— Джулиет, как тебе не стыдно. Если мужчина образован, это еще не значит, что он слабак. Возьми, к примеру, Джоша.
Может, конечно, Либби права, и не все мужчины-интеллектуалы — сопляки, но ее муж, который весит килограммов пятьдесят от силы, как-то мало тянет на неопровержимое доказательство ее правоты.
— Я не утверждаю, что все они — слабаки, — пошла я на попятную. — Просто в целом они не очень-то похожи на суперменов. А большинство — не похожи вообще. Поэтому не очень верится, что они стали бы распространять такие слухи про Ари, если он просто… как ты там сказала? Да, стеснительный. Думаю, за этим что-то кроется. А друг Джоша не упоминал, откуда пошли такие слухи?
— Нет, этого он не знает. Я рассказала эту историю, чтобы ты поняла, почему Эсфирь не любит говорить о свадьбе сына. Возможно, она переживает из-за сплетен. Возможно, по каким-то своим причинам. В любом случае, к Фрэйдл это не относится.
— Может, да, а может, нет. А если слухи об Ари дойдут до семьи Фрэйдл, что случится?
— Не знаю. Все зависит от ситуации. Если они этому поверят, то могут расторгнуть помолвку. А может, и нет. Неизвестно.
— То есть как, — возмутилась я, — ты хочешь сказать, что они все равно могут выдать ее за него замуж?
— Думаю, да, если бы Ари заверил их, что он не гей, или что он гей, но на браке это не отразится.
— Даже так, Либби? А как это может не отразиться на браке?
— Джулиет, в вопросах нетрадиционной ориентации я, конечно, не специалист. Тем не менее, если, как нам говорили в Университете Уэсли представители Ассоциации геев и лесбиянок, десять процентов людей гомосексуальны, то и среди хасидов есть какое-то число геев. И при этом большинство из нас женится и заводит детей. Значит, бывают гомосексуалисты, которым удается победить свои сексуальные желания ради семьи, общины и религии.
— Или не показывать их на людях.
— Может быть. А что в этом плохого? Если человек доволен своей семьей и счастлив в своей общине, то с чего ему горевать? Секс все-таки не самое главное в жизни.
— Дело не только в сексе, Либби. Гомосексуальность определяется не тем, с кем ты спишь. Гомосексуализм — это особый склад ума. Как можно назвать счастливым человека, который переступает через себя только потому, что община не принимает его таким? Откуда тебе знать, может, эти люди, о которых ты говоришь, глубоко несчастны из-за того, что не могут быть самими собой, — возразила я.
— Ты права, Джулиет, — вдруг согласилась Либби. — Я не знаю, что они чувствуют. Насколько мне известно, большинство геев предпочитают уйти из общины, потому что не могут совместить свои сексуальные предпочтения с религиозными. Не знаю. Возможно, я так счастлива, что не могу представить, что кто-то может хотеть другого, а не замечательную семью, красивых детей и общину, в которой тебя любят и защищают.
— Знаешь, Либби, думаю, большинство гомосексуалистов хотят того же самого. Замечательную семью и сообщество, которое бы их поддерживало и принимало такими, какие они есть.
— Джулиет, я знаю. Не подумай, я не гомофобка. Я с тобой согласна. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что у нас здесь все немного сложнее.
Слова Либби дали мне новую пищу для размышлений. Но пока я не понимала, насколько важную роль это может играть в исчезновении Фрэйдл. Нужно больше информации.
— Либби, то, что ты мне сказала, может иметь значение. Но мне нужно знать больше.
— Зачем? Почему ты не можешь все это бросить?
— Потому что Фрэйдл пропала, и я должна ее найти.
— Ты? Почему ты? Вы же с ней почти не знакомы. Ради всего святого, она всего один раз сидела с твоим ребенком. Зачем лезть в жизнь бедного мальчика ради какой-то незнакомой девушки?
Этот вопрос застал меня врасплох. В принципе, Либби права. Фрэйдл я не знаю. И на самом деле все это меня не касается. Так же, как в свое время и убийство Абигайль Хетэвей меня не касалось. Но знаете, я никогда не умела «не лезть не в свои дела», и до сих пор не горю особым желанием этому учиться. К тому же непохоже, что кто-то еще стремится отыскать Фрэйдл.
— Это мой долг, вот и все. И я это сделаю, Либби, с твоей помощью или без. Конечно, я могу попробовать разнюхать все сама, но за деликатность своих методов не ручаюсь. Здесь я никого не знаю, поэтому, чтобы добыть информацию, придется ходить и задавать вопросы. А задавать вопросы незнакомым людям — это невежливо.
— Конечно, невежливо, — нахмурилась Либби.
— Но если вы с Джошем решите мне помочь, то, возможно, я смогу найти ответы, не поднимая тут всех на уши.
Да знаю, знаю. Это уже шантаж Некрасиво. Зато эффективно.
Либби вздохнула.
— Что ты от меня хочешь?
— Мне нужно поговорить с другом Джоша. Тем, который рассказал про Ари.
Либби молчала.
— Либби…
Она хлопнула ладонью по колену.
— Хорошо. Приходи к нам на ужин завтра вечером. Я его приглашу.
— Либби, ты прелесть.
Я наклонилась поцеловать ее в щеку, но Либби отпихнула меня. Пожала плечами и возвела очи горе.
— Джулиет Эпплбаум, ты ни капли не изменилась.
Я кивнула и посмотрела на часы. Уже за полдень.
Если я хочу проскочить пробку на мосту и попасть домой, нужно ехать.
— Мне пора, — я взяла на руки Исаака и поднялась с дивана.
Либби проводила меня до дверей. Мы обнялись. Несколько секунд я стояла, прижимая ее к себе и пытаясь понять, почему мне так грустно. И тут до меня дошло, что грустно не из-за Либби — она как раз счастлива, — а из-за себя. Ведь у нее в жизни есть то, что делает ее счастливой, а у меня этого нет.
— Знаешь, Либби, — сказала я. — Я тебе завидую. Ты нашла свое место в жизни. Я не встречала таких счастливых людей.
— Я знаю, мне очень повезло, Джулиет. Я на самом деле счастлива. Очень счастлива. У меня любящий муж, очаровательные дети и заботливая община. Я нашла свое место. Хотя, честно признаться, довольно странное для официального члена ассоциации «Дочерей Американской революции»!
Я рассмеялась и сказала:
— До завтра.
— Только веди себя прилично, Джулиет.
— Хорошо. Обещаю.
Она снова закатила глаза и закрыла за мной дверь.
На следующее утро за завтраком я размышляла о событиях предыдущего дня и заплетала Руби косички. Либби права. Эсфирь Хирш не похожа на человека, который стал бы участвовать в каком-нибудь грязном деле. Но внешность бывает обманчива. Оставалась возможность, что Ари Хирш все-таки причастен к исчезновению Фрэйдл.
— Сиди тихо! — прикрикнула я на дочь, борясь с искушением отдергать ее за косы. — Я не могу заплетать тебе волосы, когда ты все время вертишься!
— У меня нога чешется! — возмутилась Руби.
Мать сняла непоседу с моих колен и протянула руку за расческой и резинками.
Я с облегчением их отдала. Парикмахер из меня всегда был никудышный. Мать села рядом с Руби, которая вдруг решила претендовать на звание самого послушного ребенка.
Я поднялась налить себе очередную чашку кофе.
— Каждая капля выпитого тобою кофеина попадает в грудное молоко, — заявила мать.
— Спасибо, мадам Ля Леш,[41] но сегодня утром кофе мне просто необходим. Я выжата как лимон. Твой внук орал всю ночь, если ты не заметила.
— Конечно, он всю ночь орал. А с чего ему спать? В твоем молоке сплошной кофеин!
— Мама, я не хочу с тобой сегодня ругаться. Где Исаак?
— Дедушка пошел с ним погулять. Так, Руби, иди, посмотри на себя в зеркало. Настоящая принцесса.
Мама заплела Руби по две косы с каждой стороны. Итого четыре. Моя дочь стала похожа на ненормальную.
— И правда, принцесса, — солгала я, откинулась на спинку стула и положила ноги на стол. — Слушай, мама. Я сегодня вечером опять иду к Либби на ужин. Ты не против, если я снова оставлю тебе Руби?
— Конечно, нет. Может, Исаака тоже?
— Не могу. Я не нацедила ему грудного молока, а смесью его кормить не стоит.
— Так нацеди. Ты же привезла с собой этот ужасный аппарат. Вот и займись этим.
Почему бы и нет? Я дошла до горы чемоданов и выкопала молокоотсос. Сняла лифчик, поставила аппарат на кухонный стол и закрепила шланги и бутылку. Первый раз, когда я решила воспользоваться молокоотсосом, я включила его на полную мощность, а потом добрую минуту пыталась вытащить сосок из шланга. Минуту боли и страха — а вдруг сосок растянется сантиметров до пятнадцати в длину? Я осторожно поставила давление на «среднее» и села ждать. Данная процедура никогда не давалась легко. Я могла сидеть часами, ощущая себя настоящей коровой, и в результате получить каких-нибудь жалких пятьдесят миллилитров молока, плескавшегося на дне бутылки.
Сегодня все шло ненамного лучше. Я закрыла глаза и вместо булькающего и шипящего аппарата попыталась представить моего дорогого малыша. Я представила, сосредоточилась и… Полчаса спустя передо мной стояло полстакана молока.
