Приговором суда Виктор был доволен, так как, взяв организацию преступления на себя, рассчитывал
получить гораздо большую меру наказания. Вероятно, та неопытность, с которой они подошли к совершению
преступления, и легкость задержания дали основания суду считать их не такими опасными для общества, какими
они были в действительности. Да к тому же и чистосердечное признание в содеянном сыграло не последнюю
роль при назначении наказания.
Почему стоящий на стреме Жора их не предупредил о ментах, для них было тайной до сих пор, пока не
очутились в зоне. Туда Борода письмом сообщил, что тот слишком поздно увидел ментов, а поэтому едва сам
смог смыться с базы незаметно. За такое поведение Жоре в «семье» был свой разбор, после которого он долго
болел, но намного стал умнее и дисциплинированнее.
Поведение Жоры его тогда так взбесило, что он решил и сам хорошо проучить шалопая, но, выйдя на волю и
встретив Ирину, отказался от своего намерения, так как определился вообще порвать со своим прошлым и не
выяснять теперь уже ненужных отношений.
Однако письмо Бороды показало, что прошлое от него самого не желает добровольно отступать и за
самостоятельность надо бороться.
В 11 часов Гончаров зашел во двор знакомого особняка, с волнением открыв запор. Двор был обнесен
высоким деревянным забором, скрывающим от прохожих и соседей тайную жизнь его жильцов уже много лет.
Гончаров не прошел и десяти метров, как увидел пахана, спешащего из дома ему навстречу.
Прошедшие годы Бороду почти не изменили внешне, но чувствовалось, что он пополнел, и движения его
стали медленнее, как бы он ни старался казаться бодрым при своих шестидесяти пяти годах, среднем росте и
чеховской бородке.
— Заждались мы тебя, Виктор, — ласково произнес он, обнимая его.
Виктор ожидал встречи с ворчливым дедом и соответственно подготовился к грубому ответу, но, почувствовав доброжелательность в голосе и поведении Бороды, посчитал неуместным хамить.
— Жизнь, Илларион Константинович, научила не спешить, а идя вперед, много оглядываться.
Борода не стал углублять такую тему разговора, а, продолжая свою мысль, сказал:
— Повзрослел, возмужал и решил старика забыть. Нехорошо. — В его голосе было столько доброты, а в
жестах ласки, что Гончаров решил с ним не конфликтовать до времени. — Позвал тебя, чтобы как-то отметить
твое возвращение. Ты же мне не чужой, или я ошибаюсь? — вкрадчиво спросил он.
— У меня к вам никаких претензий нет, — ответил Гончаров, помнящий с благодарностью, как однажды
Борода не дал совершить над ним расправу одной воровской группе, которой Виктор, будучи вором-одиночкой, помешал своей самодеятельностью в осуществлении разработанной операции. Борода не только защитил его
тогда, но и принял в свою группу, считавшуюся самой мощной в округе.
В группе числилось семнадцать человек, из которых только девять находились на свободе. Другая половина
у хозяина своим «трудом» зарабатывала досрочное освобождение, постоянно чувствуя поддержку своей
«семьи».
В этой «семье» Виктор прошел от пацана на побегушках, стоящего на стреме, до особо опасного
рецидивиста, умеющего легко себя утверждать и становиться своим в разных режимах содержания, тюрьмах.
Однако такое самоутверждение досталось ему нелегко — приходилось быть битым, бить жестоко, заводить
нужные знакомства и отдаляться от бакланов и псов. Татуировки на его теле сами за себя говорили
сокамерникам. По ним можно было прочесть, кто он такой: за что судим, сколько раз и к какой преступной группе
относится.
За искусно выполненный на спине собор с куполами без крестов он самодеятельному художнику дал бутылку
водки. У этого собора имелось место для «постройки» еще нескольких куполов, но Гончаров решил в его
«строительстве» остановиться на достигнутом.
Зайдя в дом, Виктор увидел в зале шикарно сервированный стол, за которым сидели в основном знакомые
лица: Диспетчер «семьи», и попросту говоря, наводчик, высокого роста симпатичный мужчина лет пятидесяти, изяществу манер которого мог позавидовать не один дипломат. Он обладал многими положительными
качествами для своей «профессии» — легко сходился с незнакомыми людьми, по мере необходимости мог
выдавать себя за простака или, наоборот, назваться педагогом, показав эрудицию и в литературе, и в спорте. У
него была цепкая память. Если бы Диспетчер свои способности проявил в нужном обществу направлении, то мог
стать знаменитостью в какой-нибудь области знаний, а незаурядным артистом — без сомнения. К тому же
Диспетчер неплохо играл на гитаре, а свой недостаток в вокале восполнял отличным музыкальным слухом, поэтому песни в его исполнении были приятны для слуха каждого.
Рядом с Диспетчером на диване сидел Валет. Увидев Гончарова, они бросили игру в карты и устремились к
гостю с радостными улыбками. Валет первый облапил его и дружески прижался щекой к его лицу. Волна
нежности прошла в душе Гончарова к своему бывшему подельнику, и он, отвечая на его ласку, искренне
поцеловал в щеку, не обращая внимания на Диспетчера и дружеские его проявления.
Из смежной комнаты в зал плавающей походкой зашла дочь Бороды Альбина, одетая в фирменный костюм, из-под которого просматривался серый свитер крупной вязки.
Плотно облегающая ее фигуру одежда, по-женски тонко и умело подобранная, в нужном свете преподносила
окружающим ее хозяйку, обладающую к тому же развитыми бедрами и грудью.
Высокого роста, она гордо несла на длинной шее свою голову с темными волосами до плеч. Такие женщины
знают, что они нравятся мужчинам, привыкли к комплиментам, приставаниям, а поэтому умеют постоять за себя.
Виктор урывками много раз видел и ранее Альбину, но накоротке они не были знакомы: то он находился в
зоне, то она была занята учебой в мединституте.
Увидев Альбину, Виктор не мог не отметить ее красоты: «Как расцвела в свои 28 лет. Такой не каждый и
красавец подойдет». Он поймал себя на мысли, что с удовольствием разделил бы с ней свои ласки. Однако
вспомнив Ирину и свое намерение порвать с прошлым, он решил не распускаться.
Альбина, подойдя к Виктору, обдала его тонким запахом неизвестных ему духов. «Вот в камере был бы такой
запах и содержание, тогда и на свободу не потянуло бы», — подумал он.
Альбина, поздоровавшись с Виктором, произнесла:
— Так вот кого мы ждали, — потом, обращаясь к отцу, сказала: — Можно приглашать к столу.
Борода, подойдя к Виктору, спросил:
— Ты не возражаешь отметить с нами свое возвращение?
Увидев жадные взгляды Валета и Диспетчера, направленные на бутылки со спиртным, проявленное к себе
внимание Бороды, Виктор поддался всеобщему настроению и угрюмо обронил:
— Не пропадать же добру.
Они стали рассаживаться за столом. Альбина принесла с кухни кастрюлю с отварным картофелем.
Началось застолье, которое продолжалось несколько часов. В оживленной беседе они перебирали и
вспоминали всех общих знакомых.
Несмотря на многословие сидевших за столом, Виктор понимал, что застолье движется по графику и
направлению, разработанному заранее Бородой. За все время гулянки никто из присутствующих не спросил его о
планах на будущее.
Одна Альбина не принимала участия в их беседе и была почти трезвой, так как спиртное употребляла такой
рюмочкой, что ей место рядом с аптечными весами. Посчитав свою миссию исчерпанной, Альбина ушла в свою
комнату.
Борода, видя, что каждый выпил и поел столько, сколько мог, решил устроить за столом передышку.
Обращаясь к Диспетчеру, он попросил:
— Станислав, сыграй нам что-нибудь на гитаре.
— Да и спеть не забудь, — добавил блаженно улыбающийся Валет.
Диспетчер, взяв гитару, пересел из-за стола на диван и со знанием дела стал ее настраивать. Затем, облегченно вздохнув, произнес:
— Первую заявку принимаю от виновника торжества.
— «Тоска по любимой», — заказал Виктор и приготовился слушать песню, с которой впервые познакомился в
доме Бороды. Эта песня напоминала ему годы молодости, а ее содержание было близко и понятно.
— Заказ принят, — дурашливо заверил Диспетчер. Он стал не спеша перебирать пальцами струны гитары, и
они заговорили. Прислушиваясь к их звучанию, Диспетчер запел:
Чередой за вагоном вагон,
Перестуки по рельсовой стали.
Спецэтапом идет эшелон
Из столицы в таежные дали.
Заносило пургой паровоз,
А на окнах морозная плесень.
И порывистый ветер унес
Из вагона тоскливую песню.
Не печалься, любимая,
