Через пять минут у дома остановились две полицейские машины. Элли объяснила полицейским, что произошло. И они вывели Моретти на улицу.
И тут случилось страшное. Из машины, стоявшей неподалеку от дома Элли, вышел человек. Держа руку в кармане куртки, он зашагал по лужайке.
Он прошел мимо машин с мигалками и направился прямо к Моретти, которого уже держали двое полицейских.
Раздались два выстрела. Пули попали Моретти в грудь.
— Нет! — завопил я и бросился туда. Но, не добежав нескольких метров, застыл на месте. Это был мой отец.
Только что на моих глазах мой отец убил старшего агента ФБР Джорджа Моретти.
* * *
Я играл с Солли в карты у бассейна. Меня отправили к Солли до окончательного выяснения моей роли в событиях, развернувшихся в доме Элли.
У Элли были большие неприятности. Это присшествие могло стоить ей работы. Поскольку и Лиз, и Моретти были убиты, нам нечего было предъявить Страттону. Он все гениально организовал. Это меня злило больше всего. А еще я злился на отца. Фрэнк думал, что сводит счеты с человеком, погубившим его сына и его друзей, но в тот самый момент, когда он спустил курок, он тем самым освободил Страттона.
— Ты все сбрасываешь червей, а я их подбираю, — извинился с улыбкой Сол.
— Что-то сегодня не идет у меня игра, — сказал я. — Я очень беспокоюсь за Элли. Она пыталась мне помочь и нажила себе кучу неприятностей. Солли, я хочу достать Страттона. Мы ведь почти загнали его в угол.
— Знаю, сынок, — ответил Сол. — И мне кажется, что шанс у тебя еще есть. Вот что я скажу про таких, как Страттон. Знаешь, какое у них слабое место? Они считают себя самой крупной рыбой в пруду. Но можешь мне поверить, Нед, в любом пруду найдется рыба и покрупнее. — Он смотрел на меня в упор. — Ты, сынок, занимайся своими делами. У тебя больной отец. История со Страттоном сама собой раскрутится. — Он снова посмотрел на меня. — Возможно, я смогу тебе помочь.
— Что ты имеешь в виду, Сол?
— Сдавай, сынок… Это все про рыбу. Потом побеседуем.
Вошла филиппинка Уинни, горничная Сола, и сообщила, что у нас гость. Следом за ней появилась Элли.
— У тебя, милая, наверное, уши горят, — улыбнулся Сол. — Твой дружок так за тебя переживает, что все время проигрывает.
Я обнял Элли.
— Ну как все прошло?
Она пожала плечами, села за стол.
— Пока все не выяснится, я отстранена от работы.
— Но тебя ведь не уволят? — с надеждой спросил я.
— Все зависит только от одного. Выведем мы с тобой Страттона на чистую воду или нет.
* * *
Прежде всего Элли нужно было провести кое-какие изыскания. В области искусства. Что такого особенного в картине Гома, далеко не самого известного художника?
Анри Гом родился в 1836 году в Кламаре. Некоторое время прожил на Монмартре, выставлялся с 1866 по 1870 год в престижном Парижском салоне. Украденная картина называлась «Работа по дому». На ней была изображена горничная, которая смотрится в зеркало над раковиной.
Элли позвонила в галерею, где, по словам Страттона, он купил эту картину. Владелец с трудом вспомнил картину Гома, которую сам вроде бы купил у одной пожилой дамы из Прованса.
Дело не в картине. Гом — довольно заурядный художник.
Может, там есть какая-то тайна? Почему эта работа так необходима Страттону? Почему из-за нее гибнут люди?
И тут вдруг Элли осенило.
Она вспомнила слова Лиз Страттон. «Вы же искусствовед. Как вы думаете, почему он называет себя Гаше?»
Ну конечно же! Ключ к разгадке — в имени. Доктор Гаше.
Элли встала из-за стола. Слухи, правда, ничем не подтвержденные, ходили давно. На столе у Элли лежала книжка с портретом доктора Гаше на обложке. Элли внимательно всмотрелась в грустные голубые глаза доктора.
И тут вдруг Элли поняла, что читала не те книжки. И изучала биографию совсем не того художника.
* * *
Я знал, что Страттон будет со мной разговаривать. Он был уверен, что его картина у меня. Я набрал номер. К телефону подошла горничная. Я назвал себя, и она пошла искать Страттона. Я твердил себе одно: скоро все закончится.
— Итак, мне позвонил сам Нед Келли! — раздался наконец в трубке голос Страттона. — Чем могу служить?
— Страттон, он у меня, — сказал я.
— Что у вас, мистер Келли?
— Вы с самого начала были правы. Гом у меня.
Несколько секунд он молчал — прикидывал, как себя вести.
— Картина Анри Гома? И что вы намерены делать?
— Я собирался передать ее в полицию, — сказал я. — Они наверняка ею заинтересуются. Или, может, договоримся? Я слышал, это была любимая картина вашей жены.
— Я разыскиваю работу Анри Гома. Откуда мне знать, та ли картина у вас?
— Та самая. Горничная смотрится в зеркало над раковиной. Горничная в фартуке. — Я понимал, что описание самой картины — это еще не доказательство. — В тот вечер, когда убили моих друзей, она висела у вас в коридоре.
— В тот вечер, когда они меня ограбили, мистер Келли, — уточнил он. — Опишите раму.
— Старинная, позолоченная, — ответил я. — Резная.
— Переверните картину. На обороте что-нибудь написано?
Я знал, что надо отвечать.
— «Моей Лиз. С любовью, Деннис». Очень трогательно, Страттон. Сплошное вранье!
— Мистер Келли, оставьте комментарии при себе. Скажите лучше, на какую сумму вы рассчитываете?
— Речь идет о пяти миллионах долларов.
— О пяти миллионах? Родная мать Гома не дала бы за нее больше тридцати тысяч.
— Пять миллионов долларов, мистер Страттон. В противном случае я сдаю ее в полицию. Насколько я помню, вы с Микки договаривались именно на эту сумму?
Страттон молчал. Вряд ли он раздумывал над ответом. Скорее всего, прикидывал, как бы половчее свернуть мне шею.
— Я не вполне понимаю, на что вы намекаете, мистер Келли, но вам повезло. Я готов заплатить награду за эту работу. Но хотел бы окончательно удостовериться в том, что у вас действительно она. На оборотной стороне холста, в правом углу картины, еще кое-что есть.
Я на мгновение прикрыл глаза. И постарался все вспомнить. Он был прав. В правом углу была еще одна надпись.
— Цифры, — прошептал я. — Четыре-три-шесть-один-ноль.
Последовала долгая пауза.
— Отлично сработано, Келли. Вы заслуживаете награды — за то, как ловко всех провели. Сегодня в «Брикерз» благотворительный прием. Я там буду. Это фонд «Загадай желание» — одно из любимых начинаний Лиз. Я сниму там номер на свое имя. И часов, скажем, в девять ненадолго отлучусь с приема.
— Буду ждать вас.
Я повесил трубку. Сегодня у меня было еще одно дело.
Охранник обыскал меня и отвел назад в камеру тюрьмы Палм-Бич.
— Все вы, Келли, одинаковые, — сказал он, покачав головой. — В крови это у вас, что ли…
Отец лежал на койке, уставившись в потолок.
— Привет, папа, — сказал я, остановившись у его камеры.
— Недди… — прошептал отец, повернувшись на бок. Вид у него был спокойный, почти умиротворенный.
— Тебе что-нибудь нужно? Думаю, я могу договориться с Солли насчет адвоката.
— Этим уже занимается Джорджи, — ответил отец. — Ты небось решил, что я снова вляпался, но я не мог поступить иначе, Нед. Кодекс чести есть у всех, даже у подонков вроде меня. Моретти его нарушил. Он убил моего сына. Понимаешь?
— Если ты хотел отомстить за Дейва, пристрелить следовало Денниса Страттона. Это было сделано по его приказу. Мы бы его взяли — если бы не вмешался ты.
— А у меня ощущение, что я наконец сделал что-то хорошее, — улыбнулся отец. — Я рад, что ты пришел, Нед. Я хотел сказать тебе кое-что.
— И я тебе, — сказал я, взявшись за решетку.
Фрэнк налил себе стакан воды.
— Я, сынок, долго не понимал, что ты за человек. И когда ты разделался с той школьной историей, я не пришел и не сказал тебе того, что должен был сказать. Извини, что я сомневался в тебе. Ты — хороший человек.
— Слушай, отец, давай не будем ворошить прошлое…
— Нет, будем, — сказал он. И с трудом встал. — Когда погиб Джон Майкл, у меня не хватило духу признаться себе, что он погиб из-за меня. Я говорил себе: «Вот, мальчишки пошли в меня». Такие уж мы, Келли. А когда ты получил работу в Стафтоне, я гордился тобой.
Я кивнул.
— Тот день в Фенвее был худшим днем в моей жизни. — Отец посмотрел мне в глаза. — Когда я позволил тебе уйти и разбираться в том, что заварил я сам. И тогда я понял, что сам превратил свою жизнь в кошмар. А ты, Нед, не такой.
Фрэнк дошаркал до решетки, положил свои ладони на мои.
— Может, уже поздно об этом говорить, Нед, но мне стыдно за то, что я всех подводил. Понимаю, словами ничего не исправишь. Но больше я ничего не могу.
— Пап, мы достанем этого типа, — пообещал я.
— Да, сынок, вы уж устройте ему сладкую жизнь!
Наши взгляды встретились — это было как безмолвное объятие. Сол оказался прав. В этот момент я простил его.
