кричали?
– Сначала да. А потом она его на лестницу выгнала, или, может, он сам выбежал. Когда я к глазку подбежала, они уже на первом этаже были. Алена вопила: «Отцепись!» Они, наверное, подрались. Я не выдержала, вышла на площадку, а она уже поднималась к себе и халатик поправляла. Я у нее спрашиваю: «Алена, он тебя обидел?», а она: «Все в порядке, теть Ань. Простите, что потревожили».
– А ночью? Неужели ничего не слышали? Квартира же прямо напротив вас.
– Не могу себе простить, – по лицу Анны Павловны снова потекли слезы, – но я ничего не слышала. Может, если бы услышала, успела бы что-то предпринять. «Скорую» бы вызвала, например. Но я спала уже, прости, Ванечка… Никто ее не спас… – Женщина затряслась в истерических рыданиях, и нам с Иваном стоило больших трудов успокоить ее.
Ваня кинулся к мойке и, достав оттуда стакан, налил воды, а я трясла хозяйку за плечи с просьбой сказать, где у нее хранится валерьянка. Анна Павловна в конце концов махнула рукой куда-то в сторону подвесного кухонного шкафа, откуда она минутами ранее выудила полотенце.
Открыв дверцу, я нашла бутылек и накапала в ложку два десятка капель.
Придя в себя, Анна Павловна долго извинялась, и мы с Иваном чувствовали себя неловко из-за того, что пришлось разбередить ее свежую душевную рану.
– Нам пора, – твердо сказал Иван, и я кивнула в ответ на его вопросительный взгляд.
– Погодите, – забеспокоилась старушка, – я вам пирога заверну с собой.
Она засуетилась у стола, укладывая большие ломти в промасленную бумагу, как вдруг из подъезда донесся какой-то шум.
– Убийца! Убийца! – кричал где-то срывающийся старческий голос.
Анна Павловна закатила глаза:
– Опять эта блаженная! Не обращайте внимания, бога ради. Ну что возьмешь с больного человека?
Иван приоткрыл входную дверь и выглянул наружу.
– Может, что-то случилось?
– Пошли посмотрим, – я толкнула его в спину, почувствовав ладонью приятное упругое тело, и мы выбежали на площадку.
Анна Павловна, сняв фартук, устремилась за нами.
Глава 4
Внизу, на первом этаже, мы увидели старуху. Худая как жердь, с огромной копной седых всклокоченных волос, в ветхом халате – она стояла, держась за перила сухой узловатой рукой, и выкрикивала, глядя куда-то в пустоту.
– Убийца! Убийца!
Одного взгляда хватало, чтобы понять, насколько она была не в себе.
– Клавдия Наумовна, что вы так кричите? – спросил Иван, первым подбегая к несчастной женщине. – Зайдите к себе.
– Да она же больная на всю голову, вот и кричит. Сил уже нет в одном доме жить с этой ненормальной! – послышался раздраженный голос.
Из соседней квартиры на первом этаже вышла невысокая женщина средних лет. В дверях за ее спиной, сгорая от любопытства, стоял маленький мальчик с пластмассовой пиратской саблей в руках.
– Уже два дня орет.
– Убийца! – Клавдия Наумовна повернулась к соседке и плюнула в ее сторону.
Иван попытался увести буйную старушку в квартиру, но она оказалась не такой уж слабой. Крепкими, словно деревянными пальцами она вцепилась в руку парня и так крепко ущипнула его, что он вскрикнул и отшатнулся.
– Когда же тебя уже в дурку заберут?! – со злостью выдохнула соседка и захлопнула дверь.
– Ну мам! – взвыл за дверью обиженный детский голос. – Интересно же!
– Клавдия Наумовна, какой убийца? – подала я голос, и старуха перестала кричать, уставившись на меня своими бледными, как речная вода, глазами.
– Убийца… Убил и убежал… Убил и убежал…
– Да вы не слушайте ее, молодежь. – Анна Павловна спешно спускалась по лестнице, придерживаясь за перила и охая на каждой ступеньке: – Полиция думала, она что-то видела. Расспрашивали ее, но она просто испугалась. Да если бы и видела – сами понимаете, свидетель из нее никакой. Она только и болтает: «убил да убежал».
– Вы видели кого-нибудь той ночью? – спросила я все-таки, подходя к сумасшедшей.
Чтобы успокоить старуху, я взяла ее руки в свои, и она их не отняла.
– Убийца. Убил и убежал, – уже тише повторила Клавдия Наумовна, глядя мне в глаза.
– Ночью? – спросила я.
– Ночью.
– А как он выглядел, Клавдия Наумовна?
– Убийца.
– Высокий, низкий?
– Убил и убежал. Капюшон.
– Капюшон?
– Капюшон! – закивала женщина. – Убил и убежал капюшон.
– Да она придумывает, не слушайте! – повторила Анна Павловна. – Когда полиция приехала, к ней стучали, но она спала. Открыла только под утро, когда полковник с папкой второй раз к ней сунулся. Глаза вытаращила, а тот ей с порога: – У вас тут девушку убили, вы ничего не видели? Вот она и испугалась. Как заведенная повторяет: «Убийца, убийца!» Думает, ее кто-то убить хочет.
– Клавдия Наумовна, – Анна Павловна повысила голос и сказала помешанной прямо в ухо: – Никто вас убить не хочет! Все в порядке!
– Подождите, – рассердилась я, отодвигая добродушную соседку в сторону. – Клавдия Наумовна, вы видели кого-то в капюшоне?
– Видела! Видела! – крикнула та, оскалив наполовину беззубый рот. – Черта в капюшоне видела! Убийца! Убежал… раз, раз… и убежал. Раз, раз, раз, раз….
– Совсем крыша протекла, горе-то какое. А ведь когда-то секретарем обкома была, – огорченно вздохнула Анна Павловна.
– Надо что-то делать, – опять вышла в подъезд соседка с первого этажа, которая, очевидно, подсматривала за происходящим в глазок.
Она прикрыла за собой дверь, но в щелку тут же сунулся любопытный нос, усыпанный веснушками.
– А что делать-то? Куда писать? – закудахтала с готовностью Анна Павловна. Стало понятно, что острую тему в доме с удовольствием обсуждали каждый день. – Опять в психушку? Так ее там пару дней подержат и опять выпустят.
– Ну так пару дней хоть поживем спокойно, без этих криков.
Клавдия Наумовна, кажется, сообразила, что речь идет о ней, и, наконец утихнув, скрылась в своей квартире, напоследок еще раз плюнув на пол.
Мы с Иваном задержались на первом этаже, опрашивая соседку с сыном, но ничего нового не услышали. Про дневную ссору влюбленных в этой квартире
