На этом и без того жиденький поток посетителей парка иссяк совсем. За спиной все это время не слышалось ни звука. Оставалось только сконцентрировать внимание на девушке, тем более что она, пройдя несколько шагов, сбавила скорость, развернулась и направилась в обратную сторону.
На этот раз она подошла прямиком к скамье и, прежде чем присесть, поинтересовалась:
— Не возражаете?
— Ничуть, — ответила я, улыбнувшись. — Присаживайтесь, пожалуйста. Сердце мне подсказывает, что дожидаюсь я именно вас.
Девушка глянула на меня настороженно, наконец — то узнала и на несколько мгновений совершенно растерялась. То ли от того, что ожидала увидеть здесь кого угодно, только не секретаршу директора рынка, то ли от новости, что и у таких, как я, оказывается, имеется сердце.
Сейчас она могла встать и спокойно уйти, даже не сказав «до свидания». Я предоставила ей такую возможность. В конце концов, стопроцентной уверенности в том, что агентом является именно она, у меня не было.
Но девушка осталась. Обменявшись парой условленных фраз, мы обе окончательно удостоверились, что рядом сидит именно тот человек, которого другой ожидал здесь встретить.
— У меня полчаса, — сказала я, без обиняков переходя к делу.
— Полчаса мне вполне хватит, — кивнула девушка. — Писать ничего не буду. Я могла бы и раньше догадаться, — добавила она, имея в виду, очевидно, нашу недавнюю встречу в приемной.
Собеседница производила впечатление человека прямолинейного. Меня тоже потянуло на честность.
— В этом кармане у меня лежит диктофон. Пока он выключен, но мне бы очень хотелось его включить. Доставать ручку мне бы, знаете, тоже не хотелось, холодно, да и отвлекает. Но если у вас важная информация, а я догадываюсь, что она важная…
— Нет.
— Как скажете, — вздохнула я. — В таком случае перейдем к делу. Как мне вас называть?
— Лена.
— Ольга, — я протянула руку.
Девушка усмехнулась, но пожала ее. Мне подумалось, что Лена, очевидно, ее настоящее имя. Как оказалось впоследствии, она более не собиралась скрывать вообще ничего.
— Начну издалека, — сказала она и сразу успокаивающе подняла руку. — Но не волнуйтесь, в полчаса уложусь. Для начала небольшая оговорка: я — старшая сестра Андрея Москвичова.
— Журналиста? — уточнила я.
— Да, ведущего программы «Что говорят?». Сегодня я была у него, смотрела материалы, которые ему удалось собрать. Андрею не хватает только двух основных звеньев, чтобы правильно расположить всю цепочку и сделать верные выводы. Кстати, сегодня он созванивался с Шапочниковым. Вы уже, думаю, сами выяснили, что он и есть Бесфамильный, но Андрей этого пока не знает. Он собирается с ним встретиться якобы для того, чтобы побольше разузнать о Гладкове.
— А на самом деле?
— На самом деле, — нехотя сказала Лена, — он считает, что Шапочникова вот-вот должны отправить на тот свет.
Почему именно его, хотела было спросить я, но подумала, что потом сама разберусь. В конце концов, это не так важно, если Лена не рассказывает об этом более подробно. Интереснее было бы узнать, откуда журналист тянет информацию.
— От меня он информации никакой не получал и не получит, — упредила Лена мой вопрос. — Я не собираюсь собственными руками накидывать ему петлю на шею. Но он сам достаточно умен и проницателен. Поэтому я за него беспокоюсь.
— Вы же понимаете, — сказала я осторожно, — что я не могу дать никаких гарантий или предоставить вашему брату хорошую защиту. Тем более что вы, очевидно, не собираетесь посвящать его во что бы то ни было.
— Не собираюсь, — согласилась Лена. — Но я у вас ничего и не прошу. Сделок тоже не предлагаю. Я достаточно долго общаюсь с вашими коллегами, чтобы понимать бессмысленность каких бы то ни было сделок и соглашений. Но я уверена, что, если сейчас все вам расскажу, муромская история завершится раньше, чем Андрей докопается до сути.
Я в этом не была так уверена, в чем откровенно призналась:
— Знаете, это зависит от многих причин.
— В первую очередь, — сухо сказала Лена, — ваша оперативность зависит от ее целесообразности и от важности информации. Да, раньше я сообщила лишь крупицы того, что мне было известно. Но тогда я не думала, что вся эта история напрямую коснется Андрея, единственного близкого мне человека.
— Спорить не буду, — я обескураженно развела руками.
— Итак, начну издалека. По некоторым семейным обстоятельствам мне сразу после школы пришлось пойти работать. В университет я поступила, но позже, когда нашла работу получше, которую к тому же могла совмещать с учебой. Примерно за год до окончания школы я познакомилась с парнем из детского дома, который фактически примыкал к нашей школе.
Недавно в нашем городе было несколько детских домов и интернатов. Тот, о котором я говорю, являлся образцово-показательным. Чаще проверялся, субсидировался на порядок лучше других. Воспитанников, соответственно, тоже старались отбирать: принимали или переводили из других заведений подобного рода детей с хорошим уровнем интеллектуального развития, способностями в той или иной области.
Парень, с которым я познакомилась, остался без родителей в возрасте десяти лет. Мне с ним было интересно, он много знал, любил книги, спорт, был лучшим в классе. К тому же он помнил, что такое нормальная семейная жизнь, чем сильно отличался от большинства других ребят. Моя мать к тому времени уже второй год сильно болела, чаще лежала в больнице, чем находилась дома. А отец погиб, когда я еще не ходила в школу. Так что с Женей, так звали того парня, мы находились примерно в одинаковой ситуации.
Я слушала Лену, не перебивая, однако при первом же упоминании о детском доме стало понятно, в какую сторону клонится разговор и что рано или поздно должно прозвучать имя, скорее всего, мне уже известное. Но имя Женя не говорило мне ничего. Какая-то ассоциация промелькнула, но пока не сформулировалась.
Я сделала нетерпеливый жест рукой, Лена поняла это движение по-своему.
— Я так подробно рассказываю, — пояснила она, — не потому, что хочу душу излить. Такого намерения у меня нет, и вряд ли оно возникнет. Но сократить рассказ не получится, иначе останется много неясностей.
Я хотела было ответить, что в любом случае слушать Лену очень интересно, но промолчала, подумав, что эта откровенность — а мне и в самом деле было интересно — прозвучит несколько не к месту, ведь девушка пришла сюда не для того, чтобы развлекать меня занимательными историями из своей жизни. Поэтому я просто сказала:
— Продолжайте, пожалуйста.
Лена кивнула:
— Психологическому аспекту в детском доме уделяли, к сожалению, не так много внимания, как образовательному. Возможно, считали, что если дети хорошо развиты в интеллектуальном отношении, живут в относительно неплохих условиях, то со своими внутренними проблемами они вполне в состоянии справиться самостоятельно.
— Вы о «тайном обществе»? — догадалась я.
— Да, в том числе и о нем. Как вам, вероятно, уже известно, состояли в нем десять человек. Хотя назвать эту группу «тайным обществом» было бы чересчур громко. Подросткам нужна была семья, чья — то поддержка, понимание, а не просто нормальные условия жизни и сильные преподаватели. Вот они и создали своего рода мальчишеское братство, поклялись в вечной дружбе, преданности, сохранении тайны и так далее, в чем обычно клянутся в таких случаях.
— Детские клятвы, как правило, быстро забываются, — заметила я.
— Не забывайте, что они были уже не дети. Самому младшему на тот момент было пятнадцать, старшему только что стукнуло семнадцать, он как раз заканчивал десятый класс. — Лена грустно улыбнулась. — К тому же только словесными клятвами они не ограничились.
Я думала, она сейчас скажет что-нибудь про подписи, сделанные кровью, или что-то в этом роде. Но подростки, как оказалось, смотрели на жизнь серьезнее.
— Начинался восемьдесят седьмой год, — продолжила Лена. — Время перемен, общей растерянности, первой волны агрессии и жестокости в стране. Тогда все начинали чувствовать себя беспризорниками, что уж говорить об этих мальчишках. Нам всем нужна была семья.
— То есть вы тоже…
— Нет, — Лена снова улыбнулась, на этот раз в ответ на мою непонятливость. — Про семью я сказала в общем смысле. Как я уже говорила, членами братства были только мальчишки, причем не только детдомовские. Но в какой-то степени вы правы, отношение к этому братству я тоже имела. На тот момент мы с Женей уже здорово подружились, доверяли друг другу тайны. Я что-то рассказывала ему, он — мне. Клятву он при этом, конечно, нарушал, но знал, что я никому ничего не скажу. Кстати, я бы и впредь держала все это при себе, если бы не некоторые обстоятельства. Свою роль играло и то, что Женя всегда был несколько амбициозен. Иногда любил похвастаться. А перед кем еще он мог покрасоваться, как не передо мной? Так что о делах ребят я в конечном итоге знала ничуть не меньше их самих. К тому же Женя был в этом союзе лидером, вожаком, сам же он это братство и организовал, поэтому, с его точки зрения, имел моральное право на некоторые послабления. Моего друга заботило только то, чтобы об этом не узнали остальные, ведь его авторитет мог тогда серьезно пошатнуться.
