Судьба Лекарева выяснилась достаточно быстро. Пока Щетинин делал раненому операцию, дежурный врач позвонил в отделение милиции. В больницу, несмотря на неурочный час, тут же прикатил сам начальник отделения майор Сонин. Его неожиданно подняли с постели. Он не успел побриться, и на щеках медью светилась суточная щетина.
Хирург пил чай. Сонин вошел в его кабинет энергичным начальственным шагом.
— Доброе утро, Николай Николаевич.
— Кому доброе, кому и нет…
— Он еще жив? — спросил Сонин осторожно, чтобы не сглазить.
— Почемуеще? Скорее уже.
— Это точно?
— Как то, Что вы сегодня не брились. Сонин сделал вид, что укол его не задел.
— Больного отправите в город.
Сонину не терпелось избавиться от раненого. Он знал, что областное управление обязательно направит в Рогозинскую своих сыскарей, последуют вопросы, возникнет недовольство и, не дай Бог, раненый помрет. Неприятности усугубятся. Неужели врач этого не понимает? Зачем ему записывать труп на свой счет?
— Я могу прислать машину. — Сонин настойчиво предлагал свои услуги. — Приедет быстро.
Щетинин аппетитно прихлебывал чай из стакана.
— Вы бы лучше поехали на место происшествия. В больнице мы разберемся без милиции.
Сонин беззлобно, чтобы отвести душу, матюкнулся и вышел. И таланты, и крутость Щетинина в своей епархии были хорошо известны, и спорить с хирургом Сонин не стал — бессмысленно.
Он приехал на место происшествия, когда там уже работали следователи из города.
— Какая оперативность, майор! — увидев начальника местной милиции, язвительно сказал Савельев и бросил взгляд на часы. — Может, расскажете нам, что здесь произошло?
Сонин проглотил обиду и сделал виноватое лицо. От неприятного разговора его спасло появление серенького «жопарожца», как он сам называл эту породу машин. Не доезжая до места, где собрались милиционеры, «жопарожец» остановился. Хлопнула дверца, и, тяжело согнувшись, из машины на обочину выбрался мужчина огромного роста. Выпрямился, расправил плечи. Огляделся.
Сонин внимательно осмотрел приехавшего. Легкого спортивного покроя куртка, застегнутая молнией до горла, жокейская шапочка с пластмассовым зеленым козырьком. Сам крепкий, прочно сколоченный — метр в плечах, два — ростом. Из-под козырька смотрели блестящие глаза, холодную остроту которых подчеркивала хмурость лица.
Сонин слегка подтолкнул Савельева локтем в бок. Спросил шепотом:
— Кто?
— Катрич.
Савельев назвал фамилию так, словно речь шла о министре внутренних дел, знать которого обязан каждый милиционер. Но Сонину эта фамилия ничего не говорила.
— Кто он?
— Это все непросто, майор. Помнишь Колю Шаврова?
— Два года назад убили на дежурстве?
— Точно.
— И что?
— Катрич вычислил убийцу, отыскал и с д е л а л.
— Просто так? — удивился Сонин. — Подошел и сделал? Дают у вас в городе! Ну и ну!
— Вот те «ну»! Потом он придавил Жору Кубаря. Был такой зубр — два убийства, три судимости и побег. В милицию стрелял первым. Затем добрался до Хачатура. Слыхал? И разделался…
— Но это же…
— Точно, но ты докажи. Хачатур подорвался на собственной гранате. Держал в руке и вознесся…
— Почему тогда решили, что ему помог Катрич?
— Потому что произошло это во дворе, прямо под его окнами.
— Силен, — сказал Сонин задумчиво.
— Была еще группа «Армавир». Слыхал? Если нет, при случае расскажу.
— Об этой помню. Ориентировку читал.
— Так вот Катрич всю их головку накрыл. Один. И перебил, как собак.
— Один против группы? Не может быть!
— Проводили служебное расследование. Сам Сазонов. Все подтвердилось.
— Наградили?
Савельев взглянул на Сонина с сожалением, как смотрят на несмышленышей, публично сморозивших глупость.
— Наградили: перо в зад — и гуляй! Уволили.
— Да-а…
— Что да? Если всех бандитов Катрич приведет в порядок, чем милиция, заниматься станет?
По тону, каким Савельев рассказывал о Катриче, Сонин понял — следователь уважает, а может, даже восхищается им. Законник, которого закон перестает защищать, вынужден иногда искать защиту вне закона.
В это время Катрич подошел к Савельеву, и разговор пришлось прервать.
— Здравствуйте, Федор Иванович! — Катрич протянул руку. Савельев пожал его крепкую ладонь.
— Где Жора? — угрюмо спросил Катрич.
— В больнице. Операцию уже сделали.
— Жив?!'— воскликнул Катрич, не скрывая радости. — А мне сказали…
Савельев похлопал его по спине.
— Лекарев крепкий мужик.
— На чем их подловили?
— Выясняем.
— Гильзы нашли?
— Да. Вот сержант Царьков постарался. Вы не знакомы? Ты в случае чего к нему обращайся. Он поможет. Так, Царьков?
— Так.
— Федор Иванович, — Катрич замялся. — Я ваши трудности понимаю, но я бы хотел взглянуть одним глазком на заключение баллистиков. Из чего стреляли?
— Похоже, ТТ.
— Тогда еще и фото донышка гильзы. Сумеете?
— Понял, Артем. Сделаем…
* * *
Лекарев лежал на койке, вытянувшись во весь рост, укрытый до подбородка одеялом. Его слегка знобило. Чтобы отвлечься, он смотрел на трехрожковый элегантный светильник, прикрепленный к потолку на тонкой трубке, анодированной желтым металлом. Плафоны напоминали нежностью, белизной и формой цветы ландышей.
Дурман от наркоза уже прошел, но тупая боль в плече отдавалась частым покалыванием в спине и не позволяла сосредоточиться. Помимо боли томило то особое гнетущее одиночество, которое испытывает человек, оказавшись на больничной койке наедине со своими болячками и мыслями о бренности жизни. В палате стояла глухая тишина. Лишь временами ее нарушал звонкий стук каблучков за дверью. Там, торопясь по своим делам, пробегали медсестры. Ему даже было обидно — все мимо, не к нему. Когда же открывалась дверь и появлялась Фрося, Лекарев забывал обо всем — о боли, об одиночестве и сожалел лишь о том, что не может встать, распустить хвост, пройтись петухом, закукарекать. Уж что-что, а обвораживать девок он умел с ранних лет. Мать так и звала его — Ухажер.
Катрич появился в палате неожиданно. Его шагов по коридору Лекарев не услыхал. Дверь открылась бесшумно, и весь ее проем заняла крупная фигура брата в накинутом на плечи белом халате.
— Извини, — не здороваясь, сказал Катрич, словно это было самое главное, — побольше кольчужки для меня не нашлось. Вот курточку выдали…
Лекарев постарался улыбнуться. Появление брата его обрадовало.
— Садись, Артем, — он зашарил глазами по палате, отыскивая, на что бы усадить брата.
— Жора, спокойно. Без эмоций. — Катрич взял стул, стоявший в углу, переставил к кровати. Присел.
— Сказки тебе рассказывать не собираюсь. Надо работать, Жора. По горячим следам.
— Артем, — пытался возразить Лекарев, — погоди ты…
— Стоп! — Катрич хлопнул ладонью себе по колену. — Ты не Дуся Саранцева и веди себя как мужик. Поймал животом маслину, будем искать, кто ее тебе послал.
Дуся Саранцева в детские годы была подружкой Жорика и славилась тем, что слезы у нее не просыхали.
— Все случайно вышло. Попробуй… теперь найди…
— Жора, — Катрич взял горячую влажную руку брата. — Случайно в милиционера не стреляют. Да не волнуйся ты! Не напрягайся! Я буду с тобой долго, уходить никуда не собираюсь. А ты лежи, вспоминай помаленьку, что видел, как дело было. Стреляли в вас по какой-то причине. Вы что-то видели, но значения увиденному не придали. Возможно такое? А кто-то вас засек. Вы были ненужными свидетелями. Вспоминай понемно-гу. Глядишь, и поймем, что заставило их стрелять.
— Не-е, — Лекарев устало прикрыл глаза, — в этом нет закономерности. Денисов только хотел прикурить. Остановил «волгу». Случай…
— Инспектор поднял руку, а его — бах! Тебя послушать, такие случаи будут теперь повторяться.
— Может, чеченцы были… Для них встреча с милицией — кровь из зубов.
— Могло и так, но мы не в церкви. На веру брать ничего не станем. Лады?
— Собаки, — шевельнул бледными бескровными губами Лекарев. — Я теперь первым стрелять буду.
— Успокойся, — Катрич сжал безвольные слабые пальцы. — Думай не о том, что будет, а о том, что было. В тот день, в тот вечер.
— Проехали по Никандровке, — Лекарев говорил через силу, тихим голосом. — Обычный объезд. По маршруту.
— Все было спокойно?
— Дачники спать ложатся рано…
— И больше ничего?
Лекарев обессиленно прикрыл глаза.
— Ничего…
Скрипнула дверь. В палату вошла сестра. Улыбаясь, подошла к кровати. Ладная, сероглазая. Русые волосы приятно сочетались с розовыми пухленькими щеками. В руках сестра держала судок из нержавейки со шприцем. Голос се прозвучал ласково, успокаивающе, словно мать обращалась к занедужившему ребенку:
— Укольчик вам сделаю, Георгий Петрович. Лягте на бочок…
Катрич отвернулся. Видеть иглы, которые вгоняют в тело, даже если это в интересах исцеления, ему не доставляло удовольствия. Сестра это заметила.
