Увлечение рыбками можно было рассматривать как некую отдушину, отдых от мыслительной деятельности. Собственно, этой цели служат все увлечения.
Но к чему эти крокодиловы слезы по Мэвис Сент-Пол? Тессельману почему-то нужно было внушить мне, будто он относился к Мэвис Сент-Пол не как к очередной любовнице, а гораздо серьезнее. Но зачем? Ответ на этот вопрос мог оказаться весьма интересным.
На обратном пути в город я остановился у телефонной будки и позвонил Эду, чтобы сообщить добрую весть о Тессельмане.
– Ищейки отозваны, – сказал я.
Эд ответил, что по-прежнему нет никаких известий ни о Билли-Билли, ни от него самого, и тогда я спросил, чем мне лучше заняться – поисками Билли-Билли или охотой на подставившего его умника.
– Забудь о Билли-Билли, – сказал Эд. – Где бы он ни прятался, полиция не может его отыскать, значит, место достаточно надежное. Найди подонка, который заварил кашу, а о Билли-Билли мы можем не волноваться.
Стало быть, моя следующая остановка у Бетти Бенсон, проживавшей в Виллидж, на Гроув-стрит близ площади Шеридана.
Гроув-стрит, естественно, была улицей с односторонним движением и вела в противоположную от цели моего путешествия сторону. Я попытался объехать квартал, что совершенно невозможно сделать в Гринвич-Виллидж, и в конце концов оказался на Гроув-стрит, между двумя «фольксвагенами», в полутора кварталах от нужного мне дома.
Бетти Бенсон жила в старом здании, которое перестраивали раз пять, и теперь уже невозможно было определить, с какой целью его первоначально возвели здесь. На двери подъезда был домофон. Я нажал кнопку, возле которой стояла фамилия Бенсон, спустя минуту зажужжал зуммер, и я толкнул дверь.
Бетти Бенсон обитала на третьем этаже, и в доме не было лифта. Я успел запыхаться, пока добрался, и вспомнил, что со вчерашнего дня спал всего несколько часов. На лестничной площадке я остановился, чтобы перевести дух и оглядеться. Все двери на этаже были закрыты, но в одной из них я заметил открытый глазок, а посему подошел и заглянул в него. Я увидел чей-то глаз, устремленный на меня из-за двери.
– Мисс Бенсон? – спросил я.
– Вам чего? – дверь приглушала ее голос.
Обычное для Нью-Йорка приветствие. Чем меньше у Нью-Йоркера пожитков, тем тверже он убежден, что за дверью его жилища собралось все остальное человечество, которое только и ждет удобного случая, чтобы обобрать бедняжку до нитки.
– Я – приятель Эрнеста Тессельмана, – сказал я. Это было не совсем верно, но мне казалось, что сейчас самое время произнести такое громкое имя.
Если Бетти была подругой, а в прошлом и соседкой Мэвис Сент-Пол, она, наверное, знала, кто такой Эрнест Тессельман.
Похоже, она и впрямь это знала, но ни капельки не обрадовалась.
– Идите отсюда, – сказала она.
– Я хотел поговорить с вами о Мэвис, – сообщил я.
– Я уже беседовала с полицейскими. Идите отсюда.
– Я не отниму у вас много времени, – пообещал я.
– Да уходите же, – твердила она свое. – Не хочу ни с кем разговаривать.
– Что вы так нервничаете? – спросил я.
– Забыли, что случилось с Мэвис?
– Не валяйте дурака. Я – друг Эрнеста Тессельмана, и мне надо поговорить с вами.
– Я вас не впущу, – заявила она.
– Тогда я буду ждать здесь, – пригрозил я ей. – Рано или поздно вы куда-нибудь пойдете.
– Я вызову полицию.
– Зовите полицейского по имени Граймс, – посоветовал я. – Мы с ним друзья.
Крышка дверного глазка захлопнулась, и я услышал, как Бетти Бенсон ходит по квартире. Интересно, неужели она и впрямь позвонит легавым? Я уже жалел, что связался с этой цыпочкой. Нервные женщины плохо действуют на меня.
Спустя пару минут глазок опять открылся, и снова показался глаз.
– Почему вы не уходите? – спросила она.
– Я хочу поговорить с вами.
– Говорите из-за двери – Разумеется, – ответил я. – Это меня вполне устраивает.
Я выудил из внутреннего кармана карандаш и записную книжку.
– Мне нужны имена знакомых Мэвис. Ее друзей и врагов.
– Кто вы такой?
– Я же говорил: приятель Эрнеста Тессельмана.
– А зачем вам сведения о Мэвис?
– Я разыскиваю ее убийцу.
– Вы имеете в виду того наркомана?
– Нет. Он ее не убивал.
– Тогда кто же?
– Пока не знаю.
– Почему вы говорите, что наркоман ее не убивал?
– Потому что я разговаривал с наркоманом, и он сказал мне, что не убивал. А наркоманы, как известно, никогда не лгут.
– Вы разговаривали с ним?!
– Совершенно верно.
– Кто вы такой?
– Я уже говорил: приятель Эрнеста Тессельмана.
– Почему вы ищете убийцу?
– Меня просил господин Тессельман, – это была еще одна неточность, но сделать такое утверждение было намного легче, чем сказать правду.
– Ему-то что до этого?
– Он любил Мэвис.
– Ха! – воскликнула Бетти. – Эрнест Тессельман любит только самого себя. И своих рыбок, – немного подумав, добавила она.
– Почему вы так говорите?
– Говорю, и все тут.
– Может, я войду, как вы думаете? – спросил я. – Вы могли бы сварить кофе. Мы бы сели, как воспитанные люди, поболтали о наркоманах, рыбках, Эрнесте Тессельмане, Мэвис Сент-Пол и еще куче занятных вещей.
– Не шутите, – сказала она.
– Я и не шучу, – ответил я – Я очень серьезен. Я только что преодолел два больших лестничных пролета, я почти не спал вчера ночью и с удовольствием присел бы.
После минутного молчания она спросила:
– Вы вооружены?
– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете?
– Распахните-ка пиджак, – потребовала Бетти.
Я распахнул пиджак и показал ей, что у меня нет наплечной кобуры. Потом повернулся спиной и приподнял полы пиджака, дабы она увидела, что и в заднем кармане брюк у меня тоже нет оружия. Опять повернувшись к ней лицом, я сказал:
– Хотите, я закатаю штанины? Может, у меня нож к ноге привязан.
– Я должна соблюдать осторожность, – заявила Бетти, – после того, что случилось с Мэвис...
– Разумеется. Капелька осторожности стоит ведра крови.
Глазок снова закрылся, зазвенела цепочка, и дверь распахнулась.
Несколько секунд Бетти разглядывала меня, крепко вцепившись в дверную ручку и решая для себя, не замышляю ли я нападение. Потом сделала шаг назад и посторонилась.
– Ладно, заходите, – сказала она.
Я и зашел. Гостиная была длинная и узкая, с серыми стенами, выдержанная в стиле Гринвич-Виллидж до такой степени, что казалась скорее театральной декорацией, нежели настоящей жилой комнатой. Все избито, все по шаблону. На черном кофейном столике, отдаленно похожем на японский, лежала серая коряга.
Посреди одной стены висело модернистское полотно, изображавшее грязное разбитое оконное стекло. Низкий стеллаж из досок, поделенный на двенадцать полок перегородками из положенных без раствора кирпичей, дешевый проигрыватель на столике, явно купленном с рук, а рядом – пять или шесть долгоиграющих пластинок. Три бутылки из-под «кьянти» были с большим вкусом подвешены в простенке между окнами, скрытыми занавесками из красной мешковины. На разнокалиберных столиках – пара бутылок из-под мозельского, заляпанных свечным воском, а посреди потолка – крюк, благодаря которому нетрудно было определить, где висел регулируемый по высоте светильник, когда такие светильники еще были в моде.
Убранство квартиры плохо вязалось с обликом Бетти Бенсон, который был гораздо больше под стать ее имени. Кабы в ее глазах сияли маленькие белые звездочки, она выглядела бы точь-в-точь как та девушка на картинках Джона Уиткома в субботней «Ивнинг пост». На вид Бетти была типичной миловидной стопроцентной американкой, безмозглой студенткой-первокурсницей с копной каштановых волос, привлекательным глуповатым личиком и вполне сносной, хотя и не очень впечатляющей фигурой. Она была одета в серый вискозный свитер и розовые велосипедные шорты. Лет через пять она сменит свою корягу на посудомоечную машину и мужа и переберется в пригород, в один из новых жилых районов.
Девиц этой разновидности я почти не знал, поскольку по работе обычно не вступал в соприкосновение с ними. В студенческие годы у меня было несколько таких знакомых, но и тогда, и теперь они наводили на меня тоску. Я не знал, как мне вести разговор с Бетти Бенсон, чтобы расположить ее к себе и побудить дать ответы на мои вопросы.
Она закрыла дверь и повернулась ко мне.
– Если вы попытаетесь что-нибудь сделать, я закричу, – объявила Бетти.
– Я не стала запирать дверь, а сосед сейчас дома, потому что он работает в ночную смену.
– Проклятье, – сказал я. – Стало быть, мне все-таки не удастся изнасиловать и прикончить вас.
Я совсем забыл, что такие цыпы-дрипы наглухо лишены чувства юмора.
Бетти постояла несколько секунд, раздумывая, как отнестись к моему высказыванию, и наконец сдалась.
– Садитесь, куда хотите, – пригласила она.
– Благодарю, – ответил я, обходя стороной черное плетеное кресло и устраиваясь на маленьком диванчике.
