он не ваш сын. И за что нам извиниться? За
правду?
О как же мне хотелось высказать правду в адрес дитяти этой женщины: про излишнюю упитанность или кривые зубы, про недостаток умственного — по крайней мере, духовного! — развития, — чтобы им стало понятно, насколько порой бывает обидна правда. И клянусь, я бы разругался с этой невоспитанной дамой, не раздайся позади звук шагов, быстро удаляющихся по коридору.
По известному звуку я нашел нужную палату, где мальчик приглушенно плакал, пряча лицо в подушку. Там же меня встретила и мисс Рей. Ее глаза были пропитаны страхом, она беспорядочно металась по комнате, точно скот накануне землетрясения. Сначала мне подумалось, что это веление женской натуры — беспокойство за мальчика, но с каждым мгновением ее тревожные движения обретали цель: она что-то искала. Вместе с тем я достиг края кровати, на которой содрогался в душевных конвульсиях мальчик, и различил шепот. Мне пришлось нависнуть прямо над подушкой, чтобы понять его. Имена — господи, множество имен, как не трудно догадаться, всех сгубленных детей! Он повторял их одно за другим, как молитву. Трудно представить, сколь тяжело оплакать одного человека, что уж говорить о целом приюте, о десятках близких… Что мне было делать? Что сказать? Могло ли что-нибудь в целом мире облегчить груз горя, выпавшего на невинную детскую душу? Не существует таких чудотворных слов и действий, лишь время способно на это.
Тем временем мисс Рей обыскала шкаф с игрушками, детские койки и нашла плюшевого медведя под одной из них. Несколько даже смехотворным образом она встала по близости, держа игрушку, точно шприц с успокоительным, готовая приступить к неясным манипуляциям в любой миг. Мне же оставалось лишь погладить мальчика по голове — и я вложил в это действие все сочувствие, какое невозможно выразить словами. На удивление, мальчик не только не отверг мой жест, как минутой ранее в коридоре, но и вскочил, неожиданно крепко обняв меня. Хватка была недетская, силы ей придавали чувства… Перед глазами показались всевозможные мушки — видимо, мне и впрямь стало дурно от волнительной сцены. Казалось, это вызвало еще больше слез: я ощущал влагу и жар дыхания. Даже неизменно-включенные лампы замигали, словно эмоциональное напряжение затрагивало и электрическое. Наконец я полноценно, двумя руками обнял мальчика и…
… и весь вчерашний вечер вспыхнул перед глазами без каких-либо усилий, но более всего в возвращенной памяти отпечаталась с точностью до звука одна лишь ужасающая в своем спокойствии фраза: «Я тебя ненавижу. Лучше бы у меня не было отца».
— Прости меня, прости за все, Виктим! Я люблю тебя, — сказал я уже в настоящем, сам того не осознавая.
Неизвестно, что произошло за время, пока я был охвачен воспоминаниями. Все остались на своих местах, но выражения лиц каждого изменились. Мальчик отстранился и уже не плакал, словно я вытянул из него эмоции, даже в некотором смысле разделил их; во влажных глазах светилась палитра смущения, растерянности и озадаченности. Мисс Рей выглядела вдвойне изумленно. С высоты груди игрушка безвольно опустилась до уровня пояса.
— Вы гений, мистер Фирдан… Вам удалось без игрушки — это здорово! Ах, это же так просто… как я могла не догадаться: объятия; нет, это частное, общее — любовь… Любовь, забота!
В дверь постучали трижды, быстро, гулко и мощно. Звука открытия не послышалось — она уже была приоткрыта, а на пороге стоял мужчина в белом халате. Неведающего человека подобная мимикрия могла бы действительно обмануть, но я-то отчетливо помнил это щетинистое лицо и ухмылку вседозволенности. Бандит, который пришел вместе с моим отцом, заговорил необычайно мягко и без зловещего баса в голосе:
— Так-так-так, что это тут у нас?
— Профессиональные трудности, — сказала мисс Рей с легкой улыбкой. Наверное, подумала, что это настоящий врач.
— О, да? А то мне показалось, что вы защищаете мальчика от монстров, — начал он и, несмотря на подобную чушь, с бесстрастным, серьезным выражением лица осмотрел нас. — Опаньки, ты удивился, потому что не понял меня, а ты, — он указал на девушку, — потому что я знаю.
Тонкие губы растянулись в дьявольской улыбке, которую можно было сравнить с лунным серпом.
— За мной, оба!
Я взглянул на мисс Рей с невольным вопросом: что нам делать. Похоже, она и правда размышляла над бессмыслицей, которую сказал этот мужчина, но, что гораздо хуже, кажется, понимала ее… Как бы то ни было, здание захвачено, окном нам не выбраться и бежать некуда, а сопротивление лишь ухудшит и без того незавидное положение. И тем же путем, едва уговорив мальчика не следовать за нами, мы вернулись в наше отделение. Маскировка мужчины в свитере не ограничивалась одним халатом: у него оказались ключи от кабинета доктора, который, оставалось надеяться, жив, невредим и отдал их по доброй воле. После того как мы вошли, он тотчас же запер дверь, занял главенствующее место за столом и задумчиво смотрел в окно, словно определяя погоду по надвигающимся тучам.
— Итак, кто вы, черт возьми, такие?
— Алисия Рей, — сказала моя спутница с гордостью и села на стул напротив него.
Черные брови крайне эмоционально взмыли ко лбу, после чего опустились ниже прежнего.
— Повтори-ка, что сказала.
— Рей! А он сын Бенедикта Саввы.
— Ага-ага, а я праправнук Николы Тесла. Что за сборище блудных детей…
Мне казалось удивление связано с тем, что мужчина в свитере взял в заложники дочь одного из известнейших детективов страны, и это явно не останется без последствий. Однако затем он сказал тоном, в котором не чувствовалось страха:
— Рей, говоришь… — Он размашисто и небрежно почесал щетину на подбородке, постучал суставами пальцев по верхним зубам. — Интересный ход событий. Ненавижу Реев, этих высокомерных ублюдков. Ничего личного. Пока что.
Он оскалился (по-другому назвать это выражение рта я не осмелюсь) на последней фразе, удовлетворенно глядя на возмущенную мисс Рей.
— Выкладывайте, что вам известно о монстрах.
[1] С лат. «имена ненавистны» (не стоит называть имён).
30.09.199 X г.,???
Мир кошмаров
Вокруг темно. Кружится голова, и я пошатываюсь, как на борту корабля. Я коснулся рукой стены: гладкий, холодный камень. Бетон? Слева и справа слышались вздохи Армани и шорохи мешка, с которым переместился сюда Бенедикт Савва. Когда затихли, образовалась гнетущая тишина. Не жарко, не холодно — температура примерно комнатная. Смешно, учитывая место… Давление и притяжение трудно оценить, но, видимо, равные земному. Кислорода хватает — одышка скорее от перемещения и страха. Мы все еще на Земле? Или на другой планете с похожей
