Копейкина вышла в столовую.
– Слишком деловая у тебя соседка, – злилась Кира и, повысив голос, заявила: – Пусть лучше свои проблемы решает, а в чужие не суется.
Далее последовали слезливая речь и театральные закидоны: наигранные охи-ахи, закатывание глаз и, разумеется, имитация сердечного приступа.
– Лика, милая, помоги мне! Посмотри на меня, я превратилась в больную женщину со скачущим давлением и ноющим сердцем. Томка должна вернуться домой, на свою законную жилплощадь.
Анжелика возражала, приводила свои доводы, она даже умоляла оставить Тамару и Филиппа в покое. Но ее старания не возымели должного результата.
Кира Вениаминовна встала с кресла, а потом внезапно рухнула на колени.
– Лика, я жутко унижаюсь перед тобой, ну войди в мое положение. Не отнимай у меня дочь, посодействуй.
Под ее бешеным напором, вперемешку с визгами и унижением, Назарова сдалась.
– Я поговорю с Томой. Выгонять из дома не буду, но постараюсь объяснить, что она должна вернуться к вам. Гарантию дать не могу, вы прекрасно знаете ее характер.
– Спасибо, Лика. Увидишь, пройдет время, и Томка меня благодарить станет. – Слезы моментально высохли, и теперь Кира Вениаминовна светилась от радости. – Заставь, помоги подруге, не позволь ей скатиться на самое дно. Я на тебя надеюсь, дорогая.
Проводив мать подруги, Анжелика прислонилась спиной к двери и тихо прошептала: – Одни родители хлопочут над своими чадами до глубокой старости, другие и вовсе не занимаются воспитанием. Интересно, кому в конечном итоге везет больше?
Три часа ночи.
Лизавета запрыгнула на кровать свекрови и тихой поступью приблизилась к дремавшему Парамаунту. Усевшись рядом с персом, Лизка начала будить кота своей мощной лапкой. Сначала она положила лапу ему на спину, затем пару раз потыкала в бок. Парамаунт не придал «нежным» прикосновениям никакого значения. Открыв на мгновение глаза, перс замурлыкал и продолжил наслаждаться сновидениями. Естественно, Лизавету такой расклад не устраивал. Ей приспичило поиграть. Здесь и сейчас. И плевать, что Парамаунт спит, она не привыкла отказывать себе в маленьких радостях. Выждав минут пять, Лизавета выпустила острые коготки и со всего размаху саданула Парамаунта по уху. Кот вскочил, выгнулся дугой, зашипел, и… игра началась.
Лизка метнулась на пол, он за ней. Лизавета прыгнула на кресло, Парамаунт не отставал. А вот когда десятикилограммовая Лиза вскарабкалась на горячо любимую хозяйку, перс замер как вкопанный. Он уже понял, сейчас начнется извержение вулкана. Ждать, когда в него полетят все подручные средства – начиная от подушек и заканчивая будильником, кот не собирался. Забившись под кровать, Парамаунт навострил ушки. Но вот странность, Розалия бездействует. Она не орет, не матерится, а самое главное, не обзывает Парамаунта блохастым мешком.
Удивилась и Лизка. Когда она восседала на свекрови, Станиславовна открыла глаза и молча, ни пророня ни звука, аккуратно положила питомицу в ноги.
Лизавета пребывала в растерянности.
А Розалия, присев на кровати, жутко захотела пить. Как назло, стакан, покоящийся на прикроватной тумбочке, был пуст. Свекровь сжала кулаки.
В любую другую ночь она не задумываясь бы сунула ножки в туфли на шпильке, которые всегда стояли у кровати, нахлобучила на головку один из своих многочисленных эксклюзивных паричков и, с шумом распахнув дверь, отправилась бы вниз. Задумываться о том, что Катка с Наткой спят, было не принято. Это вообще не бралось в расчет. Розалия могла стучать каблуками, хлопать дверьми, наорать на кошек – и чувствовать себя при этом превосходно.
Но теперь… Когда за стенкой спит глыбоподобная Гликерия Модестовна, вбившая себе в голову, что жизни свекрови постоянно грозит смертельная опасность, Розалия боялась и шагу ступить в ночной тьме, дабы не разбудить Шухеровскую.
А прецеденты уже случались. Взять хотя бы позавчерашнюю ночную вылазку Натальи из спальни. Услышав шаги, Гликерия вылетела из комнаты со скоростью пули и с криками «Стоять! Руки за голову!», повалила Натку на пол, приняв ту за вооруженного грабителя, который вознамерился прирезать свекрищу. Ну Натку, слава богу, откачали, но страх ночных шествий по коттеджу возрос во сто крат. Катарина, зная свою привычку по нескольку раз за ночь просыпаться и припадать губами к стакану с водой, на всякий случай брала с собой пакет сока. Натка проделывала то же самое, а Розалия… Вот, например, сегодня ее стакан оказался пуст.
Жажда усиливалась, свекровь продолжала сидеть на кровати, тупо уставившись на озадаченную Лизавету. В конце концов, придя к мысли, что без воды уснуть не удастся, она начала действовать.
Вместо туфель на шпильке – вот так номер! – она выудила из-под кровати мягкие розовые тапочки с симпатичными мордашками хрюшек. Для Розалии подобное действие приравнивалось к изощренной пытке. Она всегда и везде дефилировала на десятисантиметровой шпильке, не позволяла себе спуститься вниз без каблуков даже глубокой ночью. Поэтому сейчас, стоя в центре спальни в мягких тапках, чувствовала себя отвратительно.
Наплевав на парик – если она собирается проникнуть на кухню инкогнито, он вряд ли понадобится, – Розалия медленно приблизилась к комоду.
Не создавая лишнего шума, она выдвинула нижний ящик, пошарила рукой и, нащупав искомый предмет, удовлетворенно вздохнула.
Предметом оказался фонарик, в задачу которого входило освещение пути от спальни до кухни и обратно.
Но фонарик у Розалии Станиславовны был необычный. Она сама женщина далеко не обычная, посему привыкла окружать себя такими же вещами. Нет, фонарь, конечно, хорошо светил, работал от простых пальчиковых батареек и во всем остальном ничуть не отличался от своих собратьев. Если только не заострять внимание на его форме. Фонарик имел форму пистолета. Да-да, пистолета! Оригинальный такой фонарик. Нажимаешь на курок, и появляется луч света. Сразу стоит оговориться: зря она решилась выйти ночью с фонарем в форме пистолета. Ох как зря. Лучше бы она вышла с бензопилой или отбойным молотком. Но кто ж знал-то, что невинная на первый взгляд вылазка из спальни превратится в триллер.
Бесшумно дойдя до двери, Розалия перекрестилась и, положив руку на дверную ручку, опустила последнюю вниз.
Дверь открылась. Воспользовавшись ситуацией, Парамаунт выбежал в коридор. За ним погналась Лизка. Розалия стиснула зубы. Но сегодня завопить вслед убегающим персам было нельзя. Пришлось проглотить все ругательства и сконцентрироваться на главном.
Напоминая привидение, Розалия, облаченная в пижаму, едва слышно продвигалась в сторону лестницы, держа в вытянутой руке пистолет-фонарь.
А теперь стоит сделать маленькое отступление и сказать, что Розалия Станиславовна без грима и Розалия при полном параде – отличаются друг от друга, как сковорода от бомбардировщика. Ну, ничегошеньки общего. И в настоящий момент по коридору, словно тень с фонарем, шествовала Розалия без макияжа. Некоторые спросят: а что, собственно, такого? Ну подумаешь, женщина без боевой раскраски собралась попить водички. Но на самом деле не все так просто. Когда постоянно видишь человека с одним лицом – нарисованным за пару часов, – то при встрече с этим же человеком, но уже «без лица», сразу и не сообразишь, кто перед тобой.
Розалия спустилась вниз, перевела дух и продолжила путь. Внезапно послышался знакомый шелест – в гостиную влетел Арчибальд. Если нормальные попугаи ночами спят в клетках и хранят гробовое молчание, то Арчи в этом плане являл собой исключение из правил. Очевидно, в темноте пернатый ориентировался не хуже кошек, и сейчас, сев на каминную полку, двукрылый, склонив голову набок, защелкал клювом.
Розалию прошиб пот.
– Арчи, сыночек, – зашептала она. – Ты же не позволишь, чтобы твою вечно молодую мамочку засекли в таком виде?
– Мамочка моя! Мамочка самая красивая! Гламурная! А кто нассал на кухне? Парамаунт, мать его! Гони взашей блохастый мешок! Катарина, ты стерва! Бриллианты – лучшие друзья девушек!
У Арчи начался приступ болтовни.
Свекрища приблизилась к попугаю и посадила его себе на плечо.
– Замолчи, котик, я завтра разрешу тебе съесть орехи. Много орехов, только помолчи.
– Орешки! Орешки жрать вредно! После девяти я не жру! Ката, ты корова, садись на диету.
Зажав попугаю клюв, Розалия поспешила в столовую. Там она остановилась у стола и пересадила Арчи на спинку стула.
– Сиди здесь и помалкивай, я скоро приду.
В кухне свекровь услышала:
– Сиди здесь и помалкивай! Да пошел ты! Сам иди! Лизка сожрала кусок мяса со стола! Ай, паршивка!
Потом Арчибальду надоело вести беседу с собой, любимым, и он вновь вернулся в гостиную.
Гликерия Модестовна проснулась в три пятнадцать и, ощутив непреодолимое желание проглотить пару-тройку бутербродов с ветчиной или сыром, вознамерилась немедленно осуществить задуманное. Единственное, чего она боялась, так это разбудить Копейкиных. Розалия не раз твердила, что после девяти вечера жрать вредно для здоровья, и Гликерии Модестовне жутко не хотелось, чтобы ее засекли за поеданием калорийной пищи глубокой ночью. Скинув с себя одеяло, Шухеровская сладко потянулась и свесила ноги вниз.
