– Помню, – ответила Лизавета после почти минутной паузы…
Павел ничем не выдал себя. Он спокойно договорил. Спокойно попрощался с Лизой.
Внешне спокойно. Но что творилось у него в душе!
Лизавета не могла помнить того, чего не было в их жизни. Он никогда не был в Хмелицах с Таней. Он вообще никогда не был в Хмелицах! А это значит, что это была не Лизавета. Он разговаривал с электронной игрушкой.
Новая электронная компьютерная игра для одиноких мужчин – поговори со своей семьей!
Ай да молодцы программисты из Ред-Рок!
Питер Дубойс – Георг Делох
Беркенсдейл-Стрит
Лондон, Великобритания
Апрель 1996
Георг Делох был вещуном… И как положено классическим вещунам, Делох тяготел к притчам. От слепых пифий его отличало лишь то, что он был зряч. Один только Бог ведал, откуда Делоху являлось истинное видение сути вещей. Но сам профессор уверенно полагал, что его способность к прорицанию основана не на химерах тонких материй и метафизике психических энергий, а на накопленной в его светлой голове базе знаний, оперируя которой тонкий профессорский ум на подсознательном уровне безошибочно угадывал ответы любых задач…
Они сидели в пустом чайном салоне на Беркенсдейл, и Делох чистой воды самородками гнал Питеру килобайты ценнейшей информации. И то обстоятельство, что профессор подчас вещал притчами, ничуть Питера не смущало. Имеющий уши да слышит!
– Ряженая дамочка – русская, я сразу понял по глазам, еще до того, как она меня чисто по-советски козлом обругала, – усмехаясь уголками губ, рассказывал профессор, – и когда она мне выпалила, чего мол уставился, старый козел, я не обиделся, а удовлетворенно отметил про себя, какой я все же молодец!
Питер пропустил похвальбу Делоха мимо ушей и кивнул, как бы подгоняя профессора: давай-давай, дальше рассказывай.
– А почему вы решили, что она ряженая?
– А я ее потому раскусил, что она в роль свою до конца не вжилась, – ухмыльнулся Делох.
– Как это – не вжилась? Поясните подробнее.
– А так, что глядела она на молодых мужиков с привычным вызовом, мол, какая я красотка – полюбуйся! Но забыла, что по роли-то она не молодая и не красотка совсем!
– И вы это почувствовали?
– А то! – воскликнул Делох, хлопая себя по ляжкам, – она и мне сказала, чего, мол, вылупился, старый козел, совсем как молоденькие стервочки в баре обычно престарелым ловеласам говорят… А сама-то и забыла, что загримирована под стервочку не молодую, а под старую… Правда, на обычный грим это было не очень похоже, да и потек бы грим на жаре. Она словно под маской была… Может быть, какие-нибудь притирания или специальные препараты… К сожалению, в косметических тонкостях я полный профан, хотя кое-что о достижениях греческих гетер знаю. А что касается поведения… Ведь старухи-то совсем не так себя ведут, старухи-то обычно наоборот, истосковавшись по заигрывающим ищущим взглядам, никогда такого себе не позволят! Старухи на заигрывания любого, извините, козла самой любезной улыбочкой ответят, я вам авторитетно говорю!
Питер одобрительно кивнул, дескать, понимаю…
– А вообще она не простая штучка, наша русская фру Улафсен, – продолжал Делох, подливая себе и Питеру зеленого чая из прозрачного чайничка. – Она явно напомнила мне переодетого Геракла…
– Геракла? – Питер удивленно взметнул глаза на профессора.
– Геракла в гостях у лидийской царицы Омфалы, – усмехаясь, ответил Делох. – Геракл, когда убил своего друга Ифита, был наказан. Боги на три года послали его отбывать наказание в плену у Омфалы. И та наказывала Геракла, заставляя его переодеваться в женское платье, тем самым унижая его мужское начало… У Рубенса и Тинторетто любимые сюжеты, помните? Геракл выполняет домашнюю работу, переодевшись женщиной… И это после его-то подвигов!
Питер кивнул, в университете у них был неплохой курс античной культуры… И сразу вспомнил то унижение, которое испытал, когда оказался единственным из группы студентом, кто летом не ездил в Грецию… Не ездил по бедности своей… И именно тогда, когда высокомерные богатенькие детки, раздухарившись на семинарах по древнегреческому эпосу, вспоминали свои каникулярные похождения, он, Питер Дубойс, поклялся, что лучше всех выучит и вызубрит курс… И выучил и вызубрил… И потому теперь сразу понял, о чем речь в профессорской притче.
– Да, да, я вас понимаю, профессор, я припоминаю, что сама Омфала тоже переодевалась в шкуру Немейского льва и брала в руки палицу Геракла.
– Верно, и я ее сразу расколол, что она переодетый Геракл. Переодетый Геракл после убийства… После убийства своего Ифита… Она укокошила своего Ифита и переоделась старухой… А скорее всего, она и Ифита своего укокошила уже будучи переодетой…
Тут уже настал черед Питера хлопать себя по ляжке.
– В самую точку, профессор, в самую точку, давайте дальше, пожалуйста!
И то, что потом Питер услышал, он понял много позже, совсем в других обстоятельствах…
– Я что-то рассказывал ей тогда про теорию избранной личности, про так называемые космические пупки… Рассказывал ей, а у самого в голове, как помню, было сильнейшее ощущение, что именно она этот зевсов пупок…
– Что-что? Зевсов пупок? – переспросил Питер.
– Когда Зевс устанавливал центр Земли, он послал с Востока и с Запада двух воронов. Двух воронов, понимаете? Навстречу друг дружке.
И когда они сошлись в одном месте, в том месте упал метеорит – камень Омфал… И образовался пупок земли… И когда я рассказывал ей об этом, меня не покидало ощущение, что она сама может мне рассказать нечто большее… Нечто большее. Что она сама была там, когда сошлись два посланных Зевсом ворона. Что она сама – один из воронов… А почему такая странная фамилия у вас, Дубойс? Вы что, из ассимилированных французов? – спросил вдруг профессор.
– Вы почти в точку опять, – ответил Питер слегка сконфуженно, – «Дюбуа» все равно в Америке никто правильно прочитать не умеет, разве что в штате Луизиана, поэтому пришлось подчиниться невежественному большинству… Был Дюбуа, а стал – Дубойс…
– Но вы ведь не француз? – наседал профессор-востоковед.
– Правильно говорите, не француз… Отец мой французское подданство получил через службу во Французском иностранном легионе… Пять лет во Вьетнаме воевал…
– А как его фамилия была?
– Деревянкин его фамилия была, – сказал Питер.
– Ага, я так и думал, – вы русский! Деревянкин – Дюбуа, и потом американец Дубойс…
– Все верно, профессор, все верно… Дюбуа – по-французски «деревянный»… А вот Дубойс….
– А вот Дубойс – в обратной омофонной кальке – дубовый, то есть круг-то замкнулся!
– Круг… Запад и Восток… И два ворона, облетев вокруг Земли, слетелись в одно…
– Ищите теперь вашего ворона, дорогой Деревянкин! Она ведь русская – а и вы тоже русский! Найдете ведь! Как там у русских? Рыбак рыбака? Или ворон ворона?
Иван Ларин – Никита Захаржевский
Санкт-Петербург, Россия
Май 1996
Книжка радовала глаз.
На нее было приятно смотреть. Художники, специалисты по компьютерному дизайну хорошо потрудились. На славу поработали.
Черный глянец, покрывавший толстый картон обложки, притягивал к себе и возбуждал.
Да, несомненной коммерческой удачей стал этот фотомонтаж, тиражированный десятки тысяч раз. Он крикливо выглядывал теперь с книжных лотков, расклеенный по вагонам метро, призывал граждан России срочно покупать новый роман Ивана Ларина «Звон наших цепей», третью книгу сериала «Цена вопроса», что посвящалась российской братве.
Да, постаралось любимое издательство «Омега-Пасс». Не поскупилось на рекламу!
А книжку было приятно держать в руках.
И не только из-за красивой обложки, на которой художник соорудил этакую символическую композицию по мотивам тюремных татуировок на тему «Что нас губит». Тут были и игральные карты, и бутылки с вином, и прелести нежных красоток… Но главным предметом композиции был финский нож… Вот что по мнению художника в жизни братвы важнее всего. И важнее карт, и важнее женских грудок и попок… Нож и ствол. Вот что валит с ног вернее вина и женских глаз!
Книжку было приятно и полистать.
Особенно нравилось Ивану глядеть на оборот титула, где рядом с его фамилией, зафиксированной в так называемом копирайте, значился еще и тираж издания. Цифра грела Ивану душу. Сто пятьдесят тысяч экземпляров в первом заводе!
Это вам не Солженицын с Евтушенко, которые к своим юбилеям со всеми своими самыми-рассамыми книжками могли бы порадоваться нынче разве что пятитысячным тиражам…
Иван даже принялся напевать в задумчивости:
– Парсучок пид лавочкою бульбачку грызэть,
А у в хатэ моей полний порадочек идэть!
Иван улыбнулся своим мыслям. Полный порядочек идет в делах! Дела идут – контора пишет!
Именно контора пишет, ведь Иван теперь не просто какой-нибудь там писатель – paperback writer, – а самый настоящий бригадир и менеджер авторского процесса! Под его началом нынче работают две умненькие девочки и один смышленый мальчик. Накануне Иван начитывает им по телефону краткое содержание сцен и глав своего романа, а уже поутру на адрес его электронной почты девочки с мальчиком присылают ему, бригадиру и организатору творческого процесса, результат своих ночных бдений.
