– Да ну, – отмахнулась пенсионерка, – он только на сырники идет, а так кислятина кислятиной. Вот я давеча Нюрку встретила, так она говорит…
Радуясь, что ее персона не заинтересовала консьержку, Катарина вызвала лифт и благополучно добралась до девятого этажа. У двери Виктории Алексеевны, на резиновом коврике, свернувшись калачиком, дремала серая кошка. Когда створки лифта открылись и Ката ступила на площадку, кошка резко подняла голову, повела ушами и, удостоверившись, что ей не грозит опасность, вновь погрузилась в дрему.
Позвонив, Ката начала разглаживать рукав блузки.
Минуту спустя стало ясно – Виктории дома нет.
– Ну и где твоя хозяйка? – спросила Катка у кошки. – Она ведь твоя хозяйка, правда?
Животное продолжало наслаждаться сновидениями.
Делать нечего, пришлось глубоко вздохнуть, развернуться и, как бы сказала Розалия Станиславовна, сматывать удочки.
Проигнорировав лифт, Катарина начала спускаться пешком. А что, отличная зарядка для ног, а если учесть, что Копейкина никогда не дружила с физкультурой, а спортом занималась исключительно во сне, можно убить двух зайцев сразу: оказаться внизу и немного потренировать мышцы ног.
Седовласая пенсионерка, которая пятью минутами раньше рассуждала о качестве творога, ушла – за узким столиком одиноко сидела консьержка.
– Быстро ты воротилась, – подала голос бабуля. – Что, никого дома не оказалось?
– Никого, – буркнула Катка. – Зря только прокатилась.
– А ты к кому приезжала-то?
– К Бузановой с девятого этажа.
Консьержка усмехнулась.
– Правильно, Виктории сейчас дома нет, на работе она.
– А сколько же ей лет?
– Семьдесят четыре, но возраст здесь ни при чем.
– И когда она обычно появляется дома?
– Так она почти всегда дома. Работает совсем близко, – бабуля выдержала паузу, – на первом этаже за столиком консьержки сидит.
Ката ткнула указательным пальцем в пожилую женщину.
– То есть хотите сказать, вы – это она? Вы Бузанова?
– Виктория Алексеевна, будем знакомы.
– А меня зовут Катарина.
– Вот видишь, как тебе подфартило, это еще хорошо, что я с тобой заговорила, а то ты так бы и прошла мимо.
– Да, действительно повезло.
Виктория Алексеевна вытянула вперед правую руку.
– Там под лестницей табуретка стоит, иди, возьми и присаживайся. Я так понимаю, ты поговорить со мной желаешь, раз в гости наведалась?
Копейкина медлила.
– Здесь, наверное, не самое подходящее место для беседы, людно очень, народ туда-сюда ходит.
– О чем же таком секретном ты рассказать мне хочешь?
– Виктория Алексеевна, я с вашей внучкой… с Татьяной вместе работала в школе. Я преподаю музыку в младших классах.
Пенсионерка дотронулась до сердца.
– Вам плохо?
– Нет, нет, просто в боку кольнуло. Такое иногда случается, не обращай внимания.
– Я только вчера узнала о случившемся, – продолжила Катка. – Сегодня решила сразу прийти к вам. У меня в голове не укладывается, что Тани больше нет. Мы ведь с ней практически подружились, мне казалось, сможем стать хорошими подругами. Иногда созванивались, на переменках всегда у нее в кабинетике болтали. А потом неожиданно для всех Таня уволилась, наше общение сошло на нет. Я не знаю, что именно произошло, но только на мои звонки она стала реагировать достаточно прохладно. На все вопросы отвечала либо «да», либо «нет». А сама вообще звонить перестала, – Ката шаркнула ногой, – теперь вот известие о ее гибели. У меня голова идет кругом.
Не глядя на Катку, Виктория Алексеевна тихо сказала:
– Я сама без Танечки жить не могу, мне все кажется, что она жива и скоро появится дома. После похорон я в больницу попала. Пролежала там около месяца, сердце болело. Ну, а как выписали, я домой-то приехала и поняла – не смогу в четырех стенах целыми днями сидеть. Не выдержу. Все на мозги давит. Хожу из комнаты в комнату, словно неприкаянная, то к окну подойду, то к зеркалу и все одна да одна, даже словом перекинуться не с кем. Так и с ума сойти недолго.
– У вас на пороге спит кошка.
– Это не моя, соседская. Она давно мой коврик облюбовала, они ее гулять выпускают, а она свои дела у мусоропровода сделает и к моей двери несется. Ляжет и спит по нескольку часов кряду.
Виктория Алексеевна замолчала. Она долго смотрела на свои морщинистые ладони, а потом призналась:
– Я и консьержкой-то устроилась, только чтобы дома не сидеть. Вторую неделю работаю на пару с Евдокией. Здесь хоть какое-никакое, а общение. Один зайдет, второй выйдет, кто постоит, поговорит, кто новость какую расскажет. Так денечки и проходят, а вот ночью тоска одолевает.
– А что же все-таки произошло у Тани, почему она ушла из школы? Нашла новую работу?
– Таня не работала.
– Нам сказали, она попала в аварию на собственной машине, а машины сейчас дорогие.
Виктория медленно закивала.
– Да, дорогие. Этой аварии не должно было быть. Их всех господь забирает к себе молодыми. Почему, почему они все уходят, не дожив до пятидесяти?
– Кто они?
– Родственники Татьяны. Ее бабушка умерла в сорок девять лет, мать едва дожила до тридцати шести, а Танюшка даже двадцать четвертый день рождения справить не успела.
– Подождите, а как же вы? Вам же семьдесят четыре года.
– Я ей никто. В смысле, не кровные мы с Танечкой родственники. Мы вообще не состоим в родственных отношениях.
– Не понимаю, как это? Таня говорила, что вы ее бабушка.
– Она считала меня бабушкой, а ее мать считала меня матерью. Давно это было, тридцать четыре года прошло с тех пор. – Бузанова поднесла платок к увлажнившимся глазам. – Как вспомню, что произошло, так не по себе делается. И совесть мучает, и правду я до конца не знаю. Как быть, ума не приложу. Милиции я ничего не сказала, сначала боялась, сомненьями терзалась, потом в больнице очутилась. А теперь запуталась окончательно.
– А что произошло и кого вы боялись?
– Не кого, а чего. Я боялась и боюсь правды. – Виктория Алексеевна достала из кармана упаковку таблеток и, положив одну под язык, проговорила: – Сдается мне, Таня перед самой гибелью в серьезный переплет попала. Есть у меня все основания так полагать, а признаться во всем органам все равно не решаюсь.
– Расскажите мне, вам сразу станет легче. Возможно, вдвоем мы сможем найти выход из положения.
Бузанова хранила молчание минут пять. Затем она поднялась со стула, подошла к обитой коричневым кожзаменителем двери и, дважды позвонив, не оборачиваясь, сказала Катке:
– Попрошу Евдокию заменить меня на некоторое время. Нам с вами лучше в скверик пройти, здесь недалеко. Там и поговорим.
Четверть часа спустя, направляясь к скверу, Виктория Алексеевна начала свое повествование.
* * *
К сорока годам бухгалтер Виктория Бузанова практически смирилась с мыслью, что встретить неминуемую старость ей предстоит в гордом одиночестве. Не успев в свое время обзавестись ни детками, ни супругом, Виктория уже и не надеялась, что когда-нибудь в ее двухкомнатной квартирке появится кто-то, кому может понадобиться ее забота и ласка.
Дни у Бузановой проходили по выверенному сценарию: в семь утра женщина просыпалась от звона будильника, делала десятиминутную зарядку, наспех завтракала, приводила себя в порядок и спешила на службу. Домой возвращалась в семь вечера. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Виктория даже не могла позволить себе завести домашнее животное, заранее жалея кошечку или попугая, которых в случае приобретения обрекла бы на одиночество, которого сама успела хлебнуть сполна.
– Не хочу, чтобы они целый день маялись в четырех стенах, дожидаясь, когда придет уставшая хозяйка, – говорила Бузанова знакомым, которые не единожды предлагали ей стать владелицей щенков, котят или морских свинок.
Однажды Виктория заметила худенькую девочку, восседавшую на лавочке соседнего дома у первого подъезда. Худышка держала в руках книгу и, изредка поправляя на голове косички, была полностью поглощена чтением.
Неизвестно почему, но Бузанова при виде ребенка внезапно остановилась и долго наблюдала, как светловолосая кроха перелистывает печатные страницы.
На следующий день картина повторилась. Девочка вновь сидела на лавочке с книжкой в руках.
В октябре, возвращаясь с работы раньше обычного, Виктория Алексеевна ругала себя за забывчивость. Утром она оставила дома зонтик, а днем, как назло, началась противная изморось.
Подняв воротник плаща, женщина быстро шествовала по мокрому асфальту, сгибаясь под тяжестью неподъемной сумки с продуктами.
Проходя мимо соседнего дома, она увидела старую знакомую. Но на этот раз девочка не читала. Устремив взгляд вдаль, она обхватила тоненькие плечики руками и, не обращая внимания на изморось, неподвижно сидела на лавочке.
