— Увезешь меня в свой ледяной дворец на санях? — засмеялся Антон, когда сквозь снегопад они добрались до серебристой «бэхи». Возле машины он снова поймал Элю и без лишней агрессии, играючи прижал ее к двери со стороны водительского сиденья. Приблизился к ее лицу, бедрами утонул в длинном меху, прикрывающем женские ноги. — А можно сперва осколочек в сердце?
— Ну не сани, конечно, нечто получше и с подогревом, — Эля прикрыла глаза, недолго размышляла над тем, как уронить осколок в сердце, а затем отдала Антону еще один поцелуй. Но на этот раз долгий, томный, не оставивший на ее губах ни следа блеска и укравший несколько долгих минут жизни. Горячев ей нравился. Это было видно по тому, как легко и просто Эля шла на контакт, как быстро принялась искать болевые точки, чтобы разыграть желание, как без вопросов позвала на свою территорию. И дыхание у нее было спокойное, непоколебимое волнением первой встречи, но жаркое от возбуждения. — Садись, — улыбнулась она, оторвавшись от Антона, — нам недалеко.
Антон блаженно откинулся на спинку кресла, не чувствуя холода в остывшей машине. Его морило и дурманило, современные здания за окном сменялись помпезными фасадами, золотящимися в ночи полупраздничной подсветкой. Они пересекли Фонтанку, проехали мимо Мариинского дворца — куда-то в сторону купола Исаакия и в старые дворы. Не так уж далеко и от дома Антона. На случай он сократил собственный путь более чем вдвое. Но стоило ли хотя бы задумываться о случае, если его мысли так материальны?
Невольно Горячев смотрел на руки Эли, нежно сжимающие руль. Невольно задел мыслью сообщение, которое не захотел читать. Поделом! Чего та, невидимая, могла от него хотеть? Антон был уверен, что вот сейчас он вернется в свою колею и забудет о ней окончательно. Время у временного решения вышло. Как и у всех, кто находил Горячева, кого находил он; один раз, два — достаточно, чтобы получить все. Достаточно, чтобы пресытиться. От рук Горячев вновь быстро отвлекся на городской пейзаж за окном. Он не пытался запоминать дорогу, просто медитировал. Позволял мыслям течь. Позволял им стоять, увязая в дурмане марихуаны и абсента. Какой коктейль…
Через полчаса добрались. Просторная парадная, широкая лестница, деревянные перила: в центре Питера один дом был похож на другой, возможно, больше, чем в любом другом городе. Эля поднималась впереди, и Антон пытался заглянуть под шубку, под короткую юбку, бездумно следуя за ней. Квартира. Темная прихожая. Тишина и голые плечи.
— Мне бы в ванную быстро… — заулыбался Горячев. — А потом я вернусь, найду тебя по открытой двери и ты мне наконец расскажешь свой секрет. Идет?
— Идет. Иди, — Эля указала нужную дверь, а сама уплыла в одну из трех комнат, так и не включив свет. Но вскоре по просторной квартире сонно пополз шепот музыки. Горячев оказался в небольшой, но чистой ванной, совмещенной с туалетом, с каким-то совершенно обыкновенным белым кафелем и бесконечным засильем женских баночек-скляночек для ухода за собой. Первым делом озаботился тем, чтобы в ближайшие несколько часов его не побеспокоили никакие другие физиологические позывы. Потом обязательная гигиена. Потом — уточнить наличие в кармане брюк презервативов… Наткнувшись ладонью на телефон, Горячев вспомнил: Леха! Лехе он традиционно отчитывался о своих спонтанных, хотя и ожидаемых, исчезновениях из «Треугольника».
«Жив, цел, орел, катаюсь со Снежной Королевой по адресу… Если пропаду до завтрашнего обеда — наверное, замерз где-то здесь. =)» — набрал он в личные Коткову и скинул геолокацию.
«Ну ты уж постарайся ее согреть!» — прилетел ободряющий ответ, и Антон, весьма довольный собой, свернул чат. И тут же уперся в поднявшийся контакт с руками, на котором теперь горела красная точка. То непрочитанное… Горячев, неожиданно раздраженный журчанием воды под краном, вздохнул, нахмурился и открыл сообщение.
«Антон! Реальность совершенно выбила меня из времени, и тебя, вижу, тоже, но я надеюсь, что тебе все понравилось в прошлый раз. И мы встретимся. Может быть, в выходной? Или в среду?»
«Поразительно, все же вспомнила», — выгнул брови Горячев. Хозяйка была в сети и, похоже, все еще ждала от него новостей. Но Антон уже завелся: отложив телефон на ванный столик, он снял с себя футболку и нырнул лицом в ладони, под струи воды.
«Ищет меня теперь, как любая из этих дебильных девок. „Встретимся в выходной, Антон? Или в среду?“ А если больше не встретимся, то что?»
Раздражение, внезапно выбившее его из колеи, словно вымыло из тела приятное томное опьянение, и теперь Горячев старательно пытался стереть с себя нервозность, напряжение, лишние мысли, которые назойливым роем перли в блаженно-пустую до этого момента голову. Прохладная вода стекала по занемевшему лицу. Цветочное мыло оседало на руках, под мышками, ниже… Вот он, запах чужой женщины. Антон старательно примерял его на себя, мимикрируя, готовясь превратиться из случайного «хорошенького мальчика» в того, кто всецело владеет и принадлежит.
Пять минут, десять… Капли воды осели темными пятнышками на брюках, и Антон затер их полотенцем. Рубашку решил не надевать — только лихо накинул на плечо, покрасовался перед зеркалом. Отражение глядело на него незнакомыми темными глазами, и зрачки походили на черные стеклянные бусины, вставленные в неестественно-бледное в белом свете лицо. Ну и впрямь Кай. Эта дурацкая ассоциация так захватила Горячева, что он вновь мигом забыл обо всем — кроме призывно ноющего, еще не раскрывшегося возбуждения.
Но тут снова завибрировал телефон…
Антон мгновенно взялся за него с одной целью — убедиться, что от него не хотят ничего срочного, а после («На часах 23:55, мать вашу!») — выключить вибровызов и уйти в небытие до утра. Но посреди экрана горело новое уведомление от «рук». Новое сообщение.
«В таком случае я буду искать следующего кандидата. Хорошего вечера, Антон».
Горячев захлебнулся, скрипнул зубами. К чему такие поспешные выводы? Что это, она его просто выбросить вздумала?! В один миг от пары жалких предложений Антона охватила такая злоба, что заболела голова.
«Да с чего ты вообще решила, что я должен перед тобой отчитываться?.. То, что я работаю на вашу ебучую компанию, не значит, что я должен как штык быть не на летучках, а в дрочильне, которая одному богу известным образом оказалась там же! Блядь…»
Антон выдохнул и потер лоб. Вспомнил свою паранойю. Подумал, что, возможно, беда его именно здесь и кроется — в том, что он должен. Ведь если доминатрикс была кем-то из сотрудников высшего звена или состояла в близких отношениях со Львом, то могло произойти что угодно. Но Горячев не хотел отвечать. Его пошатывало, а складывающиеся в потенциальный ответ фразы оказывались то непозволительно слабыми, то слишком агрессивными. Единственное, чем Антон решил себя спасти, прежде чем все-таки выключить вибрацию, было:
«Я сейчас не могу писать».
Не ахти какой ответ на фразу, исходя из которой хозяйка «уже все поняла» — но Горячев допустил, что если она не конченая драматичная сука, то поймет, что поспешила с выводами.
«А потом я уже сам тебе скажу, что мне эта ересь в вашем офисе на хер не сдалась, и работу я тоже передам, пока все не зашло слишком далеко».
Со всем этим дерьмом Антон задержался в ванной несколько дольше, чем это было вообще допустимо. Вдоль позвоночника ползала нервозная дрожь: сперва это, а теперь Эля уже наверняка заскучала, да и поведение его смешно… Опьянение как ветром сдуло, и все, что от него осталось — гипнотизирующий, засасывающий поток уже не приятных эмоций, а дисфории.
Горячев нашел свою новую знакомую в комнате, что освещалась уличным фонарем снаружи, а посему и без источников света внутри помещения все было прекрасно видно. Эля сидела в кресле в одном нижнем белье и слушала музыку, а ее платье безвольно валялось у порога небольшой спальни, являя собой образчик самой лучшей приманки. Сети расставлены, ставки сделаны, только игра все никак не начнется. Когда Антон переступил порог комнаты, Эля ожила и воплотилась в белый в свете фонаря, живой да нервный силуэт. И только в последнем читалась некоторое нетерпение. Горячев услышал все тот же сладкий голос, уверенность и спокойствие, а увидел — кружевные чулки и пояс к ним:
