— Буду рада тебя видеть, — ее голос прозвучал нерешительно. Либби явно боялась, что я могла сильно измениться.
Я решила быть понастойчивей и пошла напролом.
— А что ты делаешь завтра утром? Может, я заскочу к тебе, скажем, в десять тридцать?
— Хорошо, — сказала она, отбрасывая сомнения. — Просто замечательно. Я очень хочу тебя увидеть, Джулиет.
— Отлично! Тогда до десяти тридцати.
Я уже собиралась вешать трубку, когда Либби быстро проговорила:
— Да, Джулиет, только не забудь одеться соответствующе, хорошо? Как-нибудь поскромнее.
К счастью, я привезла с собой тот наряд, в котором Йося принял меня за хасидку.
— Не сомневайся. Я оденусь так скромно, что ты меня даже не узнаешь.
Я ожидала, что Бороу-Парк, столица американского правоверного иудаизма, похож на Нижний Вест-Сайд Манхэттена начала двадцатого века, который я видела на картинках. Переполненные многоквартирные дома, мужчины в черных шляпах и с пейсами снуют туда-сюда. Может быть, есть даже носильщики с ручными тележками. Но когда я вырулила на маминой машине на Тринадцатую авеню, то вместо этого увидела самый обычный шумный коммерческий район. Повсюду магазины. Некоторые явно торгуют одеждой по сниженным ценам, но попадались и элитные бутики. К счастью, мужчины и впрямь носили черные шляпы и сюртуки, а некоторые даже длинные бороды, зато женщины разодеты по последнему слову моды. Не знай я, что по правилам им следует из скромности прикрывать волосы, я бы ни за что не подумала, что их идеально уложенные прически — это парики. За исключением изредка попадавшихся пожилых матрон в мешковатых платьях, большинство женщин красовались в элегантных костюмах и не менее роскошных шляпках. Они шли по улицам с колясками самых дорогих марок — «Априкас» и «Пег Перегос». По сравнению с ними мои соседки в Лос-Анджелесе казались старомодными провинциалками.
Квартира Либби располагалась в огромном здании из камня и металла, построенном где-то годах в пятидесятых. Я припарковала машину на платной стоянке через дорогу и зашла с Исааком в дом. Руби я оставила с родителями в Нью-Джерси. В вестибюле для посетителей стояли бледно-розовые кресла; на полу лежал чуть более темного цвета ковер. Картину дополняли красиво оформленный букет искусственных шелковых цветов и консьерж. Я сообщила ему фамилию Либби и номер квартиры, и он позвонил ей.
— Миссис Бернштейн, к вам миссис Эпплбаум, — передал он по интеркому, и, подождав, развернулся ко мне. — Прошу вас, проходите. Седьмой этаж.
Квартира Либби оказалась уютной и просторной. Передняя дверь вела в гостиную, добрую половину которой занимал гигантский вельветовый коричневый диван-раскладушка. В центре массивной мебельной стенки, в окружении полок, забитых томиками книг на иврите и английском, стоял огромный телевизор. Показывали «Телепузиков», поэтому на полу, с интересом уставившись в экран, лежали трое мальчишек. Либби, которая только что открыла нам дверь, развернулась к детям и сказала:
— Давид, Ифтах, Беня, познакомьтесь, это мамина подруга — Джулиет.
Мальчики подняли на меня глаза, приветливо улыбнулись и тут же перевели взгляд обратно на телевизор.
— Эти мне Телепузики! — вздохнула Либби. — Это единственная программа, которую я разрешаю им смотреть, так что они от нее просто без ума.
— И Руби нравится, — кивнула я.
Либби усмехнулась и легонько подтолкнула ногой старшего из мальчишек. Он захихикал и отмахнулся.
Я с трудом узнавала свою бывшую соседку по комнате. Думаю, если бы я с ней столкнулась на улице, то прошла бы мимо, даже не заподозрив, что мы где-то раньше встречались. В колледже Либби, несмотря на слегка лошадиное лицо, была настоящей красавицей, высокой, ростом около метра семидесяти (хотя сама я такая маленькая, что любой человек выше метра пятидесяти пяти кажется мне настоящим гигантом), и длинноногой. Светлые волосы до плеч она всегда собирала повязкой: простой в обычные дни и бархатной по особым случаям. Теперь волосы Либби скрывал каштановый парик с кичкой. Несмотря на беременность, она оставалась все такой же стройной, и живот торчал под одеждой, как баскетбольный мяч. Скромное темно-синее платье для беременных, красивые ноги прикрыты плотными резиновыми рейтузами. Либби выглядела почти как типичная хасидка. Ее выдавал только длинный тонкий нос, с которым один из ее предков поднялся на «Мэйфлауэр» и который он передал всем последующим поколениям англосаксонских патрициев Новой Англии, ведущих от него свой род.
— Джулиет! А ты совсем не изменилась со времен колледжа! — воскликнула Либби.
— Ну да, конечно, — усмехнулась я в ответ. — Только перекрасилась в рыжий цвет и потолстела на пятнадцать килограммов. А так все то же самое. Вот ты-то как раз нисколько не изменилась. Разве что одежда. И волосы. И живот.
Она рассеянно провела рукой по парику.
— Знаешь, это даже забавно. Я — натуральная блондинка, но ношу темный парик, а половина наших соседок прячет свои темные бесцветные волосы под роскошными светлыми париками. На их месте я бы так делать не стала. Мне кажется, это идет вразрез с главным принципом — одеваться как можно скромнее.
Затем Либби повела меня на кухню — яркую и светлую, со стенами теплого желтого цвета, украшенными детскими рисунками. Возле одной из стен стоял большой белый стол с восемью стульями из светлого дерева с плетеными соломенными сиденьями. Я присела за стол, баюкая спящего Исаака. Либби перегнулась через меня и мягко поцеловала малыша в щечку.
— Какой он милый, — проворковала она.
— Надеюсь, ничего страшного, что я взяла его с собой? Просто не успела нацедить грудного молока, а смесями мы его не кормим.
— Да нет, что ты. Какой же он у тебя соня!
— Если бы, — вздохнула я. — Он вообще начал засыпать всего около недели назад, и до сих пор ночью то и дело просыпается. В прошлую ночь у родителей он будил всех каждые полтора часа.
— Это из-за смены временного пояса и новой кроватки. Ничего, скоро привыкнет, — попыталась успокоить меня Либби.
— А твои мальчики хорошо спят? — поинтересовалась я.
— Да, с этим нам повезло. Они все перестали просыпаться ночью где-то с шести недель.
Я уронила челюсть.
— Везет же тебе.
Либби улыбнулась.
— Уверяю тебя, я здесь ни при чем. Мои мальчики такими родились на свет. С ними со всеми очень легко. Ну, кроме Шауля. Сущее наказание. Он умнее всех нас и этим пользуется.
Мы еще немного посплетничали, затем наступила неловкая пауза. Я взяла печенье из вазочки, которую поставила передо мной Либби.
— Джулиет, так зачем тебе нужны Хирши? — спросила наконец моя подруга.
Я жевала печенье и размышляла, что бы ей ответить. Финкельштейны не хотят, чтобы Хирши узнали об исчезновении Фрэйдл, боятся, что те отменят помолвку. И с моей стороны было бы некрасиво выдать этот секрет. Но вдруг мои подозрения верны? Что, если отец Фрэйдл, несмотря на ее отказ и заявления жены, что девочка должна решать сама, отправил ее к Хиршам? Ведь если этот брак все-таки состоится, ни Фрэйдл, ни ее мать ничего уже не изменят. Если это так и если я могу найти Фрэйдл и спасти от свадьбы, то я должна что-то предпринять. Хотя бы ради нее и матери.
Первым делом, я взяла с Либби обещание держать рот на замке. Она поклялась, что никому ничего не скажет. Потом я рассказала ей всю историю. Закончив, я посмотрела на нее. Лицо у нее побелело как мел, на каждой щеке горело по яркому пятну.
— Джулиет, какой бред! — выпалила она.
Я удивленно уставилась на нее.
— Что? О чем ты говоришь?
— Кем ты нас считаешь? Ты что, думаешь, мы — варвары? Что мы похищаем собственных детей и продаем их замуж?
— Нет, я… Я просто…
Договорить она не дала.
— Ты только что сама заявила, что этот мужчина, этот почтенный раввин, мог выкрасть свою дочь из дома матери и отправить ее к жениху, которого она не любит!
Честно признаться, она была права.
— Я понимаю, это звучит ужасно, но пойми, Либби, этот мужчина ведет себя очень странно. Его дочь пропала из дома уже почти неделю назад, а он все отказывается обращаться в полицию.
— Может быть, он просто знает свою дочь. Может быть, он знает, что она сбежала, и пытается спасти ее от самой себя. Если полиция найдет ее и арестует, какой порядочный человек станет на ней жениться? Отец просто пытается спасти ее будущее и вытащить из той каши, которую она заварила!
— Либби, нам с тобой неизвестно, отправил он ее сюда или нет, и на что вообще способен этот человек.
— Хорошо. Может, его я и не знаю. Зато я знаю Эсфирь Хирш. Она никогда не станет прятать похищенного ребенка. Как бы ни желала этого брака. Она не позволит своему сыну жениться на девушке, которая не хочет быть его женой.
Я не знала, что и возразить. Либби стукнула ладонью по столу.
