— Этого хватит? — с сомнением спросила мать.
— Надеюсь. Это все, что есть.
— Ладно. Давай, я поставлю его в холодильник, — вздохнула мама и потянулась за бутылкой.
Я отмахнулась.
— Не беспокойся. Я сама поставлю.
— Нет уж, давай я. Ты еще не отстегнула аппарат.
Мы начали выдирать друг у друга бутылку, и, конечно же, она упала между нами на пол.
— Ой, — выдохнула мама, глядя, как молоко растекается маленькой лужицей.
— Кажется, сегодня я беру его с собой.
— Кажется, да.
— Скажите, — обратилась я к другу Джоша, — если Ари Хирш скрывает, что он гей, что случится, если это выплывет наружу?
Мы сидели за столом на кухне Либби. Ее дети уже спали, и Либби, опершись на разделочный столик, держала на руках дремлющего Исаака. На ужин она приготовила жареного цыпленка с брюссельской капустой. Мы поели, напряженно ожидая этого разговора. Сэм Крамер, друг Джоша, согласился прийти на ужин с явной неохотой. Могу поклясться, он подозревал, что я буду расспрашивать его об Ари Хирше. Джош тоже не особо радовался моему приходу.
После небольшой паузы Сэм ответил:
— Даже не знаю. Семья могла бы от него отказаться. А может, об этом просто молчали бы, надеясь, что все уляжется само собой.
Я удивленно подняла бровь.
— Мистер Крамер, расскажите об отношении хасидов к гомосексуалистам. Среди хасидов есть геи? Или гомосексуализм и иудаизм — вещи взаимоисключающие?
Сэм аккуратно убрал крошку штруделя с уголка полных губ, откинулся на спинку стула и сцепил руки на своем круглом брюшке.
— Как это видится мне, для правоверного гея-иудея существует три пути, — произнес он. — Во-первых, он может жениться и, подавив свои сексуальные желания, притворяться гетеросексуальным мужчиной.
— И вы думаете, такое возможно? — возразила я.
— Откуда мне знать? Наверное, возможно. Если мужчина будет больше думать о праведной жизни, а не о собственных желаниях, он справится.
Это похоже на то, что мне описывала Либби.
— Вы таких знаете? — спросила я.
— Не уверен, ведь неизбежным следствием такого решения станет необходимость держать свою ориентацию в тайне, верно? Хотя однажды я встречал раввина, возглавляющего городской анонимный центр для евреев-гомосексуалистов. Они организуют встречи, проводят семинары. Он сказал, что у них даже есть группа геев — студентов иешивы, которые устраивают регулярные собрания.
— Правда? — изумленно прошептала я.
— Да.
Я задумалась.
— Похоже, родители Ари надеются, что он поступит так, как вы говорите. Женится и будет делать вид, что все в порядке, надеясь, что это пройдет. Если слухи верны, то это так.
— Если он — гей, то они, наверное, хотят именно этого. Но ведь мы не уверены, что он — гей. К тому же, в любом случае, он может стать замечательным любящим и заботливым отцом и отличным мужем.
Сэм слегка икнул.
— Возможно, — с сомнением сказала я. — Вы сказали, существует три пути. Один вы описали. А какие два других?
— Мужчина может вообще порвать с хасидской общиной. В Верхнем Вест-Сайде есть Современные Ортодоксальные синагоги. Там его, скорее всего, примут. Так примерно и поступил тот раввин, которого я упоминал. Сам он из очень строгой правоверной семьи. Он вышел из чулана, еще когда учился в школе раввинов. Представляете, как к этому отнеслась его семья? Само собой разумеется, он больше не хасид.
— А последний вариант?
— Он может остаться в общине, но при этом жить сам по себе. Он никогда не женится. Будет жить один, может быть, даже с мужчиной, если это, конечно, останется в тайне. Разумеется, он не будет общаться с другими геями, зато останется хасидом.
Все это очень интересно, но пока никак не связано с Фрэйдл.
— Ари согласился жениться. Значит, он явно выбрал первый вариант. Но что, если бы слухи дошли до семьи Фрэйдл?
Я уже задавала этот вопрос Либби, но у Сэма могло быть свое мнение по данному вопросу.
— Зависит от ситуации. Например, они бы расторгли помолвку. Или не обратили внимания на слухи и заключили брак. Вопрос в том, насколько для них важен этот союз и насколько Фрэйдл и Ари подходят друг другу в остальном.
А что, если Фрэйдл и ее семья все-таки узнали об этом, но ее отец решил заключить брак, несмотря ни на что? Возможно, это и заставило ее сбежать.
— Послушай, Джулиет, на твоем месте я был бы поосторожней, — прервал мои размышления Джош.
— В смысле? — не поняла я.
— Хирши — очень известная семья. Дядья Ари по материнской линии очень, как бы это сказать… влиятельные.
— Знаю. Я уже слышала о богатых дядюшках, которым принадлежит половина Бороу-Парк.
— Этих людей здесь очень уважают. С ними… не стоит связываться.
— Джош, — испуганно одернул его Сэм.
— О чем это вы? — надавила я.
Джош посмотрел на Сэма и пожал плечами.
— Да так, ничего. Просто они занимаются недвижимостью. Собирают ренту.
— Ренту? Они что — еврейская мафия?
— Нет, нет! Ничего подобного. Послушай, я хочу тебя предупредить: не стоит к ним лезть. Им может не понравиться, что кто-то интересуется их племянником.
Я смотрела на Джоша и пыталась понять, не шутит ли он. Неужели он в самом деле считает, что мне стоит бояться нескольких старых хасидов? Я поблагодарила за предупреждение и пообещала соблюдать осторожность. Чуть было не ляпнула, что одной пули мне хватило. К счастью, я вовремя спохватилась: подобное высказывание неминуемо потребует дополнительных разъяснений, а времени у меня и так мало.
Тем не менее его слова натолкнули меня на одну интересную мысль. А что, если Фрэйдл, узнав про Ари, стала угрожать не только отменить помолвку, но и рассказать всем, почему она не хочет вступать в этот брак? Как далеко могли зайти эти дядья, чтобы заставить ее замолчать?
— Мне нужно поговорить с Ари Хиршем. Как я могу с ним встретиться?
Тут Либби, молчавшая во время разговора, не выдержала:
— Нет. Это глупо. Зачем тебе говорить с бедным мальчиком? Зачем его беспокоить? Ты его только напугаешь!
— Послушай, Либби. Все, что мне сейчас известно, — это слухи и домыслы. А мне нужна правда. Нужно понять, что знала Фрэйдл. И единственный способ выяснить это — поговорить с Ари.
— Глупости, — проревел Сэм.
— Никакие это не глупости, — стояла на своем я. — Конечно, я могу задать этот вопрос семье Фрэйдл. Как вы думаете, что больше побеспокоит Ари?
Все трое переглянулись. Наконец Джош сказал:
— Я не могу обещать, что он захочет с тобой разговаривать. Но я могу о тебе сообщить. А дальше — как знаешь.
Джош обещал поговорить с Ари на следующий день. Либби передала мне Исаака. Я обняла ее на прощанье, но она не ответила. Я надеялась, что мы все-таки остались друзьями.
Когда я вернулась, Руби еще не легла спать и ждала нас с Исааком под дверью.
— Привет, малышка, — улыбнулась я. — Что вы сегодня делали с бабушкой и дедушкой? Ездили к Бубе в дом престарелых?
Руби кивнула, ее нижняя губа задрожала, и она прошептала:
— Я хочу к папе.
Я отдала Исаака матери, обняла Руби и поцеловала в щеку. Она уткнулась лицом мне в шею и зарыдала.
— Знаю, моя дорогая, — сказала я. — Без папы плохо. Я тоже по нему очень скучаю. Давай мы ему позвоним?
Мы уже и так говорили с Питером раз триста за последние два дня, но еще один звонок не повредит. Я усадила Руби на колено, взяла телефон и набрала номер сотового Питера: я была уверена, что он все еще на съемочной площадке.
Раздалось два гудка, и чей-то женский голос сказал мне:
— Алло.
Меня захлестнула волна дикой ревности, смывая все то хорошее, что осталось в моем сердце после наших с Питером объятий у Мерзкой Минди и в аэропорту. Сейчас-то я уверена, что муж во мне души не чает и ни за что не изменит мне. Но женщина после родов, даже четыре месяца спустя, особенно подозрительна. И вовсе не потому, что не сбросила вес, набранный за время беременности, хотя это только ухудшает дело. И даже не потому, что из-за вечного недосыпа у нее круги под глазами и плохое настроение. Просто в это время ей меньше всего на свете хочется прикасаться к кому-то, кроме своего ребенка, даже если этот кто-то — ее муж. Когда ты — кормящая мать, твое тело тебе не принадлежит. Ты готова в любое время удовлетворять любые физические потребности своего чада, зато мысль удовлетворять чьи-то сексуальные потребности — независимо от того, сколько удовольствия при этом получишь ты сама — приводит тебя в ужас. По крайней мере, у меня именно так. В общем, на этом конце провода находилась я — женщина, которая отчаянно любит мужа, но интересуется сексом не больше, чем прыжками с парашютом (если не меньше). А на том конце провода она — и неважно, кто она — со своим мягким и томным «алло».
