Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]

— Вижу, вы хорошо в этом разбираетесь, — заметил я.

— Стараюсь не отставать. — Фидлер опять занервничал. — Да и работать с этим приходилось. Аппарат мне подарил один разведчик, он работал на нем здесь, в Праге, всю войну. Я ведь…

Опустившись на колени, он стал шарить в шкафу, скрывшись в нем чуть ли не по пояс. Шкаф был разделен полками и набит фотоаппаратами всех систем, нагроможденными в беспорядке. Звуки, сопровождавшие поиски Фидлера, напоминали грохот посуды. Но вот он выпрямился и озадаченно посмотрел на меня, бледный, вспотевший.

— Нет… Видно, действительно Арнольд унес — аппарат и на рынке можно спустить. Такие нынче не редкость, такие есть почти во всех научно-исследовательских институтах и напрокат можно взять…

Он нагнулся, чтобы навести порядок на полках, и неосторожным движением задел какую-то плоскую черную коробочку; она упала на пол.

— Ничего! — Фидлер поспешно поднял ее. — Это обычная старая камера девять на двенадцать. Раз в год я снимаю ею один и тот же предмет, всякий раз в совершенно одинаковых условиях. У меня уже девять таких снимков, если вы посмотрите, тоже увидите, как в некоторых местах размывается фокус, старое стекло буквально течет, да, течет, оптика слабеет, это можно измерить — такие опыты очень важны для производства и хранения аппаратов. Но для точности камера должна весь год находиться в одном и том же положении.

Нажав на кнопку, он открыл крышку, бегло осмотрел объектив и затвор, снова защелкнул крышку и положил камеру на место.

— Как-нибудь наведу тут порядок… — пробормотал он.

— Это будет нелишне, — отозвался на его слова Скала, — а сейчас давайте-ка вернемся к исчезновению проекционного аппарата.

Озабоченность разом вернулась к Фидлеру.

— Понять не могу, — промямлил он с несчастным видом. — Был здесь…

— Когда вы видели его в последний раз?

— В последний раз? Бог его знает… Не могу сказать. Сам-то я и не заметил бы пропажи, здесь редко что бывает нужно… а в игрушки играть мне недосуг.

Я попросил нашего эксперта осмотреть сокровища в шкафу. Чем далее, тем яснее становилось, что здесь и впрямь склад приборов, вышедших из употребления. Поэтому можно было заключить, что и аппарат, замеченный Карличеком, тоже был старой рухлядью. Да только установить это было невозможно, и Фидлер мог утверждать что угодно, хотя Карличек старался выказать как можно больше недоверия.

Все-таки, видимо, аппарат этот для чего-то понадобился Арнольду — или он просто решил убрать его как вещь подозрительную. Впрочем, у нас не было уверенности, что сделал это именно он. Возможно, изъятие аппарата было превентивной защитной мерой, но благодаря наблюдательности Карличека мера эта привела к обратному — возбудила серьезное подозрение. Что же касается приборов, хранившихся в этом шкафу, то они являли собой как бы картину развития фотографической техники. Из всего этого обилия нас заинтересовала только коробочка, похожая на табакерку, из каких наши предки предлагали друзьям понюшку табаку.

— Устарелая модель камеры для шпионажа, — определил наш эксперт.

— Совершенно верно, — подтвердил Фидлер; теперь он отвечал почему-то куда охотнее. — У меня была еще одна, японская, ее объектив монтировали в бутоньерке на лацкане, но, к сожалению, потерял. В свое время ее конфисковали в штате Вайоминг, когда после Пёрл-Харбора интернировали японцев. Нынче такие камеры монтируют в крошечные дамские сумочки, причем зеркальце — на самом деле видоискатель, и…

— Да, вы человек знающий, — похвалил я его. — Системы микроточек вы тоже знаете?

— Да, я слыхал о них. — Он беспомощно взглянул на меня.

Стоило ему отвлечься от своего «музея», как у него сразу снова становился такой вид, словно сын его не в трамвай прыгнул, а в бездонную пропасть.

— Можете закрыть шкаф, — сказал я.

Задерживаться здесь долее не имело смысла. Я дал команду уезжать. Бедржиха Фидлера поставили в известность, что сын его может явиться за мотоциклом к нам. Далее ему было сказано, что его заявление об исчезновении сына, естественно, теряет силу, но что мы все равно должны разыскать и допросить Арнольда, а посему Фидлер обязан немедленно сообщать нам все, что о нем узнает. Ключи, которые он нам доверил, он получит обратно, как только осмотрит квартиру и ателье и убедится, что мы оставили все в порядке.

Он ни слова не возразил.

Группа собралась в моем кабинете для краткого совещания. К мерам, уже принятым, но не давшим пока результата, следовало добавить еще и те, о которых мы договорились со Скалой в ателье. Мы предвидели несколько фантастических возможностей. При розыске Арнольда надо было особенно учитывать маршрут, вдоль которого он сегодня, так сказать, являлся. Это приблизительно очерчивало район, где могло находиться жилище его помощника или где он сам завел себе укрытие. Скала взял под наблюдение несколько закрытых лавчонок и складов, некогда принадлежавших частникам и поныне пустующих. Квартиры Гадрабы, Бочека и Мильнеровой находились вне этого района, однако нельзя было забывать и о них. В сущности, предстояло перебрать дом за домом, установить негласное наблюдение за ателье и за квартирой Фидлеров и вдобавок высматривать Арнольда по всем улицам. Надо было еще раз, как можно подробнее, допросить бывших приятелей Арнольда — может, они все же знают или предполагают, с кем контактирует Арнольд сейчас.

— Съезжу-ка на эту дачу, — решил я. — Остальное пусть идет своим чередом. К моему возвращению вдруг да набежит что-нибудь новенькое. Если позволите, я захвачу с собой Карличека.

— Ради бога, — согласился Скала. — Только вы опоздаете к ужину! До дачи километров тридцать. Что скажет бабушка, а, Карличек?

— Что-нибудь консервативное, — спокойно ответил тот.

За это время было получено одно только сообщение: на ключе зажигания действительно оказались следы крови, но такие давние, что для нас они не имели никакого значения.

— На даче мы захватим образцы почвы для сопоставления с теми, что найдены на мотоцикле, срочно раздобудьте какие-нибудь баночки для этого.

Я дал несколько заданий и Лоубалу с Трепинским.

— Прежде всего позаботиться о том, чтобы были опрошены обитатели домишек у девятнадцатого километра. Опрос проводить обычным способом, без всяких мер предосторожности или секретности. Вести себя так, словно мы и понятия не имеем о тайнике. — Таким путем можно будет добыть дополнительную информацию о мотоцикле и о том, кто на нем ехал; а главное — я имел в виду свой собственный план, еще, правда, не одобренный полковником. Для моей идеи столь откровенное обследование в окрестностях тайника было только полезно.

— Далее, необходимо быстро и тщательно изучить переписку Фидлера с его английскими друзьями. Созовите экспертов.

Работы было по горло.

— Третье: соберите как можно более полные данные о личности по фамилии Яндера. Просмотрите картотеку эмигрантов. И как можно скорее.

Я махнул Карличеку и пошел к машине.

Мы ехали, блаженно развалившись на заднем сиденье. Дорога была почти свободна: в такой поздний час никто не выезжал из города на субботнюю прогулку.

Карличек рассчитал, что доедем мы еще засветло, но после этого скоро стемнеет. Ничего. На даче есть две спиртовые лампы, по триста свечей каждая, так что свет их ярче дневного. Лампы не повреждены: в них ведь ничего не спрячешь. Были у нас, конечно, и свои мощные электрические фонарики.

— Как вы думаете, Карличек, что искал взломщик?

— Что-то небольшое и плоское. В протоколе есть предположение, что искали бумаги: ведь преступник сорвал даже картон на обороте картин. Но я бы под этим не подписался. Ограничился бы утверждением, что искали нечто плоское. Плоским же может быть и лоскут ткани или кусок фотопленки, лист жести, листок с дерева, а то, если хотите, и блин.

Путь за разговором прошел незаметно. Когда Карличек попросил снизить скорость — мы приближались к цели, — день уже заметно клонился к вечеру.

Мы свернули направо, на узкую, круто поднимавшуюся вверх дорогу. Она огибала лес, а затем шла почти параллельно шоссе, оставшемуся значительно ниже; сквозь густой лес его и видно не было. После плавного поворота дорога еще дальше отошла от шоссе. Довольно скоро мы очутились словно в затерянном краю. По одну сторону дороги с пологого спуска открывался красивый вид на зреющие хлеба. На горизонте тянулась серо-синяя полоса высокого леса, как бы отрезавшего от мира эту область предвечерней тишины.

Твердая и ровная дорога теперь сузилась, стала не шире кузова автомобиля. Слева распростерлось большое картофельное поле, потом оно круто отступило, его сменил почти квадратный луг размером с футбольное поле. А справа от дороги, посыпанной в этом месте прекрасным желтым песочком, тянулся уже участок Фидлеровой дачи. Гребень шиферной крыши выглядывал из-за высоких стройных елей.