— Тост хочу сказать, — промолвил Лев Соломонович.
Тетя Маша превратилась во внимание. Еще бы! Сам главврач ее, простую уборщицу позвал в свой кабинет и предложил ей греческого коньяку выпить. Обычно он ее и не замечал, проходил мимо. Недавно только остановился, когда ее новорожденный Антон зашелся криком в подсобке, а тетя Маша полы мыла. «Все, — думала тетя Маша, когда ее разоблачили, — с работы выгонят». Но Лев Соломонович осмотрел младенца, хмыкнул и сказал:
— Не место ему в подсобке, клади его ко всем остальным пока…
Тетя Маша чуть в обморок не упала от счастья. И вот уже неделю ее Антошка вместе с элитными детьми лежит в отдельной палате. Пусть уход за ним никакой, ведь знают все, что это тети Маши сын, но все равно не дома с пьяным папашей. Всю эту неделю тетя Маша и домой не ездила, работала рук не покладая из благодарности. Муж ее Серега вечно небритый и с похмелья приходил за ней, вернее не за ней, а за деньгами ее, но его дальше ворот не пустили, ведь роддом охранялся пуще какой-нибудь ракетной установки.
«Хотя бы еще недельку Антона разрешил бы главврач подержать, — подумала тетя Маша, — но, видимо, никак нельзя».
Задумавшись о своих проблемах, тетя Маша не заметила, что Лев Соломонович уже давно говорит свой тост.
— Вот так, тетя Маша, — провозглашал главврач, потрясая чашкой с коньяком так, что дорогой коньяк расплескивался на пол, — твоего сына ведь, если не ошибаюсь, зовут Антон? Так?
— Так, — согласилась тетя Маша, — Антошка…
— И сегодняшнего новорожденного Сливянского малыша, кстати, назвали тоже Антон в честь его деда, — продолжил Лев Соломонович, — а отчество у малыша этого Сергеевич. А у твоего отчество какое?
— Тоже Сергеевич, — ответила тетя Маша, сжимая свою чашку коньяку обеими руками.
Запах едкой хлорки с ее потрескавшихся рук забивал терпкий аромат дорогого греческого коньяка.
— Так вот что получается, тетя Маша, — усмехнулся горькой усмешкой Лев Соломонович, — и твоего зовут Антон Сергеевич, и того малыша, что сегодня родился, тоже зовут Антон Сергеевич. Так?
— Так, — согласилась кивком тетя Маша.
— Зовут их совершенно одинаково, — продолжил главврач, — а жизнь у них будет, ой, какой разной! Ты даже не представляешь! Просто две большие разницы!
С этими словами Лев Соломонович опрокинул в себя коньяк, глотнул и плюхнулся в кресло.
— Бери, давай, — предложил он, — кушай колбасу, мясо, конфеты, бери, что хочешь. Закусывай.
Тетя Маша отпила коньяк, он показался ей горьким и невкусным. Взяла конфету, развернула, отправила в рот.
— Присаживайся, посиди со мной, — предложил Лев Соломонович.
— Мне полы нужно намыть еще, — напомнила тетя Маша.
— Намоешь, никуда твои полы не денутся, — махнул рукой главврач.
Тетя Маша присела на стул, который стоял рядом со столом главврача. Лев Соломонович еще наполнил чашки коньяком.
— Вот, тетя Маша, — продолжил он, — не успел Антон Сливянский родиться, а ему уже дедушка квартиру подарил в центре Москвы. Знаешь кто у него дедушка?
— Нет, — помотала головой тетя Маша.
— Тебе лучше и не знать, крепче будешь спать, — усмехнулся Лев Соломонович, — а что дальше ждет в жизни Антона Сергеевича Сливянского? Что? Ты знаешь?
Тетя Маша не знала что ждет дальше в жизни Антона Сергеевича Сливянского, по крайней мере ее этот вопрос интересовал сейчас гораздо меньше, чем аппетитный срез колбасы «Салями» на столе главврача, розовеющий мягким овалом с вкраплениями белого жира. Она хотела его попробовать, но не решалась попросить хотя бы маленький кусочек. Вдруг Лев Соломонович рассердиться?
— Антона Сливянского ждет дальше райская жизнь, — сам ответил на свой вопрос главврач, — беспечная, обеспеченная жизнь. Сначала он будет радоваться своему счастливому детству в каком-нибудь элитном детском садике в зеленом районе Москвы, будет килограммами жрать бананы, грильяж в шоколаде и конфеты «Белочка». А потом пойдет учиться в специализированную элитную школу, куда твоего, тетя Маша, сына на пушечный выстрел не подпустят. И будут с Антоном Сливянским заниматься учителя индивидуально, давать ему образование будут не троечницы из пединститута, а профессора, понятно тетя Маша? Профессора из университета!
Уборщица кивнула из уважения к главврачу. Какое ей дело до этого Сливянского и до его жизни? Много их тут в роддоме таких со «счастливым билетом» лежит, насмотрелась — с детства в шелковых пеленках, да с импортной соской во рту. У каждого своя судьба и чего об этом рассуждать?
— А закончит Антон Сливянский школу, — продолжал Лев Соломонович, глядя куда-то в окно, — папа ему подарит «Жигули» новой модели, а то и черную «Волгу»! Поступит он в престижный институт или в университет, выучится кое-как и будет пристроен своими могущественными родственниками на хорошую, высокооплачиваемую работу. Он не будет нуждаться в деньгах, он не будет голодать и носить рваные носки. Он не будет ночами корпеть над диссертацией, чтобы получить хорошую работу. Ему все будет падать прямо в руки.
Лев Соломонович добавил горькое: «Эх!» и налил себе еще одну чашку коньяку.
— Ну что ты так на колбасу смотришь? — спросил главврач. — На вот отрежь себе сколько хочешь.
С этими словами он выложил на стол медицинский скальпель.
— Нет-нет, спасибо, — замотала головой тетя Маша, глотая слюни, — я не хочу.
Тогда Лев Соломонович отрезал большой кусок сам и протянул его уборщице. Тетя Маша взяла кусок дрожащей от нетерпения рукой, сунула в рот и, стесняясь, начала торопливо жевать.
— А что ждет твоего сына? — продолжил развивать тему уже изрядно захмелевший главврач. — Что?
— М-м? — ответила тетя Маша, рот которой в этот момент был занят колбасой.
— Детство за грязной занавесочкой в углу, в тесной комнатухе в общаге его ждет, — ответил Лев Соломонович, — карамельки по большим праздникам, обшарпанная школа в рабочем районе, а потом какое-нибудь ПТУ. А вырастет он и пойдет вкалывать на завод с восьми до пяти, чтобы вечерами напиваться от безысходности. И все равно будет ведь горбатиться, наживать грыжу, чтобы лет через пятнадцать получить какую-нибудь тесную клетушку два на три метра в непрестижном районе. Но это еще в лучшем случае, а ведь может быть у него и другой путь. В папашу. Драка, малолетка, снова драка или кража, опять зона, туберкулез и смерть. Ведь у тебя муж уголовник, если не ошибаюсь? Гены еще те!
— Зачем вы так говорите? — дрожащим голосом спросила тетя Маша, которой стало вдруг очень обидно. — У меня муж не Гена, а Сережа…
— А потому что так оно и будет, — безразлично ответил Лев Соломонович, не обращая внимания на слова тети Маши, — все будет так, потому что твой Антон сын уборщицы и алкоголика, а Сливянский это внук… это… ну этого я тебе не скажу, тетя Маша, чей он внук. Но он с такой «золотой ложкой» во рту родился, что можно сказать, что она с бриллиантами. Посмотри, они вот, эти младенцы, рождаются все такие одинаковые, ручки-ножки не отличишь, а судьба-то у каждого уже предопределена. Один на коне, а второй в говне.
— Вы специально меня позвали сюда, чтобы меня обидеть? — печально спросила тетя Маша, положив недоеденную колбасу обратно на стол.
— Не специально, — ответил главврач, — ты думаешь мне, тетя Маша, все легко далось? Я сам в этой жизни пробивался, чтобы в этот роддом попасть мне знаешь сколько пришлось ночей не спать, корпеть над учебниками. И все равно, если бы мой папа не работал в управлении здравоохранением фиг бы я сюда попал со своим красным дипломом! Вот так-то, тетя Маша!
— Я вам не тетя Маша, — грустно произнесла уборщица.
— А кто тогда? — изумился поддатый главврач.
— Мне тридцать два года, — ответила она, — почти столько же, сколько и вам…
— Да ну? — еще больше удивился Лев Соломонович. — То-то я думаю, что это ты в сорок с лишним лет вдруг рожать собралась…
Поняв, что сморозил что-то не то, главврач кашлянул и протянул уборщице коробку конфет «Грильяж в шоколаде».
— На возьми, — сказал он, — ты тут работаешь за троих, а зарплата, наверное, не очень большая. И ты на меня не обижайся, ладно. А конфеты бери.
Тетя Маша коробку с конфетами взяла. Ей было не удивительно, что доктор приписал ей десять лишних лет. В платочке, в халате, со шваброй в руках с вечно красными от недосыпания глазами и «мешками» под ними она от слез она и не выглядела на свои тридцать два. Да и проруха судьба побила ее так, что на лбу седая прядь торчит из-под платка. Немудрено, что не только главврач, но и весь роддом считает ее старухой.
— Ты знаешь, что… — пробормотал Лев Соломонович. — Не обижайся на меня. Никто не знает, что через десять лет будет, а через двадцать и подавно. Вот сейчас семидесятый год, а смотри как наука вперед шагнула, человек в космос полетел, люди стали жить лучше, опять же в магазинах какой никакой достаток. А представь, что в СССР через тридцать лет будет! Двухтысячный год будет, рубеж веков. В нашей стране уже коммунизм к тому времени победит и все будут равны и твой сын, и Сливянский — все будут жить одинаково хорошо — икру на ветчину сверху мазать!
