— Ох, Антон, я уж думала, ты начал все веселье без меня, — Элины руки легли Горячеву на живот, аккуратно поглаживая. Было в этом жесте что-то настолько материнское и заботливое, словно по одному эмоциональному фону она смогла все прочитать. — У меня есть еще немного абсента, я могу сделать тебе коктейль или, если хочешь, заставлю собирать зеркало. Не бойся, мой мальчик, я не кусаюсь.
Эля прижалась к Антону так, что ее грудь в небольшом черном — как ему казалось — бюстгальтере немного приподнялась. Вместо ответа он обхватил ладонями точеное личико и припал к губам поцелуем. Пить Горячев не хотел — алкоголь при такой эмоции бросил бы его в еще более глубокую яму. Хотел — просто забыться. Понять, что именно здесь его желают и именно здесь он желает находиться сам. Но как бы сладко ни жалась к нему Эля, как бы томно ни вздыхала в губы, где бы ни гладила — а тело стыло, казалось, только сильнее. Если еще полчаса назад Антону было достаточно только подумать, чтобы возбудиться, то сейчас он не мог выместить обнаженными фантазиями о красотке перед ним страхов и сомнений.
«Если я не отвечу в ближайшее время, она может разорвать договор. А может, у нее кто-то там уже кайфует и это просто предлог выбить еще одно место. Зачем мне место… Да она же не может просто так от меня отказаться, она говорила, что я хорош! А если там реально Елена… Если она меня все же снимала… Я же даже сам от нее тогда не уйду. Надо проверить, будет ли она давить… Мне пиздец…»
Горячев очнулся тогда, когда пальцы Эли легли ему на ширинку. Она щекотала его ногтями — но ощущалось это не как игривая и томная прелюдия, а как трение наждачки. Каждое прикосновение становилось все более и более неприятным, Антон замыкался в себе — ничто раньше его так не сбивало. А теперь его уничтожало все, включая нахлынувшее вмиг похмелье.
— Подожди, я не могу… Что-то мне нехорошо… — Горячев отстранился, мягко отводя Элины руки. Чувствовал он себя полным ничтожеством. Перед ним роскошная дорогая дамочка в одном белье, а у него не встает — ни в какую! И — только отвращение к ней, в целом неизбежное в будущем, но на этот раз — преждевременное… В глаза брюнетке он смотреть не хотел.
— Так, только если собираешься блевать, то иди в ванную, ок? Я эту квартиру снимаю, не хочу завтра убираться перед тем как отдать хозяину ключи, — Эля вздохнула и закатила глаза. Сдалась она быстро, словно все знала заранее и бороться за хороший вечер не намеревалась. Она только накинула на плечи черный халат с элементами кружева, кутаясь в него так, словно холодная ткань смогла бы ее согреть. — Я говорила тебе не отвлекаться от меня. Что, написал тебе кто? Благоверная, от которой налево пошел? Не дрочил же ты там так долго в ванной.
— Нету у меня благоверной, — огрызнулся Антон. — Мозгоебля только есть… Не испорчу я тебе квартиру, не переживай. Пойду оденусь…
Опустив плечи, Антон вышел в прихожую. В считаные минуты он уже был одет — и в уличное тоже. Так быстро, как сегодня, Горячев не зашнуровывал ботинки даже в детстве, когда очень спешил к пацанам во дворе — разглядывать первые трофейные фотки из эротического журнала. Эля наблюдала за ним изучающе с телефоном в руке и непробиваемым выражением лица.
— И что, так вот просто убежишь? Не попробуешь остаться до утра, не хочешь проспаться? Дать себе еще шанс? Или со мной что-то настолько не так?
Горячев выпрямился, вздохнул. Все же взглянул на нее еще раз — и впрямь, не дать ли себе еще шанс? Поздно он поймал мысль, что если бы придумал какую-то иную причину, не связанную с самочувствием, и сошел за несчастного — возможно, удалось бы уйти от этих неудобных вопросов. Но теперь почти любое слово, которое он мог сказать, звучало бы дешево. Обычно Антон не корил себя за такие ситуации. Но сегодня он оказался настолько подавлен и разочарован в самом себе, что почти чувствовал вину перед этой женщиной.
— Все с тобой как надо. Но так лучше будет, правда… Давать вторые шансы — два раза огорчаться, — нахмурился он и отвернулся к двери. Пара секунд возни — и в лицо уже веяло сырым сквозняком с лестницы. — Спасибо, что позаботилась, в любом случае. Пока…
Хлопок и поворот замка уже за спиной прозвучали, как пощечина. Обреченно Антон побрел вниз. Вызвал такси. Впереди его ждал вполовину сокращенный, преждевременный путь домой.
Ночь 3–4.02. Хозяйка
На столе темного дерева лежал ежедневник, который нервно трепали руки. На открытом развороте, на одной из страниц цвета слоновой кости было написано несколько имен, ранее зачеркнутых: Сергей, Артур, Слава… И последнее — Антон. Рука несколько раз намеревалась зачеркнуть имя, но вышло только обвести пожирнее и поставить рядом точку. Слева — телефон. Он был активирован: вот открылась злополучная программка, несколько уже давно неактивных контактов и вдруг…
«Антон печатает…» Читалось в этих двух словах, загорающихся короткой вспышкой и сменяющихся нервозно-безликим «в сети», что-то угнетенное, недоговоренное, слишком недоверчивое. И это — после тех наглых смайликов-улыбок, сладких провокаций.
«Ну вот, теперь могу».
И все. Но через несколько мгновений, словно опомнившись, снова: «печатает…»
«Ну и резкая же ты =)) Я просто в клубе был с друзьями».
Рука отбросила телефон в сторону, на дальний угол стола, но сообщение оказалось прочитанным. Взяла ручку, нависла над именем… Прошла секунда. Две. Три. Пришлось поставить еще одну точку, чтобы завершить хоть как-то затянувшееся действие. Стоит ли писать ответ? Мобильный телефон рвано перемещался то в руки, то на стол, то в карман, то опять в руки. То загорится экран неприятным голубым свечением, то вырубится окончательно и обратится в черную дыру одним мигом. Пальцы печатали спешно и жестко ударяли подушечками о гладкое стекло.
«Ну так я выбираю следующего или тебе все еще нужны мои услуги?»
И тут Антона прорвало, потому что он тут же начал что-то писать — перебойно, остервенело… Остановился. Даже сквозь текст угадывалась агрессия, которую он, возможно, силился скрыть — но отказывал себе в этом. Не любил, не умел врать?
«Почему ты этим занимаешься в том же доме, где со мной проводят совещания? Я не тупой, мне кажется, что ты тоже в компании… Просто сразу скажи мне, если я решу отказаться, у меня будут проблемы?»
Пальцы остервенело колупали защитное стекло экрана в ожидании верной мысли. И печатать начали не сразу, долго подбирая правильные слова, а затем стирая их одним махом, скашивая лихим прорывом.
«У тебя не будет проблем, отказывайся и уходи. Если тебя только это волнует, то на этой стороне все прекрасно. Если ты плохо читал договор, то прошу повторить и заметить, что он обоюдоострый для нас обоих. Я тебя вычеркиваю, все забудь и успокойся».
«Я еще не сказал нет».
На этот раз сообщение даже не пришлось открывать полностью, чтобы прочесть. Палец до немоты вбился в «отметить как прочитанное», а после длинные пальцы вернулись к шершавым листам ежедневника и прохладному металлу ручки. Стержень уперся в бумагу, промял ее, почти проткнул насквозь. Отвечать Антону никто не собирался, готовясь сделать последний прочерк. Однако он не замолкал.
«Просто поставь себя на мое место… Это все очень странно. И непривычно. И меня все еще мучает паранойя… Но это все равно не отменяет того факта, что мне с тобой очень хорошо. И я, наверное, не прав, что не писал первым. Я просто не общаюсь обычно с девушками после секса. Вот такой я мудила».
Ответный удар последовал практически незамедлительно:
«Да, ты очень неуважителен к девушкам. Но со мной такое не проходит, как видишь. Тем более, отчего ты ведешь себя так, словно ты выбираешь? Я тебя тоже выбираю. И могу тебе сейчас отказать просто потому, что мне не нравится, что ты мудила, Антон. И меня не устраивают эти твои скачки настроения. Либо все устраивает, нравится — остаешься. Либо уходишь».
Сообщение отправилось, а руки замерли, стискивая пальцами чуть потеплевший металл. Вдогонку полетело:
