который сама же и сварила.
– Постараюсь, – пообещал Виталий.
Злата не являлась красавицей в полном смысле этого слова, но очень эффектной была бесспорно. У нее пухлые губы, пухлые щечки и роскошные, до середины спины, густые волосы цвета зрелой пшеницы.
Про то, что волосы у нее цвета зрелой пшеницы, жена говорила несколько раз. Виталий подозревал, что колосьев спелой пшеницы она никогда не видела. Так же, как и неспелой.
Впрочем, он тоже плохо разбирался в злаках. То есть вообще не разбирался.
– Ты работаешь так, будто тебе платят полмиллиона! Виталик, они понимают, что нельзя так эксплуатировать человека!
Под «они» жена подразумевала начальство.
Виталия никто не эксплуатировал. Он просто старался добросовестно и качественно выполнять свое дело, а для этого иногда приходилось задерживаться на работе.
Небо за окном было синее, как летом, когда Злата требовала проводить вечера на террасе каких-нибудь кафе и потом болтаться по Москве в сгущающихся сумерках. Ему это было скучно, а отбиваться от жены стоило немалых трудов, и летом он старался задерживаться на работе дольше.
– Тебе нужно не самому за всех пахать, а побольше подчиненных загружать! Что-то я не припоминаю, чтобы Ладка когда-нибудь отказалась вечерком в кафе посидеть! Не очень-то она перерабатывает! – Злата снова отпила кофе и сердито вздохнула. – Мы столько для нее сделали!
На самом деле они для Лады не сделали ничего. Она и без помощи Виталия легко могла устроиться в фирму. Но предложение работать под его началом Виталий пару лет назад Ладе сделал, это верно. С тех пор он об этом не пожалел. Лада честно отрабатывала свою зарплату.
Сердитый вид Злате шел. Губки делались совсем пухлыми.
Он, встав из-за стола, наклонился к жене, с удовольствием поцеловал мягкие губы.
Когда-то он хотел, чтобы жена была подругой. Чтобы ей можно было рассказать то, что невозможно поведать никому другому. Одно время ему даже казалось, что Злата вполне может этой роли соответствовать.
Он быстро понял, что ошибается, еще до женитьбы. Злата была неумной, капризной и вполне его устраивала.
К тому же ничего такого, что стоило бы рассказать единственному надежному человеку, за годы брака с ним не случилось.
Жена еще что-то говорила, но он не слушал. Оделся, еще раз поцеловал пухлые губки, пообещал, что постарается прийти пораньше, и улизнул за дверь.
День обещал быть замечательным. На безоблачном небе светило яркое солнце, на газоне под голыми деревьями проступала свежая зеленая травка.
Травку он заметил, подходя к дверям офисного здания. Увидел впереди Ладу и как-то сразу вспомнил, что наступает весна и впереди обязательно будет что-то новое и хорошее.
Ладу он догнал, пройдя турникеты. А выйдя вместе с ней из переполненного лифта, равнодушно поинтересовался:
– Про Стаса ничего не известно? Как же это он?..
В субботу прошли похороны. На них были и Лада, и он со Златой, и еще куча народу, но там трагическую смерть покойного никто не обсуждал. То ли при родных говорить об этом стеснялись, то ли безвременная кончина довольно известного журналиста никого по-настоящему не волновала. Впрочем, последнее вряд ли. Безвременная кончина всегда вызывает любопытство.
Лада грустно покачала головой.
Как ни странно, помимо родных она единственная плакала на похоронах. То есть странно не то, что все не рыдали, а то, что она вытирала слезы. Стаса Виталий знал мало, но не мог не понимать, что большой любви у окружающих хамоватый журналист не вызывал. Ему самому пришлось пару раз одергивать Стаса.
– А ты сама-то как думаешь? – не уходил от подчиненной Виталий.
– Я думаю, что его убили. – Она подняла на него глаза.
Глаза у нее были красивые, темно-голубые, почти синие.
Иногда ему казалось, что девчонка в него влюблена. Вернее, не то чтобы окончательно влюблена, но сильно приблизится к этому, если ее слегка подтолкнуть. Она была ему абсолютно не нужна, но от вида почти полувлюбленной дурочки улучшалось настроение.
Он как будто молодел и возвращался в другую, прежнюю беззаботную жизнь.
Впрочем, особых забот у него и сейчас не было.
– Будем надеяться, что менты разберутся. – Он нахмурился, делая вид, что задумался о работе, и, не оглядываясь, быстро пошел к лаборатории.
Когда отпирал дверь, оглянулся. Лады в коридоре уже не было.
* * *
Близким приятелем Стас Артемию не был. Когда-то жили в одном подъезде. Сначала, в детстве, бегали вместе во дворе, потом, когда выросли, выпивали по кружке пива, случайно сталкиваясь около родительского дома.
О смерти детского друга рассказала мама. Та с родителями Стаса по-соседски дружила.
– Нужно пойти на похороны, Темка! – настаивала мама. – Ты знал его много лет.
Артемий пошел. Не потому, что не хотелось спорить с матерью, а потому что похороны были в субботу, а в выходные Артемий скучал и похороны воспринял как возможность убить время.
Потом пожалел, что пошел. Никакого горя он не испытывал и, глядя на несчастных родных, чувствовал себя неловко.
Поэтому и поинтересовался у плачущей Рины, не нужна ли какая-нибудь помощь.
– Привези вещи из его квартиры, – попросила Рина. – Их там немного. Я не могу туда ехать… Не хочу…
Она снова заплакала, и Артемий торопливо пообещал:
– Конечно. Когда скажешь.
Рине было все равно, когда он привезет то, что осталось от брата, и Артемий поехал в квартиру Стаса в понедельник после работы.
Вещей Стаса в однокомнатной квартирке действительно было немного, только одежда. Та легко поместилась в две дорожные сумки.
Возможно, Стасу принадлежало что-то еще, например неплохие карандашные рисунки на стене, но спросить об этом было не у кого.
Артемий взял обе сумки в одну руку, выключил в комнате свет и только теперь заметил, что у приоткрытой двери квартиры стоит девушка.
Он узнал ее сразу. На похоронах она топталась около Рины.
Только на похоронах он не понял, где видел ее раньше, а теперь неожиданно вспомнил.
Она дружила с сестрой Стаса много лет. Когда-то девчонки играли во дворе вместе с ними.
У нее и тогда была такая же прическа или очень похожая – прямые волосы до плеч. Спереди она скалывала их красивой заколкой, чтобы не падали на лоб. Однажды заколка потерялась, и вся детская компания дружно ее искала. Кажется, не нашла.
Жаль, он забыл, как зовут девочку.
– Я забыл, как тебя зовут, – вздохнул Артемий. – Извини. Привет.
Мама ахнула бы, увидев, как бестактно он себя ведет.
– Меня зовут Лада. – Она обвела глазами часть прихожей, видной из-за приоткрытой двери. Глаза ее наполнились слезами, она поморгала.
– Артемий, – представился он и глупо добавил: – Очень приятно.
Она попыталась улыбнуться, наверное,
