как приезжал к Нине Ильиничне. Видно, дома у него пироги печь некому. Наверное, и правда с одной собакой живет.
Да что со мной? Иванова, сосредоточься!
– Я, деточки, обречена на пожизненное стояние у духовки, – пожаловалась старушка, разрезая мягкий, как пух, пирог, – если в доме не пахнет выпечкой, то пахнет кошками этими проклятущими!
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Ваня, по-хозяйски выкладывая большой кусок на свою тарелку, а второй на мою.
– Ой, – махнула рукой Анна Павловна, усаживаясь рядом. Она кинула в граненый стакан с крепким чаем пару кубиков кускового сахара и помешала ложечкой, – куда мы только не жаловались! И депутату, и в санэпидстанцию. Они приедут, что-то там ей выпишут, а эта малахольная плевать хотела на все штрафы и постановления. Пока не помрет, прости господи, будем маяться. Так ладно бы кошки! Она шумная стала. Раньше сидела тихонько у себя в квартире, в щелочку подглядывала за всеми, а как это несчастье с Аленой случилось, ее как прорвало: «Маньяк! Маньяк! Опять придет и всех зарежет!»
– Она видела что-то? – спросила я.
– Чего она там видела ночью? – отмахнулась Анна Павловна. – Спать-то ложится в восемь. Что ей еще делать? Телевизора у нее нет. Был старенький, да делся куда-то. Может, продала, может, украл кто, не знаю. Вот и валится в кровать засветло. Мы, старики, вообще рано на боковую отправляемся. У нас режим дня как у детей. Кушайте!
Мы с Иваном послушно откусили от пирога, и я даже глаза закрыла от удовольствия. Такой вкусной выпечки мне давно не приходилось пробовать. Кажется, понятно, почему Ваня тут частый гость. Надо будет тоже как-нибудь навестить старушку, и плевать на фигуру.
Некоторое время мы жевали, и я на долю секунды вообще забыла, зачем мы пришли, но спохватилась и мысленно дала себе пощечину. Вот недаром я сладкого не ем – натурально наркотик, отключающий мозги.
– Расскажите о той ночи, пожалуйста, – попросила я.
– Что тут рассказывать. Полиция уж все выспросила, – вздохнула старушка, но, как я уже знала по опыту, это была традиционная стариковская прелюдия к разговору. Поделиться пережитым пожилые свидетели очень любили.
И я не ошиблась: Анна Павловна без паузы тут же перешла к делу:
– Алена приехала за день до похорон. Всей организацией занималась сестра Нины, Лариска, и вот, – она качнула головой в сторону Вани, – Борис Михайлович тоже помогал. Деньгами, как я понимаю. Уж не знаю, что там их связывало, и знать не хочу, но то, что Борис Михайлович участвовал в жизни бедной Нины, – это факт. Он даже в клинику пытался ее положить. Но Нина ни в какую не хотела лечиться от пьянки. Да и не помогло бы это. Говорят же – женский алкоголизм неизлечим. Так и померла в обнимку с бутылкой.
Анна Павловна печально покивала, словно соглашаясь с самой собой.
– Алена приехала из Москвы со своим хахалем. Он тут все время вертелся, но толку от него было мало. Гроб помогал сносить – чуть из-за него не уронили. Слабенький какой-то, манерный, неловкий. Он мне и в сериале никогда не нравился. Вот Алена играла – любо-дорого глядеть, сразу видно, талант. А этот – тьфу и растереть, посмотреть не на что, одни глазищи.
Анна Павловна сделала передышку и отхлебнула чаю из стакана. Ваня потянулся за вторым куском пирога.
– Ну вот, значит, похоронили Нину. Поминки были небольшие. Соседи только да Лариска. Еще девчонка повертелась знакомая, они с Аленой дружили, но заходить она не стала.
Мы с Иваном переглянулись. Даша не рассказывала про то, что была на поминках у матери своей подруги.
– А на следующий день утром я вижу – Алена какие-то пакеты выносит. Спрашиваю – что это? Она говорит – мусор. Мол, уезжаю завтра и выбрасываю, чтобы не пропало. Я огорчилась, что она сразу решила в Москву вернуться, но Алена объяснила – съемки. Мол, приеду в ноябре и квартиру продам.
– Анна Павловна, вы видели на Алене в эти дни какие-нибудь украшения? – спросила я.
– А как же! Кольцо было большущее с синим камнем. Я ей говорила еще: «Спрячь, район у нас бедный, запросто могут ограбить». Но она продолжала его таскать, только повернула камнем вниз. И сережки были. Простенькие такие с виду, но красивые. А больше вроде ничего не припомню, но я, признаться, не рассматривала ее пристально.
– Что произошло ночью?
– Мой муж Вася со смены возвращался и нашел ее на пороге. Он как начал в дверь со страху ломиться! Забыл, что ключи есть. Колотит, орет чего-то. Я проснулась, испугалась, подумала, воры. Сковородку на кухне чугунную взяла – и к двери. А он там вопит: «Аня, Аня, открой, Христа ради! Тут убили кого-то!» Алена же лицом вниз на ступенях лежала, он не разглядел сперва.
Иван помрачнел, но ничего не сказал. Только откусил от третьего куска.
– Я открыла, а там… кошмар этот…
Анна Павловна неожиданно залилась обильными слезами, словно кто-то повернул невидимый выключатель. Я даже опешила.
– Простите… Я держусь, держусь. Стараюсь себя отвлечь, но как вспомню, так ничего не могу поделать – реву белугой… – Старушка поднялась, достала из кухонного шкафчика чистое полотенце и снова села за стол, утирая покрасневшие глаза.
– Мы же Алену растили буквально всем домом. Понимаете, своих детей-то нет у нас, вот и относились к ней как к внучке. Да и Нину жалко. Мы тут за долгие годы такой большой семьей стали… Я полицию вызвала и Борису Михайловичу позвонила. Он сказал, пока полиция в доме будет, не сможет приехать, а потом, – она кивнула Ване, – тебя пришлет.
– Скажите, вы слышали какой-нибудь шум в этот день из квартиры Каменцевых? – спросила я.
– Слышала, как Алена со своим ухажером ссорилась, с малахольным этим. Крик стоял такой, что сложно было не услышать.
– Оба кричали?
– Ну, говорили громко, но кричала в основном Алена. Она так злилась! «Ненавижу, – кричит, – убирайся!» Ну, оно и понятно. Этот Юрик, как приехал, ни в чем ей не помог, а на поминки вообще уехал куда-то. На следующее утро, когда я ее с мусорными мешками встретила, он явился, поднялся в квартиру. А где-то через час у них эта ссора началась.
– В квартире
