маленьким столиком со стопкой старых журналов. Я поймал себя на мысли, что уголки для посетителей везде выглядят одинаково. С тем же успехом я бы мог сидеть в приёмной у врача, директора ритуального бюро услуг или какого-нибудь знакомого адвоката.
Наконец дверь в самом дальнем конце приёмной распахнулась и в проёме возникла фигура Майкла Бэрооннса. Взмахом своей руки он пригласил меня войти, и тут же он исчез в глубоких недрах кабинета. Я поднялся с кресла и последовал за ним. Судья по свойственной Майклу жёсткой манере общения по телефону, я был готов к тому, что меня ждёт довольно неласковый приём. Однако, как это не было странно, он начал с извинений:
— Прошу прощения, если во время телефонной беседы я был несколько резок с вами. Месяц выдался трудным, да ещё и я к тому — же неважно себя чувствую… Можете присесть?
Я сел на стул для посетителей, приставленный к его рабочему столу с противоположной стороны.
— Благодарю вас. И да спасибо, что вы согласились прийти ко мне на встречу.
— Честно говоря, сначала я решил, что не стоило этого делать. Я принял вас за очередного навязчивого журналиста, который пытается вытянуть из меня сведения об Элисон Бэроонс. Но потом я связался с Гроувердом и выяснил, что вы действительно там работаете.
— Так вот оно что… Скажите, и часто вас одолевают навязчивые журналисты?
— Теперь уже нет. А раньше мы не знали, куда от них мне деться или даже спрятаться. С тех пор и осталась привычка всё перепроверять…
Бэроонс хотел ещё, что-то добавить однако вовсе не сдержался и чихнул.
— Прошу прощения, — извинился он, протягивая руку к коробочке с салфетками. — Подцепил простуду от жены.
Пока Майкл приводил себя в порядок, успел немного его рассмотреть. В отличие от младшего брата, Майкл Бэроонс не отличался привлекательностью: солидный лысеющий мужчина с лицом, испещренными глубокими рубцами от юношеских прыщей. От него исходил крепкий аромат старомодного мужского одеколона. Примерно таким же пользовался и мой отец. Обстановка в кабинете также отличалась традиционным стилем. Здесь пахло кожаной мебелью, деревом и книгами. Полная противоположность миру Бренда Бэрооннса, в котором правили яркие цвета и красота во имя красоты. У двух братьев не имелось ничего общего.
На рабочем столе Майкла стояла фотография покойного Бренда. Обычный любительский снимок (возможно, этот снимок сделал сам Майкл?) — Бренд запечатлён сидящим на заборе на фоне деревенского поля, волосы развеваются на ветру, а на шее висит фотоаппарат. Бренд больше напоминал актёра, чем фотографа. Или актёра, играющего роль фотографа.
Майкл, заметив, что я разглядываю фотографию, кивнул, словно прочитал мои мысли, и со смехом заметил:
— Брату достались кудрявая шевелюра и смазливость, а мне — мозги. Шучу! На самом деле меня усыновили. У нас с Брендом нет кровного родства.
— Вот так новость! А Бренда тоже усыновили?
— Нет, усыновили только меня. Наши родители долгое время не могли завести ребёнка, а потом когда появился я, мама неожиданно забеременела, и вскоре у них родился собственный сын. Такое часто случается. Люди наконец перестают нервничать и расслабляются.
— У вас с братом сложились близкие отношения?
— Мы стали лучшими друзьями, что для братьев это редкость. Хотя Бренду всегда доставалось больше внимания, в я рос в его кромешной тени.
— Почему так вышло?
— Потому-что по — другому и быть не могло. Брат всегда был особенным, с самого детства.
Я отметил привычку Майкла во время разговора крутить на пальце обручальное кольцо.
— Бренд повсюду таскал с собой фотоаппарат, — продолжал он, — и постоянно что-то на нём щелкал. Отец прозвал его безумцем. Оказалось, в Бренде действительно была божья маленькая искра. Вы видели его работы?
Я тактично улыбнулся. Я не планировал переводить разговор на Бренда и его талант как фотографа. Вместо этого аккуратно завёл речь об Элисон.
— Вы хорошо её знали, ведь верно?
— Элисон? С чего бы?
При только одном лишь упоминании её имени Майкл переменился. Его дружеский тон неожиданно исчез, голос зазвучал холодно и отчужденно.
— Нет знаю, смогу ли я вам помочь. Не я представлял Элисон в суде. Если нужны детали самого процесса, готов связать вас с моим коллегой Павлом Дордине.
— Спасибо, но я пришёл сюда совсем за другим.
— За другим? — Во взгляде Майкла загорелось любопытство. — Вряд-ли психотерапевты часто беседуют с адвокатами своих пациентов.
— Если пациент в состоянии говорить сам, то нет.
Некоторое время он переваривал услышанное, затем с сомнением произнёс:
— Ну понятно. Я действительно не представляю, чем могу вам помочь…
— У меня к вам есть пара вопросов.
— Хорошо. Вы можете спросить меня то, что вас интересует.
— Помню, я прочёл в газетах, что за день до убийства вы видели Бренда с Элисон…
— Да, в тот день мы вместе обедали.
— На ваш взгляд, у них всё было в порядке отношений?
Глаза моего собеседника неожиданно потухли. Видимо, подобный вопрос ему задавали тысячу раз. Он ответил не задумываясь:
— Я не заметил ничего такого необычного.
— А как насчёт Элисон?
— Она вела себя нормально. — Майкл пожал плечами. — Ну, может, она слегка волновалась хотя…
— Хотя?
— Нет, уже ничего.
Я чувствовал: ему есть что мне сказать. И молча ждал ответа. После небольшой паузы Майкл продолжил:
— Хорошо ли вы были осведомлены об отношениях Элисон и Бренда?
— Весьма поверхностно. Я черпал информацию из газет.
— И что вы там прочли?
— Что брак Элисон и Бренда был счастливым.
— Счастливый брак? — Майкл холодно улыбнулся. — Ещё бы! Бренд из кожи вон лез, лишь бы только угодить Элисон.
— Понятно. — Я кивнул.
Но на самом деле я ничего не понимал. Пока не улавливал, куда клонит Майкл. Заметив моё озадаченное лицо, он произнёс:
— Я не собираюсь обсуждать сплетни. Если вам нужны подробности, обращайтесь к Жан — Флайеру.
— А кто такой Жан — Флайер?
— Жан — Флайер Мэйн. Галерист Элисон. Они сто лет знакомы, лучшие друзья по жизни. Скажу честно, он мне никогда не нравился.
— Я никогда не охочусь за сплетнями, — заверил я, решив в ближайшее время пообщаться с Жан — Флайером. — Мне интересно ваше мнение. Могу ли я спросить без обвинений?
— По — моему, вы это и так уже сделали.
— Вам когда-нибудь нравилась Элисон?
Лицо Майкла застыло, превратившись в бесстрастную маску.
— Конечно, она мне нравилась — ответил он.
Я в это не поверил.
— В этой напряжённой ситуации вы выступаете в двух ипостасях: адвокат, лицо весьма формальное,
