силах, — пробурчал мужчина с усами в форме велосипедного руля.
— Пять лет на военном корабле, старина. Сбивал, бывало, но ни разу не видел, как эти железные птицы садятся.
Группа со смехом поднялась по лестнице на смотровую площадку. Огромное окно выходило на аэродром. Там уже стояла пара самолетов, пассажиры высаживались.
— Вон он, — сказал моряк.
Барбара увидела, как двухмоторный самолет, на удивление маленький, соскальзывает на взлетно-посадочную полосу и медленно подкатывает к ним. Она вынула из портфеля бумаги. Гор-Браун склонился к ней и спросил:
— Который из них представитель «Фрей бентос»?
— Барранкас.
— Отлично! Пусть держится рядом со мной. Мне тут, вероятно, представятся неплохие условия сделки. Я занимаюсь снабжением. На поставках мяса можно неплохо заработать. — Он подмигнул.
Самолет остановился. Пара работников в комбинезонах подвезла трап на колесах к двери. Она открылась, и по ступенькам стали спускаться люди — все в теплых пальто, шляпах, с загорелыми лицами.
«Англия, наверное, покажется им очень холодной страной», — подумала Барбара.
Она прищурилась, поправила на переносице очки. Последний мужчина в группе показался ей неуловимо знакомым. Он немного отстал от остальных, оглядывался вокруг, будто был совершенно очарован видом. Барбара подошла к стеклу и пригляделась.
Гор-Браун присоединился к ней.
— Последним идет Барранкас, — пояснил он. — Мне прислали его фото. Думаю, он как раз говорит по-английски.
Но Барбара поняла: на самом деле этого человека звали вовсе не Барранкас. Она узнала эту крепкую фигуру, погрузневшую и слегка сутулую, это лицо с тяжелыми чертами, усы как у Кларка Гейбла. По аэродрому шел Сэнди Форсайт и улыбался, словно нетерпеливый школьник, подставляя лицо солнечному английскому дню.
Миновало три четверти столетия после окончания Гражданской войны в Испании, а отношение к ней остается противоречивым.
В начальные годы XX века олигархический монархический режим в Испании столкнулся с растущим недовольством реформаторов-республиканцев, представителей среднего класса, каталонских и баскских регионалистов, но больше всего — беднейших слоев рабочих, сельских и городских. Цикл сопротивления и угнетения подпитывал классовую борьбу и вызывал поляризацию общества, уникальные для Европы за пределами России. В 1931 году король Альфонсо XIII отрекся от престола, была провозглашена Вторая Республика. Одно за другим сменяли друг друга неудачные правительства, сначала либерально-социалистические, а затем консервативные, пока наконец в 1936 году к власти не пришла радикальная левая коалиция. Трудящиеся стали брать власть в свои руки, захватывая землевладения и органы местного управления.
Невозможно судить о том, могло ли правительство Народного фронта добиться успеха, поскольку в 1936 году произошел военный переворот, которого ждали и боялись, поддержанный консервативными силами и профинансированный в значительной степени Хуаном Марчем. Однако первоначально восстание провалилось: многие офицеры остались
