Вы как хотите ребенка назвать?
— Макс. Но полное имя не Максим, а Максимилиан.
— Означает «самый большой». С одной стороны, неплохо. Но сразу возникает коннотация с Робеспьером.
— С кем?
— Автор «Господства террора». Убийца сотен тысяч человек.
Распахнулись двери, с младенцем на руках явилась его Леночка и голосисто позвала:
— Копейкин!
Жадюга всколыхнулся, кинулся, протянул руки к свертку. Леночка ребенка не отдавала, улыбалась. Она произнесла со значением:
— У вас мальчик. Красавчик. Здоровенький.
— Тыщу плати! — хохотнул кто-то из очереди. — А лучше пять.
— Опять вымогательство! — побагровел папаша. — Что у вас за организация? Сплошная коррупция!
Леночка фыркнула и молча сунула ребенка Копейкину.
Женский голос из толпы укорил:
— Зря ты. Вековая традиция.
— Я по контракту уже все оплатил, — отрезал папаша.
— Дай хоть консультанту соточку, — снова высказалась та же дама.
— Ему не денег, а в шею надо! Гадостей мне наговорил! — окончательно взъярился Копейкин.
Савва подкатил к сердобольной женщине:
— Давайте вас проконсультирую. По поводу имени для ребеночка.
Женщина взглянула весело:
— А чего голос такой загробный?
Врать не стал:
— Неприятно к людям приставать.
— Так и не приставай!
— Деньги нужны.
Она авторитетно отрезала:
— Таким образом точно не заработаешь. По профессии кто?
— Историк. Специализация по Древней Руси.
Женщина хихикнула — обычная реакция обывателя — и спросила (в тысячный, наверное, раз у него интересовались):
— На хрена тебе это нужно?
Раньше он пытался рассказывать — про строгую красоту «Слова о законе и благодати» и сейчас почти детективный сюжет «Повести о Петре и Февронии Муромских». Но взглянул в глуповатые ярко-синие глаза женщины и промолчал.
Та посмотрела оценивающе:
— Интеллигент, значит. Костюмчик тебе, кстати, идет. А звать как?
— Савва.
Она развеселилась:
— Как ты сказал? Саван? Себе-то что такое имя дурацкое выбрал?
— Это родители выбирали. И оно не дурацкое. Означает старец или мудрец.
— Да, Савушка, с тобой не соскучишься. Хочешь, на работу к себе возьму? Двести косых в месяц.
— А что делать?
— Вечность продавать.
— Не понял…
— Бизнес, конечно, грязный. И морально непросто. Но чтобы в штат попасть, люди по пять лет ждут. А тебя возьму вне конкурса. У нас чокнутых много. Вдруг тоже приживешься.
* * *
Когда муж больше года в параличе, уже не так и страшно, что помирает. А те, кто осуждают за жестокосердие, пусть попробуют сами денно и нощно, без помощников, тягать, переворачивать, подмывать, кормить через трубочку, впихивать таблетки и с ангельским ликом сносить вечно дурное расположение духа.
Супруг, честно сказать, и в здоровом состоянии был тот еще подарочек. Но семью кормил, подарки дарил, руку не поднимал, потому Марьяна терпела. И даже когда паралитиком стал, в благодарность за все хорошее старалась не тиранить. Почти. Но уж после того, как призвали, наконец, страдальца на вечный покой, перед собой лицемерить не стала. Закрыла покойному глаза — руки не дрожали. Переодела кофту — ту, что муж в агонии обслюнявил, сначала отнесла в стиралку, но потом передумала и швырнула в мусор. Подошла к зеркалу, легонько подкрасила глаза, положила на губы сдержанный блеск. Хватанула рюмочку за помин новопреставленной души и без всякой дрожи в голосе пошла звонить, сообщать экстренным службам о прискорбном событии. Ритуальщиков беспокоить не стала — говорят, стервятники на свежий труп сами слетаются. И хорошо. Пусть побольше понаедет — последних распоряжений супруг, в паралитической скуке, наоставлял немало.
Как и предупреждали знающие люди, первый похоронный агент явился через пятнадцать минут — задолго до «Скорой». Толстый, шумный, настойчивый дядька сразу начал совать под нос эксклюзивный договор, полный цикл услуг навязывать.
Марьяна охолонила:
— А вы мобильную связь в гроб предоставляете?
— Чего?
— Муж велел: чтобы обязательно встроенные динамики. Телефон с усиленной батареей. На двести часов, и заряд должна держать минимум год.
Бодряк хмыкнул:
— А на фига? Раз умер дома, значит, всяко вскрытие будет, там точно добьют. Не останется у него технической возможности позвонить.
— На фига — это не вам, а мне решать, — отрезала Марьяна. — И раз не можете оказать услугу, нечего тогда про полный цикл трепаться.
Но толстяка не прогнала — пусть остается, конкуренцию создает.
Очень быстро подтянулись и другие — мадам в черном бархатном пиджаке с алой гвоздикой в петлице, трепетный, тонкокостный дядечка с лицом школьного учителя, гламурный молодой человек с наглым взором и помадой на губах куда ярче, чем у нее. Марьяна всех приветила, отвела в мужнин кабинет, велела вести себя тихо, ждать. Сама пока что встретила докторов, полицию, провела к смертному одру. Отвечала машинально на вопросы представителей власти и ломала голову: черное платье с длиной чуть выше колена — это траур или уже легкомыслие?
Ей всего пятьдесят четыре, она заслужила право немного побыть веселой вдовой. Как воздаяние за годы скучной семейной жизни, ангельского терпения и аскезы.
Когда спровадила докторов, полицейских и тело супруга (санитары выторговали тысячу рублей за дезодорацию и десять тысяч за макияж), отправилась в кабинет. Лица у агентов красные, вид взбудораженный — явно все это время ругались. Но драки вроде не устроили, мебель цела.
Но хотя друг другу конкуренты, цены снижать отказались тоже дружно. Да еще причитают: мол, нельзя, чтобы транспорт у одних, а ресторан — у вторых. Горланят в три глотки, каждый своим эксклюзивным договором размахивает. Только тихоня в костюмчике в общей склоке не участвует.
— Тогда конкурс устрою, — решила Марьяна. — У кого из вас оркестр есть?
— У меня имеется! Духовой! — радостно отозвался толстяк.
— Боже! Какое дурновкусие! — закатил глаза рафинированный.
— Зачем вам этот пережиток прошлого? — укорила дама в бархатном пиджаке. — Похоронная музыка несовместима с православным отпеванием!
— Мне не духовой нужен, а чтобы скрипки, — вспомнила Марьяна. — Супруг какой-то «Эйр» хотел. Это Бах, что ли. Или Бетховен. Точно не помню.
Похоронщики примолкли, в недоумении уставились друг на друга. В наступившей тишине из дальнего угла гостиной донеслось:
— Бах. «Эйр», она же Сюита номер три. Исполняет струнный оркестр. Скрипки, альты, виолончели, контрабас. Лучше шестнадцать человек, но шестерых вполне хватит. Можно студентов консерватории позвать. И стараться будут, и возьмут недорого.
— А этого, как его… Альбинони, — вспомнила Марьяна еще одну мужнину волю, — смогут?
— Для Альбинони, конечно, идеален орган. Но есть прекрасные вариации, когда главную партию исполняет солистка. Или гобоист. — Без запинки оттарабанил культурный.
Прочие поглядели в его сторону с ненавистью.
— Цена вопроса? — спросила Марьяна.
— Студенты вечно голодные, — сдержанно, сообразно скорбному поводу, улыбнулся скромник. — Тысяч за пятнадцать сговоримся.
— А гроб с окошечком у тебя имеется в прайсе? — вспомнила еще одно пожелание супруга Марьяна.
— Откуда у него?! — взорвалась дама в бархате. — Он из частной лавочки! Только ящики небось деревянные! А
