Клуб, в котором происходила дискотека, строили еще при советской власти — в качестве культурного очага при заводе, который предполагали превратить в крупнейший в области комбинат. Поэтому и проект выбрали, не мелочась. Но с комбинатом не вышло — сначала, говорят, мешало одно, потом другое, а завершила все перестройка. Но вот двухэтажное здание с фронтоном и четырьмя мощными колоннами перед входом, окруженное мелкими частными владениями, — осталось как напоминание о тех временах, когда люди верили еще в приход коммунизма.
Внутри располагался зрительный зал со сценой — для развития художественной самодеятельности — и множество подсобных помещений с обеих сторон, которые теперь превратились в бар, в уютный зал казино и комнаты для игровых автоматов. А в очищенном от ненужных кресел зрительном зале, собственно, и происходила дискотека. На сцене занимал свое место диджей с аппаратурой, иногда играли вживую приезжие музыканты. В ложах, расположенных по бокам, тискали друг дружку парни с девицами — но в пределах приличия. Самвел сам обходил и осматривал помещения и старался не допускать откровенной уж порнографии. Нарушителей немедленно выпихивали из танцевального зала рослые братаны, подвизавшиеся у Манасяна в охране. Так что с общей дисциплиной здесь соблюдался порядок.
Омоновцы в бронежилетах, с опущенными для пущего устрашения забралами шлемов, как и накануне сопровождаемые по пятам сотрудниками районной милиции в шапочках-масках, с грохотом ворвались в зал с трех сторон.
Поднялись крики, визги, вопли, молодые люди падали на пол. Омоновцы, раздавали удары дубинками направо и налево. Охранники Самвела, вбежавшие в помещение, еще ничего и сообразить не успели, как были вмиг опрокинуты на пол, а на их заломленных за спины руках защелкали наручники. Били всех, не разбирая, кто перед ними — парень или девушка, — шла зачистка...
Всякое сопротивление было сломлено еще в первые минуты, и теперь резвые сотрудники местной милиции, под прикрытием здоровенных омоновцев, выдергивали из тесно сжатой толпы перепуганных молодых людей и, применяя известные приемы транспортировки задержанных, утаскивали наружу, где и запихивали внутрь подошедших к самому входу грузовых «рафиков».
Кто не растерялся в момент налета и успел сбежать из клуба, тот спасся, но, похоже, таковых оказалось немного, остальным же была уготована весьма тяжкая участь. В микроавтобусах всех задержанных повезли через мост в управление. И там до отказа набили в «обезьянник» и пустые кабинеты, предусмотрительно приготовленные для этой цели.
Истерические крики и слезы продолжались.
Парней допрашивали в ускоренном режиме. В карманах у них немедленно «находили» пакетики с дурью, и никакие протесты при этом не принимались. Отказываешься давать признательные показания? Удар дубинки повергал отказника на колени. Второй удар укладывал на пол. Несколько ударов тяжелыми ботинками по почкам и печени — и следующий!
Ребята видели, что делают эти изверги в милицейской форме, скрывающие свои физиономии под шапочками-масками, с их товарищами, и готовы были сознаться в чем угодно, лишь бы избежать зверских побоев. И они сознавались, что наркотики действительно их собственные, что сами они — наркоманы со стажем, что не только сами колются, но и другим продают и даже что снабжает их этой дурью сам Манасян, хозяин клуба.
Эту тонкую игру придумал, между прочим, подполковник Затырин. Узнав, чье это заведение, от майора Сенькина, Павел Петрович подумал, что армянину здесь, в городе, делать нечего, а казино со всеми его службами и доходами вполне может принадлежать и ему самому — не станет же Прапорщик оспаривать у начальника районного управления внутренних дел такое его право! А то пусть попробует...
В общем, в соответствии с «чистосердечными признаниями» задержанных вопрос с Самвелом утвердился окончательно. Но разговор с ним у подполковника произойдет не сейчас, а завтра, когда материалы оформятся и можно будет провести в казино жесткий шмон со всеми вытекающими последствиями.
Сопляки мальчишки, которые не выдерживали побоев и подписывали «показания», в здании не задерживались. Их строго предупреждали о возможных последствиях «разглашения», угрожали дальнейшими вызовами в милицию для дачи показаний, наконец, подтверждали все сказанное прощальной зуботычиной и выкидывали за порог. До дому они уже добирались сами, благодаря Бога за то, что так все еще закончилось. Потому что из соседних кабинетов доносились истерические крики девушек, которых то ли избивали, то ли насиловали милиционеры.
Впрочем, девушек тоже недолго задерживали. Ментам нравились сдвинутые столы, они балдели, когда добрых три десятка местных красоток, отобранных ими специально и раздетых теперь догола, исполняли самые изощренные их фантазии, рыдая навзрыд, но не смея сопротивляться. Девок набрали много, на всех хватало, даже и не по одному разу. Особенно развеселились, когда узнали, что одна из них невеста и что на дискотеке она была вместе со своим женихом. Ну тут уж фантазия совсем разыгралась, и попробовать невесту захотел чуть ли не каждый второй. Верно говорят, что гуртом и батьку легче бить — такая вот философия...
Поразительно, но беспощадно насилуемые этими жеребцами девицы умоляли своих мучителей пощадить хотя бы невесту. И ведь ее почти пощадили! Правда, трое особо ретивых стражей порядка не могли себе отказать в удовольствии, особенно старался сержант Малохоев, словно мстя за испытанные им недавно унижения, но всему приходит конец. Стащили девушку со стола, толкнули к кучке ее одежды, валяющейся на полу, посмеялись вволю, глядя, с каким трудом она одевается, и дали ей подзатыльник — вали отсюда и благодари, что жива осталась.
К концу ночи помещения, кроме «обезьянника» внизу, где осталось сидеть десятка полтора самых упертых, а также братков, которые верили, что пахан их не оставит, опустели. Листы с показаниями большой кипой принесли в кабинет к начальнику.
Подчиненные были еще возбуждены, и глаза у них блестели. Сам вдосталь оторвавшийся сегодня, подполковник хорошо понимал их состояние.
— Рожи-то свои не открывали? — спросил на всякий случай.
— Никак нет, — ответил за всех самый крупный из них — Степан Малохоев. Ссадины на лице его еще не зажили, и он словно гордился теперь ими, щерясь в улыбке и открывая два золотых зуба по краям рта, сверкавших на верхней челюсти словно клыки.
— Смотрите мне! — строго погрозил им пальцем Затырин. — Чтоб никаких жалоб не поступало! Всех предупредили?
— А как же, даже расписки взяли, — подтвердил сержант. — Все как вы велели.
— Ладно, свободны, отдыхайте. А с теми, что за решеткой, с утра разберемся.
Подполковник был уверен, что так и будет. А сам если и жалел теперь, так только о том, что не позвал сюда Люську — она бы именно сейчас очень помогла ему поставить на проведенной операции жирную точку. Ну нет так нет... Он все равно был удовлетворен.
... А вот майор Сенькин не испытывал в душе своей подобного удовлетворения. Он внимательно наблюдал за действиями омоновцев и видел, кого успели захватить в зале. Большинство оказалось как раз те, кто постоянно портил ему кровь. Но не все, далеко не все! Были и те, кого обошла карающая рука. И в условиях, когда повсеместно вершится как бы правосудие, оставлять безнаказанными некоторых лиц не следовало.
Прихватив с собой пару сотрудников из опорного пункта, он сам пошел по домам, чтобы довершить начатое дело.
Кто ж откажется открывать дверь милиции? Тем более ему, участковому уполномоченному, которого знает весь район! И открывали на требовательный стук. Ибо уже какими-то путями узнавали, что творится в клубе и как там свирепствует областной ОМОН. Но те — чужие, а этот все-таки свой.
Претензии майора не отличались разнообразием. Он заявлял в присутствии явившихся с ним милиционеров, тоже известных в округе, что дочь указанного гражданина замечена в занятиях проституцией. И никакие крики и мольбы перепуганной девушки не могли поколебать жесткой уверенности участкового. Тут же составлялся акт, выписывалась квитанция, по которой преступница должна будет завтра явиться в опорный пункт, чтобы заплатить положенный штраф и получить официальное предупреждение об уголовной ответственности за свои деяния.
В отдельных домах штраф платили сразу, майор не возражал и степенным, уверенным шагом шел к дому своей следующей жертвы — уж он-то знал, где предпочтут заплатить ему без разговоров, нежели подвергать себя и свое дитя несмываемому позору...
Да оно, с одной стороны, и можно было бы понять. Именно к егерю иной раз наезжают всякие важные господа из области, а то и из самой Москвы, что позволяет этому Воробью, будь он трижды неладен, смотреть на окружающих и тем более на власть свысока, не испытывая к последней должного уважения.
