Я проглотил язык. Вот откуда эти улыбки, эти руки по локоть в карманах! Соня согласилась на свидание с комиссаром. Бог мой, сколько лет мы с ней скорее добрые товарищи, чем любовники, но каждое ее новое увлечение больно ранит мне душу. Или самолюбие? Как бы то ни было, я желал ей только счастья, да и к комиссару испытывал необъяснимую симпатию. Может, потому что он рыжий?
Мы с Танде распрощались, и я в самом мрачном настроении поплелся в дом. На кухне меня энергично приветствовала Лорен, воевавшая с кастрюлями.
– Как прошел допрос? Эти негодяи хоть в чем-то признались?
Я уселся за стол, подперев скулу кулаком.
– Они чисты, как снег на вершинах Альп.
– Как же, – хмыкнула Лорен. – Достаточно взглянуть на их лица, чтобы понять, что это еще те фрукты. Настоящие мафиози, гангстеры.
Она немного выпустила из себя пар и заметно спокойнее сообщила:
– Сегодня на ужин – сырные клецки.
Отчего-то при этих словах я почувствовал себя окончательно разбитым и поверженным. Нет, я ничего не имею против клецок в целом и сырных в частности, но в голову вновь полезли мысли о фондю. В сущности, я так мало попробовал в жизни, несмотря на личного повара-гиганта Васька Щекина и на регулярные наезды в Париж, где отец услаждает меня различными кухнями мира. При всем при том настоящего фондю на его исторической родине я до сих пор еще и не нюхал. Нет в жизни счастья.
– Лорен, – проверещал я голосом ослабевшего умирающего, – а вы не могли бы приготовить фондю?
Обернувшись от плиты, она смерила меня высокомерным взглядом.
– Фондю? С какой это стати! Когда-то им утоляли голод бедняги пастухи, а теперь стало модно готовить фондю в дорогущих ресторанах. Вот так все эти богачи строят из себя демократов. Я уж не говорю о том, что сейчас для вашего фондю не сезон, слишком жарко… Фондю!
Она снова фыркнула и с особой яростью загремела кастрюлями.
– Лорен, я просто хотел сказать… – попытался было объясниться я, но она лишь бросила на меня через плечо испепеляющий взгляд:
– Сырные клецки!
Я не стал спорить. В конце концов, все не так уж и плохо: Лорен накормит меня сырными клецками, Соня отправится кутить с комиссаром Танде… Ничего, бывало и хуже.
Я вышел из дома и, прогулявшись до привокзального газетного ларька, купил себе пачку «Голуаз». Пропадать так пропадать.
Сырные клецки оказались вполне съедобными, хотя, как я уже успел убедиться за время своего пребывания в Версуа, Лорен – чистюлю, великолепную хозяйку и садовницу, – поварским талантом господь явно обделил. Тем более я постарался поддержать ее, наговорив целый букет комплиментов по поводу бесподобных клецок и вообще всех ее завтраков, обедов и ужинов.
Соня, в течение всей трапезы пребывавшая в сомнамбулическом состоянии, на мгновенье очнулась и взглянула на меня с искренним изумлением. Лорен вспыхнула алым цветом и лукаво погрозила пальцем:
– Льстец! Все равно я и не подумаю готовить для тебя фондю.
Вот такой вот шлепок по попке вместо человеческой признательности. В довершение ко всему Соня отказалась выпить со мной кофе в шезлонгах на лужайке.
– Совершенно нет времени, – меланхолически заявила она. – Полдесятого мы встречаемся с Жаком и, скорей всего, прокуролесим полночи. Чтобы быть в форме, мне просто необходим двухчасовой сон, так что прошу не беспокоить.
С этими словами она поднялась в свою комнату и, могу поклясться, немедленно совершенно спокойно уснула. С «Жаком»! Я и не знал до сих пор, что у комиссара Танде такое классическое имя.
– Никакого порядка у девочки, – неодобрительно покачала головой Лорен. – Ложиться спать в семь часов вечера, чтобы подняться в девять и гулять аж до утра! Ох уж эти художники.
Я согласился с ней всем сердцем и отправился вкушать кофе в одиночестве на лужайке за домом. Удобно устроившись в шезлонге, я закурил, что вообще-то делаю очень редко, лишь в моменты крайнего напряжения и глубочайшей меланхолии.
Естественно, в подобной ситуации мысли меня посетили самые печальные. Я вспомнил лучшие дни нашей с Соней истории, и сердце защемило от тоски. Что и говорить, эта девушка сумела отплатить мне за все похождения и измены. Но если бы она действительно меня любила, разве смогла бы так быстро все забыть и крутить романы с другими? Логично предположить, что истинная любовь победила бы все испытания, преодолела все преграды и сумела бы пронести свое знамя над трупами врагов, став сильнее и чище, укрепив и очистив от скверны измен меня, да и саму Соню тоже. Вот именно. Только так.
Мои логические умозаключения прервало чье-то беззаботное насвистывание и смех. Я поднял голову и за низким заборчиком, увитым плющом, увидел лысоватого мужчину в шортах и майке, с великолепными белыми зубами, которые он скалил в радостной улыбке, наблюдая за мной.
– Привет! – дружески помахал он рукой. – Если не ошибаюсь, мсье Петров из Москвы. Сын мадам Круазье – он работает с комиссаром – сказал, будто вы из полиции. Я читаю книги и газеты, и мне кажется, что вы не просто из полиции, вы с Петровки. Петров с Петровки, ха-ха!
Он был в восторге от собственной начитанности. Я с облегчением затушил сигарету, поднялся и подошел к изгороди для дружеского рукопожатия. Сдавив мою руку, тип тут же ткнул пальцем в мой подбитый глаз, о котором я уже почти забыл.
– Кстати, от синяка легко можно избавиться с помощью мази – забыл ее название, спросите в аптеке. Я слышал, синяк связан с парнем из Польши?
Ну, конечно, историю моего синяка обсуждает сейчас весь Версуа. Я вежливо оскалился, а тип снова жизнерадостно хохотнул.
– Я – Галлуа, сосед мадам Дижон. Сегодня у меня брали показания в участке, так что я в курсе всей этой истории с исчезновением русской девушки, – он многозначительно мне подмигнул. – Правда, толку от меня мало. Что я видел на той вечеринке? С кем была русская, о чем говорила? Не видел ли я ее с подозрительными людьми до той вечеринки, не приходил ли к ней кто?
Галлуа радостно расхохотался.
– Откуда мне все это знать? Я – простой трудяга-строитель и больше разбираюсь в побелке да в качестве паркета, чем в историях с девушками. Я и в родном доме редкий гость, а уж на той вечеринке если что и увидел, так это прекрасные глаза мадемуазель Софи Дижон. Ха-ха-ха!
Хотел бы я присутствовать при допросе этого субподрядчика! Можно поспорить, что на каждый вопрос следователя вместо ответа для начала раздавался лишь жизнеутверждающий хохот. Сейчас комиссар Танде, должно быть, наслаждается протоколом допроса мсье Галлуа в духе: «Вы не заметили ничего странного в тот вечер?» – «Ха-ха-ха! Что я мог заметить, кроме чудного паркета, который сам и настелил? Ха-ха-ха!» – «Русская беседовала с кем-то из присутствующих?» – «Ха-ха-ха! С Бенини, ха-ха!» – «Вы видели, когда они удалились в парк?» – «Ха-ха-ха!..» Комиссар, безусловно, почерпнет массу полезных сведений.
Вслух я высказал данное заключение с самым серьезным и значительным видом и услышал в ответ вновь жизнеутверждающий гогот.
– Какие там сведения! Говорю вам, я вовсю увивался за вашей подругой – или теперь вернее будет сказать «за подругой комиссара Танде»…
Он хитро подмигнул, тут же горестно вздохнул, принял трагический вид и сочувственно похлопал меня по плечу:
– Ничего, все образуется, парень. В мире цокают каблучками миллионы других красивых женщин.
Лучше бы он сразу протянул мне петлю для удушения. И любят же некоторые под личиной соболезнования растравить раны ближнего своего! Я бодро мотнул головой и заверил доброго субподрядчика, что не имею к комиссару местной полиции никаких претензий.
– Ну, вот и славно, вот и славно, крепись, – ответствовал Галлуа, непринужденно переходя на «ты». – Не хочешь ли отведать красного винца моего шурина? У него великолепные виноградники под Монтре.
Последовав любезному предложению, я свободно перелез через низкую изгородь и оказался на территории Галлуа. Следует отдать ему должное: небольшой садик, изумрудная трава, белоснежная беседка и гипсовые гномы, выглядывающие там и тут из-за деревьев и кустарников, производили приятное впечатление. Прямо перед беседкой, где мы устроились, глаз радовала оригинальная композиция: темная дубовая бочка на боку, с небольшим отверстием в днище и якобы «вылившаяся» из него ярко-синяя «лужица» васильков и анютиных глазок. Я похвалил Галлуа за великолепный дизайн и творческую мысль, но он лишь махнул на это рукой.
– Все это несравнимо с вином моего дорогого шурина.
Две огромные бутыли и бокалы уже стояли на столе перед нами. Галлуа торопливо разлил вино и первым поднял свой бокал.
– За нас, любезнейший! Ваше здоровье.
Бокалы звякнули, и дегустация началась. Что и говорить, вино было отменное – терпкое, ароматное, словно в нем сконцентрировались солнце и дождь, шум ветра и запах теплой травы. После третьего бокала я уже ощущал легкий морской бриз и убаюкивающие волны.
