ударов мужик отбил. Один пропустил. Нож из руки не выпускал. И тут Воронков вспомнил!
Телефон он оставил в спальне, примеряя наряды перед свиданием с соседкой со второго этажа. Он где-то под ворохом его одежды. И времени у него на то, чтобы его найти, нет совершенно. Надо было прорываться в кухню, там ножи!
И у него даже вышло туда попасть. Хотя это и стоило ему трех ударов ножом вскользь. Царапины были неглубокими, но зажглись острой болью. И кровь начала пропитывать одежду. Это и напугало, и придало сил. Воронков схватил свой самый большой разделочный нож с подставки и тоже принялся им размахивать перед лицом нападавшего. И ему даже удалось нанести ему два, нет, кажется, даже три удара. Один пришелся по лицу. Нож рассек подтянутую щеку. Сергей Сергеевич издал победный клич. И кажется, крикнул что-то про шрам, который останется навсегда. И даже почувствовал подобие эйфории от одержанной внезапной победы.
Но он рано радовался. То, что мужик со стоном согнулся в три погибели, не должно было расхолаживать Воронкова. Чтобы не пропустить один, самый серьезный удар в грудь. А он его пропустил. И после него уже ничего не слышал и не осознавал. И даже не успел подумать, проваливаясь в обморок, что умирает.
А очнувшись на больничной койке в реанимации, первое, что он сделал, – это заплакал. От счастья, что жив. Что рядом с его кроватью с тревожным бледным лицом сидит Римма Федоровна, а не какой-то страшный опасный человек, и без конца поправляет край его одеяла.
– Привет, – слабым голосом поздоровался Воронков.
– Привет. – Она ахнула и, неожиданно подавшись вперед, приложилась своей щекой к его щеке. – Перепугали вы нас, Сергей Сергеевич! Я думала, что это муж-рогоносец явился по вашу душу, хотел с вами разобраться. А вышло вон как! Спасибо подполковнику Коровину! Он так вовремя приехал. Вошел к вам. А так бы… Истекли бы кровью и погибли.
И она все же заплакала. Тихо, вполне пристойно. Без соплей и всхлипываний. Он плакал. И она. И за руки крепко держались.
– Мне надо бы поговорить с этим Коровиным. Он вообще зачем ко мне приезжал?
– Собирался вопросы вам задать о вашей жиличке.
– Вы ее видели? – удивленно вскинул брови Воронков.
Хотя это могло ему только казаться. Тело казалось чужим и безвольным.
– Конечно, видела, хотя вы и предпринимали все мыслимые и немыслимые меры предосторожности. – Римма Федоровна скептически сложила губы, но тут же опомнилась и улыбнулась. – Но это в прошлом. Вы живы, и слава богу!
– Что с Коровиным? У вас есть возможность с ним связаться?
Римма Федоровна часто-часто закивала. Тут же достала телефон из сумочки, которая стояла на подоконнике. Позвонила подполковнику и объявила, что Сергей Сергеевич пришел в себя. Потом, отодвинув телефон от уха, она спросила:
– Он интересуется, вы что-то помните?
– Все помню.
Она передала и снова спросила:
– А человека, который напал на вас, описать сможете?
– Да. И еще… – Воронков удовлетворенно блеснул глазами, хотя это тоже могло ему только казаться. – Я ранил его в лицо…
Римму Федоровну сотрудники отделения попросили из палаты минут через пять. Воронков был не против. Она неожиданно стала суетливо о нем заботиться. И его это начало раздражать. Он прикрыл глаза и задремал. А когда открыл их, то увидел прямо перед собой своего доктора и невозможно красивую пару.
Мужчина и женщина были прекрасны и очень гармонично дополняли друг друга.
– Вы муж и жена? – спросил он, передав свои впечатления словесно.
– Нет. Мы коллеги, – поспешила ответить женщина. – Если вы не против, Сергей Сергеевич, мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Вы в силах на них ответить?
– Да. Я все вам расскажу с самого начала…
И он рассказал. Правда, иногда прерывался, чтобы выпить воды. Во рту постоянно пересыхало. Красивая женщина быстро записывала за ним. Мужчина, так великолепно подходивший ей в мужья, задавал правильные вопросы.
– Как только вы немного окрепнете, мы пришлем к вам художника, чтобы вы общими усилиями составили композиционный портрет преступника, – взяв его подпись под протоколом, проговорила женщина.
– Не надо ждать. Пусть приходит уже сегодня.
– Вы уверены? – уточнила она.
Воронков кивнул.
– Не только в ваших силах, но и в крепости вашей памяти, вы уверены? Сами понимаете, любая неточность может ввести следствие в заблуждение, – предостерегла она.
– Я помню его, словно он только что вышел отсюда. Совершенно отчетливо! – Ему даже удалось слегка повысить голос. – А теперь у него еще на левой щеке и шрам. Вряд ли он сунется с таким ранением куда-то в публичное место…
Художника приводить доктор запретил в течение двух дней.
– Вы, господа полицейские, можете его вообще потерять как свидетеля, если станете давить, – услышал Воронков из-за двери. – Минимум два дня. Мы его только-только вытащили.
А через два дня, когда рядом с его кроватью пристроился важный молодой человек с компьютером, Воронков неожиданно растерялся. Все, что отчетливо запомнилось, это очки, перчатки и белозубый оскал. То, что казалось запомнившимся, неожиданно растворилось в огромном количестве бровей, носов, ушей, которые показывал ему сотрудник полиции. А после еще и со шрамом вышел конфуз.
– Я не помню, на которой щеке оставил отметину, – расстроился Воронков.
– Я вас не тороплю, – устало глянул на него молодой парень. – Попытайтесь воспроизвести в памяти тот самый момент. Как стояли вы. Где располагался нападавший. Около холодильника или возле стола? Можете закрыть глаза. Иногда это помогает.
Воронков Сергей Сергеевич зажмурился. И сразу очутился мыслями в том дне, когда указал Варваре на дверь. Как она расстроилась. И пошла к двери с совершенно потерянным видом. Может, он неправильно ее понял? Может, зря выставил?
Уколы совести неожиданно пробудили память. И они за десять минут переделали портрет преступника. И Воронков его сразу узнал, когда полицейский показал ему результат.
– Он? – спросил парень Сергея Сергеевича.
– Он! – ахнул Воронков. – Эту рожу не забудешь!
Рожа, к слову, вышла весьма привлекательной. Подполковник Коровин, которому позвонил парень с компьютером прямо из больничной палаты, так и сказал. И попросил передать трубку Сергею Сергеевичу.
– Он прямо красавец у вас получился, Сергей Сергеевич, – с налетом недоверия проговорил Коровин. – Точно он?
– Точно. Увидел, как передо мной стоит. Ваш сотрудник помог, подсказал один приемчик. Только теперь его красоту шрам попортил – отметина ему от меня на память, – не без злорадства произнес Воронков. – На левой щеке. Пусть носит, пока жив.
– Хорошо. Спасибо. Вы нам очень помогли, Сергей Сергеевич. Да, еще вопрос…
– Слушаю.
Воронков шумно зевнул, у него слипались глаза от усталости, лекарств и слабости после тяжелого ранения.
– Он что-то говорил при нападении? О причине своей агрессии? Может, упоминал имя Варвары Царевой?
– Нет. Ее имя точно не упоминалось. А говорил он мало. В основном советовал мне умереть поскорее. И все задавался вопросами, почему я не хочу этого делать.
– Это все?
– Все. Он пришел убивать меня, а не разговаривать.
Зоя Павловна сидела в отделении полиции перед кабинетом подполковника Коровина уже полчаса. Ее неестественно выпрямленная спина онемела от напряжения. Во рту пересохло, но никто не поспешил предложить ей стакан воды. Может, потому что никого еще не было? Зоя Павловна приехала сюда слишком рано. Задолго до назначенного ей Коровиным времени. И от этого безрассудства со своей стороны она тоже нервничала.
А еще она волновалась оттого, что ее опасения по поводу слежки за ней подтвердились. И что подполковник Коровин был неправ и, пытаясь ее успокоить, наговорил много разных стандартных фраз. Типа:
– Вам не следует преждевременно беспокоиться, Зоя Павловна…
– Иногда и мне кажется, что кто-то смотрит на меня пристальнее, чем хотелось бы…
– Неудивительны все ваши страхи, Зоя Павловна. По соседству с вами произошел несчастный случай…
Эти умники настырно считали, что Светлана умерла, неудачно свалившись с кровати. Ну разве так можно?!
Коровин звонил ей вчера в три часа пополудни и пригласил на сегодняшнюю встречу. И вскользь упомянул, что им удалось обнаружить запись с камер видеонаблюдения по соседству с той самой картинной галереей, где Света познакомилась
