Глава 7
— Веник! — неожиданно сообразила я.
Проводить аналогии с разными именами я начала еще тогда, когда только услышала это детское прозвище. Но Веник с самого начала устойчиво ассоциировалось у меня с Вениамином. То, что Веником по созвучию может стать также Евгений, как — то не пришло в голову.
— Я вижу, вы времени не теряли, — сказала Лена. — Он терпеть не мог этого прозвища.
Я развернула «Комсомолку» на нужной странице. Лена бросила на нее короткий взгляд, равнодушно сказала:
— Да, это он. Зверев Евгений Андреевич, будущая надежда России. Я читала эту статью.
— Но в вашем списке фамилии Зверев не было.
— Совершенно верно, там он был указан под другой фамилией. Если напряжетесь, то сообразите сами.
— Вы случайно учительницей не работали? — рассмеялась я. — Уже сообразила, но хотела услышать от вас. Это Найденов, не так ли? Но фамилия? Вы же сказали, что у него была семья. Да и отчество не совпадает.
— Через год после того, как Женя попал в детдом в Нижнем Новгороде, его усыновили, и он получил фамилию приемных родителей — Найденов. Во всех документах в дальнейшем он проходил именно по ней. По иронии судьбы, новая фамилия как нельзя кстати соответствовала статусу детдомовца. А настоящая его фамилия — Зверев. Очевидно, он взял ее уже после того, как уехал из Мурома. То же самое произошло с отчеством. О себе Женя ребятам мало что рассказывал. Тогда я думала, что ему больно или неприятно говорить на эту тему. А сейчас, особенно в свете последних событий, могу предположить, что ему просто было удобно называться Найденовым. Эта фамилия давала ему некоторое право быть среди ребят своим.
— Однако вы к нему не очень-то снисходительны, — заметила я. — Кстати, что случилось с его приемными родителями?
— Ничего, — Лена пожала плечами. — Он от них сбежал, не объясняя причин своего поступка. Мне он как-то признался, что никогда не смог бы их полюбить, как настоящих родителей, поэтому и сбежал, а потом категорически отказывался вернуться. Теперь я думаю, что он не захотел терять свою самостоятельность, к которой только-только начал привыкать.
«Однако, — подумала я, — этот Зверев, очевидно, когда-то очень нехорошо обошелся со своей подругой юности».
Лена посмотрела мне в глаза и жестко сказала:
— Когда я расскажу вам все — а осталось совсем немного, — вы тоже забудете о снисходительности, будьте уверены. И мои личные взаимоотношения с этим человеком, равно как и с другими, не имеют в данном случае никакого значения.
Я уже не сомневалась, что Зверев каким-то образом должен иметь прямое отношение к гибели своих собратьев по тайному обществу, которое сам же и создал. Однако предпочла ни о чем не спрашивать, а выслушать историю по порядку. Лена, очевидно, хорошо обдумала предстоящий разговор, избегала каких-либо двусмысленностей и собиралась идти в своей исповеди до конца.
— Продолжайте, — снова сказала я.
— Как я уже сказала, одними клятвами ребята не ограничились. Что лучше всего может заставить сразу десять человек крепко держать язык за зубами?
— Общее преступление.
— Вот именно. Предложил пойти на «дело», конечно же, Женя. Сначала все выглядело довольно невинно. Не с точки зрения законности, а с морально-этической стороны. В городе было несколько подростковых тусовок. Хотя слово «тусовки» тогда еще, кажется, не употребляли. Но это неважно. Большинство из таких компаний просто весело проводили время: играли на гитарах где-нибудь во дворах или подвалах, там же выпивали, кто чаще, кто реже.
Но для некоторых лучшим развлечением была возможность набить кому-нибудь морду. Чаще всего бить приходили детдомовцев, особенно этого детского дома, потому что его воспитанники всегда давали должный отпор, хотя потом получали за это нагоняи от воспитателей и директора. Иногда нагоняями не ограничивалось. В общем, развлечься можно было на славу.
Все было относительно нормально, пока драки эти происходили по определенным правилам, негласным законам. Но незадолго до основания «братства» произошел один печальный инцидент. Компания местных из того же района, в котором находился детдом, устраивала драки чаще всего. И вот ребята здорово подпили и отправились искать развлечений. По пути им попались двое детдомовцев. В результате один получил серьезные увечья, а другой скончался еще до приезда «Скорой». Тот, что попал в больницу, сказал, что ничего не помнит. Стукачество, — произнеся это слово, Лена на мгновение запнулась и скривила губы, — даже в таких ситуациях в детдоме не приветствовалось. Других же свидетелей происшествия не нашлось.
— Таким образом подростки остались безнаказанными?
— Совершенно верно. Вот Зверев и предложил отомстить за ребят. Естественно, его поддержали. Этим же вечером подкараулили трех человек и избили до полусмерти. Потом Зверев вынул нож и сказал, что братство надо скрепить кровью, все рав — но без этого месть будет как бы неполной. Он воспользовался ножом первый, чтобы показать пример. Остальным отступать было уже некуда.
Я присвистнула. Вот так «надежда России».
— Это было только начало, — спокойно сказала Лена. — Главным здесь было сделать первый шаг. Переступить через себя только один раз. Кроме того, как вы уже могли убедиться, Женя — прирожденный лидер.
— Для банды подростков, — не удержалась я.
— Он умел повести за собой других, убедить в своей правоте, доказать при желании, что черное — это белое, а белое — черное. Так было в детстве, те же качества Зверев сохранил и даже развил в себе и сейчас.
— Послушайте, а все-таки почему вы об этом молчали раньше? — рассердилась я, но тут же догадалась: — Вы его до сих пор любите.
Лена неожиданно звонко рассмеялась.
— Надо же, а я и не думала, что у вас могут быть такие романтические идеи. — Она сняла перчатку, вынула носовой платок и аккуратно промокнула уголки глаз. — Давно так не смеялась. Извините. Я и раньше молчала, не только сейчас. Раньше — потому что тоже давала клятву, правда, только одному человеку, но это дела не меняет. Потом — потому что не обязана отчитываться перед вами и вашими коллегами в чем бы то ни было. Что посчитала нужным сообщить, то и сообщила. Могла бы вообще промолчать, если на то пошло. Кроме того, я хотела, чтобы мой бывший приятель начал с меня. Или с близких мне людей. Сначала я, по правде говоря, и подумать не могла, что дело в Венике. Мы же его давно похоронили. Но когда узнала, что Веник жив-живехонек, только теперь он уже не Веник, а Евгений Зверев, концы тут же связались с концами.
— То есть, вы хотите сказать… Вы полагаете, что… — я неуверенно замолчала.
Взгляд Лены снова стал жестким и колючим.
— А вы полагаете что-то другое? — холодно поинтересовалась она. — Или хотите, чтобы я сформулировала все сама? Пожалуйста. Зверев своего добился, добрался почти до самого верха. Осталось чуть-чуть. Но если до сих пор ему удавалось держаться в тени, то для того, чтобы преодолеть это «чуть-чуть», без публичности не обойтись. Фамилию он изменил. Даже отчество поменял на то, которое досталось ему от отца. Но журналисты — народ дотошный, по своему братцу знаю. Однажды они могли что-то раскопать, несмотря на то, что сделать это было бы крайне затруднительно: детский дом давно расформирован, те, кто там работал, либо разъехались, либо состарились. Да и что они смогли бы рассказать? Парень как парень, хорошо учился, мастер спорта по самбо, между прочим. Оставались только те, кто знал, причем не понаслышке, какой хвост тянется за Зверевым. Сам Зверев не давал о себе знать с тех самых пор, как уехал из Мурома.
— То есть уже тогда он решил пробиваться к вершинам жизни самостоятельно, а прошлое вычеркнуть из памяти.
— Скорее всего, вы правы. Но ведь рано или поздно кто-нибудь из друзей мог его узнать и неожиданно объявиться. За эти годы Женя сильно не изменился, а пластическую операцию сделать не догадался. Думаю, так все и произошло: именно Зверева встретил в Москве Сережка Гладков.
— Но почему же он никому об этом не сказал? Ямской, во всяком случае, об этой встрече не знает.
— Откуда вы знаете? — прищурилась Лена.
— Сорока нашептала.
— Понятно. Зная Сережку, могу предположить, что он хотел сделать ребятам сюрприз, поэтому сразу и не сказал.
— Значит, Гладков явился своего рода катализатором. Логика простая: если он узнал в Звереве старого друга, значит, могли объявиться и остальные. Но они же давали клятву хранить все, в том числе свои подвиги, в тайне?
— Вы сами сказали, что подобные клятвы стоят недорого, даже если они скреплены кровью. Думаю, Зверев решил не рисковать, для него слишком многое оказалось поставленным на карту. И потом, каждый смотрит на ситуацию со своей колокольни. Зверев вполне мог опасаться, например, шантажа. Сам он, будьте уверены, на это способен.
