прощения у всех вас. Я счастлива, что Фрэнк меня выбрал. Когда мне исполнится восемнадцать, я стану Матушкой. Я переберусь в их дом, чтобы лучше готовиться.
Девушка говорит как Корделия, но ее голос звучит совсем не так.
Фрэнк приказывает всем вернуться к их занятиям. Той ночью я просыпаюсь от ужасного кошмара: мужчина бьет ножом женщину, снова и снова. Я кричу во сне, дрожу, измученная, голая, мои колени содраны и болят.
На кухне я поработала плохо.
Ван
К тому времени, как видение о Корделии меня отпустило, вызвавшие его женщина и ее испуганные дети уже ушли. Во дворе не осталось никого, кроме меня и очень обеспокоенного Макгаффина. Я поцеловала его белую морду в знак благодарности за то, что помог мне пережить самое худшее, успокоила его, а заодно и себя, постаралась запихнуть этот инцидент в папку с другими воспоминаниями о ферме, вернула пса владельцам питомника и пошла обедать.
В Миннеаполисе много хороших кафе, но при моих доходах лучше всего купить пиццу «Саннисайд» в пиццерии «Лола». Хрустящая, чуть обугленная корочка, горчащие пузырьки на контрасте со сладостью сливок, которыми ее поливают вместо красного соуса, гуанчале, название которого, насколько я знаю, переводится с итальянского как «бекон богов». Острый пекорино, лук порей, нарезанный так тонко, что придает скорее объем, чем вкус. А главный хит – два яйца, желтки которых напоминают жидкий бархат, когда они катятся по нежному соленому гуанчале!
Прибавьте к этому холодный эль, и вы получите райское наслаждение.
Я отнесла свое сокровище в квартиру-студию на седьмом этаже серого многоквартирного дома недалеко от Лоринг-парка, зоны между верхней частью города и центром Миннеаполиса. Мои кухня, гостиная и спальня представляют собой общее пространство, отделены только ванная и два туалета. Стены я оставила того же безликого белого цвета, какими они были, когда я только что сюда въехала, и, не считая плаката из Йеллоустонского национального парка, который мне привез из отпуска Барт, они совершенно голые. А все остальные поверхности чем-нибудь завалены.
Именно так я заявляю, что это мое. Не общее с Фрэнком и обитателями фермы.
Мое.
Как на слаломе, я проделала путь от входной двери до кухонного стола, вдыхая кисловатый запах. Я ненавижу грязь, но еще сильнее ненавижу ощущение опасности, и раньше мне всегда удавалось соблюдать баланс. Я тут же поклялась себе отнести в мусоропровод два мешка хлама.
Но сначала нужно было компенсировать себе воспоминание, пережитое в приюте.
Я стояла, жевала пиццу, урчала от удовольствия и пыталась вспомнить, когда в последний раз ела горячую пищу. Мой план на вечер состоял в том, чтобы прибраться, принять душ и лечь спать, чтобы утром встать пораньше и с головой погрузиться в дело. Начать я решила с Эрин Мейсон из бухгалтерии, имя которой увидела на стикере. Вслед за ней следовало допросить остальных первых подозреваемых.
Согласно статистике большинство детей похищают именно члены семьи, так что я сильно подозревала отца Лили и Ру, Рольфа Ларсена, единственного из родителей, у кого не было подтвержденного алиби. Стоило поговорить и с теми, кого раньше не рассматривали в качестве подозреваемых. Незнакомые жертвам люди совершают меньше одного процента похищений, но совсем задвигать эту версию я бы тоже не стала. Я собиралась сделать работу над делом Эмбер и Лили главным делом своей жизни вне зависимости от того, сколько времени это могло занять. Мне неприятно было думать, что история этих маленьких девочек так и останется лежать в папке, забытой всеми, кроме их самых близких родственников.
Покончив с пиццей, я прошла в ванную. Пришлось налечь на дверь спиной, чтобы ее распахнуть, потому что перед ней была сложена груда грязных вещей, но крошечная комнатка, куда я вошла, была настолько чистой, что можно было есть с пола. Тут даже полного мусорного бака и то не было. Обычно ванная комната – самая грязная, но я свою держу в чистоте.
Голос Фрэнка прозвучал так ясно, как если бы он стоял рядом со мной: дело женщины – хранить в чистоте дом и сердце.
Я с такой силой вцепилась в раковину, что у меня свело пальцы. До сегодняшней прогулки я и думать забыла о Фрэнке, я даже с трудом могла представить его лицо, и вот пожалуйста – он вспомнился мне дважды за один вечер…
Фрэнк был единственным взрослым мужчиной, которого я знала первые восемнадцать лет жизни, и он едва не сломал меня. Только начав работать с Бартом, я поняла, что существуют и другие мужчины. Надежные.
Потом я потеряла Барта, и родилась Чайная убийца.
Я.
Мои видения показали мне, что все трое мужчин были педофилами и их преступления становились все серьезнее. Я заставила их выпить отравленные коктейли под дулом пистолета.
Я смотрела на тонкий ящик туалетного столика, который выглядел как декоративный, но скрывал неглубокий выступ для зубной щетки и пасты. В глазах у меня затуманилось, когда я открыла его и вновь увидела три крошечных мешочка, которые сама туда и положила. Мешочка с отрезанными прядями волос, которые насторожили Гарри. Навели его на мысль, что все три убийства мог совершить один человек.
Я знала, насколько близка к тому, чтобы меня поймали. Я закрыла эту главу, но не смогла избавиться от волос. Я срезала пряди, чтобы почаще напоминать себе о том, что я сделала.
Я убила трех человек. Я знала, что мозг может забывать прошлое, и мне нужно было убедиться, что я никогда не смогу забыть о своем преступлении.
Мне не было их жаль. Их смерть означала, что они больше не смогут насиловать детей.
Я запихнула пакетики обратно в ящик.
Лучше забыть.
Сложила одежду на закрытое сиденье унитаза и шагнула под обжигающий душ.
Когда я вышла, мой телефон вовсю звонил.
Ван
Этот бар напомнил мне деревянный плавучий дом, к которому сначала сделали пристройку, потом еще одну пристройку, а потом его волной выбросило на берег, и теперь он запекается под неумолимым солнцем. Зеленый навес над дверью сообщил мне, что «Спот» был основан в 1885 году. По телефону Кайл обещал мне, что это скромное место с непринужденной атмосферой, откуда нас не вытолкают, даже если мы будем смердеть как наркоманы. Но я все-таки сомневалась, что хочу туда идти.
Для работы у меня было Бюро, для волонтерской работы – приют. Эти две точки стали для меня опорой, и это мне нравилось. Работая
