Я сразу же потеряла Катьку из виду. Не знаю, как я умудрилась не выпустить из рук свой драгоценный кейс. Меня било о камни, я почти захлебнулась и уже теряла сознание, когда ногами нащупала дно.
Скользкие камни на дне вели себя, как живые и очень злобные существа. Они норовили выскочить из-под ноги или зажать ее в смертельные тиски.
Но течение само подталкивало меня к берегу. Вскоре меня уже не смывало волной всякий раз, как я пыталась встать. Подняв голову, я обнаружила, что берег совсем рядом. Прижимая к себе «дипломат», я кое-как поднялась на ноги и поплелась к нему.
Колени были разбиты в кровь, все тело ломило так, что шагу нельзя было ступить. Я чувствовала себя куском мяса, пропущенным через мясорубку. Едва выбравшись на берег, я рухнула на камни и отключилась.
Когда я пришла в себя, Катька сидела рядом и ревела как белуга.
— Ты что это вдруг?
— Живая! Ура!
— Я и не собиралась умирать. Где мы?
— Как где? На берегу.
Я поднялась и огляделась вокруг. Мы сидели на узкой полоске песка. К самой реке подступали деревья, а за спиной широко разливалась спокойная гладь воды. Вот только плыть нам по ней было не на чем.
И мы пошли.
Немного углубившись в лес, мы вышли на узкую, почти незаметную тропу в густом кустарнике. Тропой я называю ее просто по сравнению с остальной местностью — просто кусты пореже и трава пониже. Какое-то время она шла вдоль реки, и мы двигались по ней. Потом она свернула в сторону и пропала, и нам пришлось продираться по самому бурелому.
От реки мы отходить не хотели — между крон были видны тучи, затянувшие небо. Направление на север определить было невозможно. Река оставалась нашим единственным ориентиром.
Я теперь плелась сзади, а Катька выбирала дорогу. Она и заметила снова тропу.
Вдруг шум реки, который постоянно доносился справа от нас, исчез. Тропа завела нас в какие-то дебри и опять пропала.
— Не хочу тебя пугать, но, по-моему, мы заблудились.
— Ну, все. Где, по-твоему, сейчас река?
— Может быть, там, — я показала рукой назад. — А ты давно ее не слышишь?
— Не знаю.
На самом деле река могла быть где угодно. Мы бросились искать свою тропу, но найти ее не смогли. Это и спасло нам жизнь.
Мы уже десять минут, не разбирая дороги, неслись вперед, когда вдруг выскочили на предательскую тропу.
— Смотри, что это?
— По-моему, это ружье.
Это действительно было ружье. Старая одностволка с расколотым прикладом, закрепленная в развилке дерева на уровне моей груди. Направлена она была вдоль тропы, по которой мы могли бы сейчас идти. Мы заметили натянутую поперек тропы леску. Стоило задеть ее ногой, и заряд картечи навсегда прервал бы наше путешествие.
— Это какой же козел…
— Это не козел. Это охотник. Поставил самострел, лось идет — бах! — и нет лося. А охотник придет потом, ружьишко снова зарядит, лося на плечо, и привет. До следующего раза.
— А если я иду, меня тоже — бах! — и нет, так, что ли? — В голосе Катьки звучала неподдельная обида на человеческую подлость.
— Ну а ты как думала? Мы по звериной тропе идем, не по тротуару. А вот ружьишко мы, пожалуй, заберем. На случай всяких неожиданностей. — С оружием в руках я почувствовала себя намного лучше.
Неожиданность случилась на другой день, когда мы уже вышли к реке и двигались по самому краю высокого обрыва. Я с ружьем на плече опять шагала впереди, а Катька тащилась за мной с чемоданчиком. Далеко внизу билась между камней вода.
Трава на обрыве доходила мне до пояса, может быть, поэтому я его и увидела так поздно. Я начала что-то рассказывать подруге, когда навстречу мне из травы вдруг поднялся огромный бурый медведь. Он, видимо, тоже не ожидал такой встречи. Скорее испуганно, чем злобно медведь рявкнул мне прямо в лицо. Я стояла к нему так близко, что ощутила запах тухлой рыбы у него из пасти.
От неожиданности я совершила ошибку — отскочив назад, я прямо от бедра, не целясь, выстрелила. Медведь вздрогнул. Я прямо почувствовала, как картечь тугим горячим комом ударила его в грудь.
Отдачей меня сбило с ног, и я опрокинулась на спину. Раненый зверь поднялся на задние лапы и свирепо заревел.
В следующие секунды оказавшийся рядом со мной медведь замахнулся страшной когтистой лапой, но тут подо мной обвалился склон.
Я почувствовала, что лечу вниз головой. Меня обдало волной отвратительного запаха, и в сантиметре от меня пронеслась тяжелая темная туша. Не знаю, что стало с медведем там, на прибрежных камнях. Когда он до них долетел, я висела на краю обрыва, уцепившись за какие-то корни, и молилась, чтобы они не оборвались. У меня еще стоял в ушах Катькин визг, а может быть, она и не прекращала визжать с того момента, как увидела медведя.
Я громко чихнула, корни в моих руках подались.
За шиворот мне полилась струйка песка, и голос совсем рядом осторожно спросил:
— Ты как?
— Превосходно. Лучше не бывает. Ладно, перестань посыпать меня песком и подай какую-нибудь палку.
Когда я оказалась стоящей наверху рядом с Катькой, волосы у меня на голове все еще шевелились. Колени дрожали, и только теперь я поняла, что чудом избежала смертельной опасности.
После этого случая мы без всяких приключений дошли до места, где наш склон плавно спустился к самой воде. Мы спустились по нему и остаток пути спокойно прошли по ровному песочку.
Мы шли и беседовали, когда, обогнув какую-то скалу, увидели призрак. На камнях у самого берега стоял мужик в яркой ветровке и забрасывал удочку.
До привидения было шагов тридцать, но нас оно не слышало из-за шума реки.
— Ты тоже видишь? — спокойно спросила я Катьку.
Но она среагировала на увиденное как-то странно. Выкрикивая что-то нечленораздельное, она бросилась к рыбаку, словно боялась, что видение исчезнет.
Ничего не случилось. Мужик отложил удочку и спокойно ждал нашего приближения. Пока Катька махала перед ним руками, он достал сигареты и закурил. Этот жест убедил и меня, что я не брежу. Наш великий поход подошел к концу.
За поворотом реки на высоком мысу стояла настоящая деревенская изба. С огородом, коровником и привязанной к плетню лошадью. Правда, вокруг была все та же дикая природа, но это были уже мелочи.
Хозяин хутора Семеныч (рыбак оказался его племянником из города) встретил нас без особых эмоций. Словно к нему каждый день выходят из тайги оборванные и голодные женщины.
После бани, топленого молока, горячей картошки, пирогов с рыбой и еще целой горы разной еды мы впали в такое оцепенение, что дорога на лодке до города Абазы сливается у меня в памяти в сплошное серое пятно.
В Абазе нас впихнули в поезд, и через некоторое время мы очнулись уже в Абакане. Единственное осмысленное действие, которое мы совершили в этом городе (не считая покупки билетов, разумеется), — нашли приличный магазин и приоделись. Катьке мы купили пару мягких теннисных тапочек. Другую обувь с ее ногой носить было нельзя. Она хотела выкинуть свой бушлат, за время пути пришедший в полную негодность, но я не дала. «На память себе оставлю, — объяснила я ей. — Повешу на стену и буду вспоминать наше с тобой путешествие». Подруга только пожала плечами.
Всю долгую дорогу до Москвы мы только спали и ели. В коротких промежутках между этими занятиями я перебирала варианты своей мести Хамбургу и компании.
Мы вышли в столице, уже совершенно пришедшие в себя и физически, и морально.
Наконец-то инициатива перешла в мои руки, и я не собиралась ее упускать.
Остановились мы в гостинице «Россия». Две женщины неопределенных лет, нечесаные, с обветренными и опухшими от укусов насекомых лицами. Из багажа у нас с собой был только сильно пообтрепавшийся «дипломат» и вонючий сверток (драный Катькин бушлат). Портье окинул нас подозрительным взглядом, но все же выдал нам розовые карточки постояльцев. Ура, мы почти дома!
Приведя себя в порядок (туалет в плацкартном вагоне — не лучшее для этого место), я вышла в город. Нужно было подготовиться к боевым действиям. У меня была с собой обложка от журнала с телефоном штаб-квартиры Хамбурга. В одной руке я несла все тот же кейс, в другой — пакет с бушлатом. В подземном переходе к Никольской я оставила бушлат в пустом киоске. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь бомж мог на него позариться.
Я направлялась в район Старой площади — когда-то там было мое любимое кафе. Убедившись, что фирменное блюдо осталось прежним, я обошла окрестности. Место для выполнения моего плана было самым подходящим. Узкие переулки, множество машин и целые толпы служащих многочисленных контор давали мне свободу для маневра.
Вполне удовлетворенная осмотром, я нашла телефон-автомат и набрала номер Великого Учителя.
— Алло, здравствуйте. Могу я поговорить с Энтони Хамбургом?
