С тех пор как священник поведал историю проклятия, высокий лоб профессора Смейла избороздили морщины раздумья или, может быть, беспокойства. Но женская интуиция, не затронутая женской истерией, лучше угадала его невысказанное намерение, чем мужчины, стоявшие вокруг него. Посреди гробового молчания в освещенной свечами пещере леди Диана внезапно выкрикнула:
– Не трогайте его!
Но археолог уже совершил один из своих быстрых львиных бросков и склонился над телом. В следующее мгновение все метнулись в разные стороны – одни вперед, другие назад, – но инстинктивно пригнувшись, словно небо вдруг обрушилось на них.
Когда профессор прикоснулся к золотому кресту, деревянные подпорки, слегка прогнувшиеся под весом каменной крышки, как будто вздрогнули и внезапно распрямились. Край плиты соскользнул с деревянной опоры, и в душах и желудках наблюдателей возникло кошмарное ощущение надвигающейся гибели, как если бы они разом полетели в пропасть. Смейл быстро отдернул голову, но все-таки не успел, и вот он уже лежал без чувств рядом с саркофагом, а под его головой расползалась кровавая лужица. Старый каменный гроб снова закрылся и выглядел так же, как в течение предыдущих столетий, если не считать одной-двух щепок, застрявших в щели и жутковато напоминавших человеческие кости, разгрызенные великаном-людоедом. Левиафан сомкнул свои каменные челюсти.
Леди Диана наблюдала эту сцену с электрическим блеском в глазах, похожим на взгляд лунатика; в зеленоватых сумерках ее рыжие волосы казались алыми на фоне бледного лица. Смит смотрел на нее, все так же по-собачьи повернув голову, но теперь это было выражение пса, который не понимает, что случилось с его хозяином. Таррент и иностранец застыли в своем обычном угрюмом молчании, но их лица приобрели землистый оттенок. Настоятель, по-видимому, упал в обморок. Отец Браун опустился на колени рядом с упавшим человеком, пытаясь выяснить его состояние.
Ко всеобщему удивлению, Пол Таррент, забывший о своей байроновской расслабленности, подошел помочь ему.
– Его лучше вынести на свежий воздух, – сказал он. – Полагаю, там у него еще будет шанс выжить.
– Он жив, – приглушенным голосом отозвался отец Браун. – Но, кажется, очень плох. Кстати, вы случайно не врач?
– Нет, но мне в свое время приходилось таскать тяжести, – ответил Таррент. – Впрочем, сейчас речь о другом. Моя настоящая профессия, пожалуй, могла бы удивить вас.
– Не думаю, – с легкой улыбкой отозвался отец Браун. – Я размышлял об этом почти половину нашего морского путешествия. Вы сыщик, который за кем-то следит. Что ж, сейчас воры не могут добраться до креста.
Пока они разговаривали, Таррент с неожиданной силой и ловкостью поднял костлявую фигуру профессора и осторожно понес его к выходу.
– Да, крест в безопасности, – бросил он через плечо.
– Вы имеете в виду, что всем остальным угрожает опасность, – заметил Браун. – Вы тоже думаете о проклятии?
Следующие полтора-два часа отец Браун пребывал в тягостном раздумье, пытаясь понять, что скрывалось за трагическим инцидентом. Он помог отнести раненого в маленькую гостиницу напротив церкви, поговорил с врачом, сообщившим ему, что рана серьезная и угрожающая, хотя и не смертельная, и передал это известие небольшой группе путешественников, собравшихся за столом в обеденном зале гостиницы. Но что бы он ни делал, его мысли омрачала тень мистификации, которая становилась тем непрогляднее, чем усерднее он старался рассмотреть ее. Главная тайна казалась все более загадочной, особенно по сравнению с многими незначительными тайнами, которые начали проясняться в его сознании. Пропорционально тому, как смысл присутствия отдельных членов этой пестрой компании раскрывался перед ним, случившееся выглядело все более труднообъяснимым. Леонард Смит приехал только из-за леди Дианы, а леди Диана приехала потому, что ей так захотелось. Они занимались тем самым великосветским флиртом, который выглядит еще глупее, когда прикрывает себя личиной поверхностной интеллектуальности. Но романтизм этой дамы отдавал суеверием, и теперь она была чрезвычайно подавлена ужасным концом своего приключения. Пол Таррент был частным сыщиком, вероятно наблюдавшим за их интрижкой по поручению жены или мужа или же присматривавшим за усатым лектором, похожим на подозрительного иностранца. Но если он или кто-то еще собирался выкрасть реликвию, его планы оказались нарушенными. То, что нарушило их, было либо невероятной случайностью, либо действием старинного проклятия.
Когда отец Браун стоял в затруднении посреди сельской улицы между гостиницей и церковью, он испытал слабый толчок удивления, увидев знакомую с недавних пор, но совершенно неожиданную фигуру. Журналист Бун, выглядевший очень неприглядно в солнечном свете, который сделал его поношенную одежду похожей на обноски, надеваемые на воронье пугало, обратил неподвижный взгляд своих запавших глаз (посаженных довольно близко друг к другу по обе стороны от длинного носа) на священника. Последний дважды моргнул, пока не понял, что под висячими черными усами промелькнула если не усмешка, то мрачноватая улыбка.
– Я думал, вы уехали, – резковато сказал отец Браун. – Кажется, вы собирались на поезд два часа назад.
– Как видите, я не уехал, – произнес Бун.
– Почему вы вернулись? – почти сурово спросил священник.
– Журналист не должен покидать такой маленький деревенский рай в спешке, – ответил тот. – Здесь события происходят так быстро, что не хочется возвращаться в такое скучное место, как Лондон. Кроме того, теперь я лично причастен к делу… я имею в виду второе дело. Ведь это я нашел тело или, во всяком случае, одежду. Довольно подозрительно с моей стороны, не так ли? Возможно, вы подумаете, что я захотел нарядиться в его облачение. Разве из меня не получится очаровательный приходской священник?
Тощий длинноносый фигляр, стоявший посреди улицы, неожиданно поднял руки в темных перчатках, развел их в стороны в пародийном жесте благословения и прогнусавил:
– О, мои дорогие братья и сестры, если бы я мог обнять вас всех…
– Что вы несете? – воскликнул отец Браун и постучал по камням своим коротким зонтиком, что для него было необычным признаком нетерпения.
– Вы все узнаете, если расспросите своих друзей-туристов в гостинице, – презрительно ответил Бун. – Этот тип, Таррент, подозревает меня только потому, что я обнаружил одежду, хотя если бы он появился на минуту раньше, то сам нашел бы ее. Но в этом деле хватает разных загадок. Коротышка с большими усами может оказаться не тем, за кого его принимают. Кстати, не понимаю, почему вы сами не могли прикончить этого беднягу.
Отец Браун выглядел не столько разгневанным, сколько озадаченным и встревоженным подобным замечанием.
– Вы имеете в виду, что это я попытался убить профессора Смейла? – прямо спросил он.
– Ничего подобного, – отозвался журналист и сделал широкий жест рукой, словно изображая великодушную уступку. – Кроме профессора Смейла, есть много мертвецов, из которых вы можете выбирать. Разве вы не знали, что объявился кое-кто еще, гораздо мертвее, чем профессор? И я не вижу причин, которые могли бы помешать вам по-тихому разделаться с ним. Религиозные различия, вы же понимаете… прискорбный раскол в христианском мире… Полагаю, вашей церкви всегда хотелось вернуть себе англиканские приходы.
– Я возвращаюсь в гостиницу, – тихо сказал священник. – Вы говорите, там знают, о чем идет речь; может быть, они смогут мне это объяснить.
По правде говоря, при известии о новом несчастье все личные затруднения отца Брауна моментально рассеялись. Когда он вошел в небольшой зал, где собрались остальные путешественники, выражение их бледных лиц подсказало ему, что они потрясены более недавним происшествием, чем инцидент в гробнице. В этот момент Леонард Смит как раз задал вопрос:
– Когда же это все закончится?
– Никогда, – отозвалась леди Диана, глядя в пустоту остекленевшими глазами. – Никогда это не закончится, пока нам всем не придет конец. Проклятие заберет нас одного за другим – может быть, постепенно, как говорил бедный настоятель, – но оно настигнет всех, как и его самого.
