На ночь он прятал нож под матрас. А утром, едва открыв глаза, доставал его и, еще лежа в постели, проделывал несколько приемов, почерпнутых из книжки-самоучителя.
И все-таки Андрей знал, что не научится как следует владеть ножом, пока не почувствует, как лезвие взрезает настоящую плоть. Тогда он купил на рынке огромную баранью ногу, приволок ее домой, подвесил в ванной и целых полчаса бил ее ножом, пока не осознал, что стены и пол ванной комнаты покрыты ошметками мяса и подтеками бараньей крови. К приходу матери он успел замыть кровь и вышвырнуть остатки бараньей ноги на помойку — на радость облезлым бродячим псам.
Бар «Серебряная вобла» был заполнен под завязку. Здесь пили, курили, спорили, смотрели футбол, боролись на руках, смеялись и шутили сотни полторы человек. Андрей и Дмитрий сидели за длинной барной стойки и пили пиво, заедая его солеными сухариками. Помахав рукой, чтобы отогнать от лица сизый сигаретный дым, Костырин вгляделся в лицо Андрея и поинтересовался:
— Ты чего такой кислый, Андрюх?
— Я не кислый, я спокойный, — ответил Андрей.
— А, ну тогда другое дело. А то смотрю на тебя, и сердце кровью обливается. Как там, думаю, чувствует себя мой лучший друг Андрюха Черкасов? Почему он гриву опустил? Может, чем помочь надо? А кстати, может, тебе и правда требуется помощь? Ты скажи, не стесняйся.
— Со своими проблемами я разберусь сам.
— Ну-ну. — Костырин приложился к бокалу, вытер губы ладонью и посмотрел по сторонам.
К стойке подошли две девицы. Невысокая стройная брюнетка с большущими карими глазами и длинная сухопарая блондинка с лицом, как у Клаудии Шиффер. Костырин приободрился:
— Девчонки, привет! — громко и игриво поприветствовал он девиц.
Брюнетка даже не повернулась в его сторону, а блондинка улыбнулась и насмешливо произнесла:
— Привет, если не шутишь!
— Как насчет того, чтобы вылить пивка с настоящими мужчинами?
Собольи брови «Клаудии Шиффер» насмешливо изогнулась:
— Это ты о ком?
— О том, малышка, кто может поднять тебя на руки и донести до самой Москвы, не разу не сплюнув и не присев передохнуть.
Брюнетка покосилась на Костырина и усмехнулась. Блондинка запрокинула голову и засмеялась. А отсмеявшись, произнесла:
— Пешком я и сама ходить умею. Вот если бы ты предложил довезти меня до Москвы на собственном «мерседесе»… Тогда бы я, пожалуй, подумала.
Костырин снисходительно усмехнулся:
— Солнце мое, «мерседес» — это всего лишь железяка. Я предлагаю тебе кое-что получше.
— И что же это?
— Острый ум, несгибаемую волю, веселый характер и неутомимое тело.
Девушки переглянулись и заулыбались.
— Насчет неутомимости — это еще вопрос, — сказала брюнетка.
— Сомневаешься — попробуй в деле! — не церемонясь, предложил Костырин. — Кстати, девчонки, как насчет коктейля «Белый бриз»?
— А что это такое?
— Джин, белый вермут и кое-что еще.
Блондинка повернулась к подруге:
— Ну как, Марин? Дадим школьникам шанс?
Брюнетка посмотрела на Андрея и, едва заметно усмехнувшись, проговорила:
— Можно попробовать.
Костырин заказал бармену два коктейля «Белый бриз», а себе и Андрею еще по кружке пива.
Блондинка обмокнула губы в коктейль, причмокнула и тихо воскликнула:
— О! А это вкусней, чем я думала!
Брюнетка тоже попробовала коктейль и лишь пожала плечами.
— Значит, вашу подругу зовут Субмарина, — продолжил светский разговор Костырин. — А как же зовут вас?
— Субника, — представилась блондинка.
— Почти как клубника, — похвалил Костырин. — Слышь, Андрюх, нам сегодня повезло с десертом!
Блондинка Ника фыркнула, потом с интересом глянула на Андрея и сказала:
— А что это ваш друг такой неразговорчивый?
— Когда он пьет, он всегда молчит, — объяснил Костырин.
— Почему?
— Боится подавиться.
— Очень предусмотрительно с его стороны, — заметила брюнетка Марина. — Значит, Андрей?
— Он самый! — ответил за друга Костырин. — А меня можете звать просто Димыч!
— Димыч, — весело повторила за ним блондинка. — А почему это вы, Димыч, носите такую… м-м… короткую прическу? Это что, вызов обществу?
Костырин провел по бритому черепу ладонью.
— Это чтобы к Богу быть ближе. Чтобы между мной и небом не было никаких преград.
— А вот Андрей, похоже, с вами не согласен, — заговорила брюнетка, поглядывая на коротко стриженную, но все же не лысую голову Андрея.
— А ему не о чем говорить с Богом, — объяснил Костырин. — Он так умен, что знает ответы на все вопросы.
Андрей ухмыльнулся, залпом допил свое пиво, повернулся к девушкам и Костырину и, доставая из пачки сигарету, небрежно сказал:
— Ты прав. К Богу у меня вопросов больше нет. Но кое за что ему ответить все же придется.
Девушки переглянулись. Брюнетка нагнулась к уху блондинки и прошептала:
— А он странный, да? И знаешь что — он мне нравится.
…Это был старый особняк. Низкое мраморное крыльцо, две обточенные временем ступеньки, на двери — красная табличка с золотыми буквами.
Костырин и Бутов поднялись на крыльцо и остановились перед тяжелой дверью. Костырин нажал на кнопку звонка и что-то сказал в динамик. Через несколько секунд дверь открылась. Костырин пропустил вперед Бутова, затем зашел сам. Перед тем как зайти, он быстро, внимательно огляделся по сторонам.
«Прямо как Штирлиц», — усмехнулся Андрей.
Выждав для верности пару минут, Андрей надвинул на глаза бейсболку, надел солнцезащитные очки, подошел к крыльцу и глянул на табличку.
— Штаб-квартира общероссийской партии «Союз славян», — прочел он.
«Вот оно что. Вот, значит, кто нас подкармливает. Что же это за партия такая?» Задумавшись, Андрей чуть было не стянул с переносицы очки, но вовремя опомнился. Отсвечивать перед видеокамерой было ни к чему, поэтому Андрей поспешно ретировался.
Трубку сняли после третьего гудка.
— Слушаю вас самым внимательнейшим образом! — бодро проговорил Андрею в ухо звонкий жизнерадостный голос старого школьного приятеля.
— Алло, Ося, это ты?
— Для кого Ося, а для кого и Иосиф Александрович! С кем имею честь?
Андрей не удержался от улыбки. Со дня их последней встречи прошло года четыре, а Иосиф Кержнер, похоже, нисколько не изменился.
— Харе трепаться, Кержнер, — с улыбкой сказал Андрей. — Свою честь ты пропил еще в девятом классе. За стакан сухого домашнего.
— Эндрю?
— Он самый.
— Вот так-так! А я тебя не узнал! Как поживаешь, старина?
— Потихоньку. А ты?
— Пока также, но с нарастающим темпом. Можешь меня поздравить — я уже две недели как редактор рубрики! Звучит, а?
— Звучит.
— А ты-то свой политехнический закончил?
— Нет еще.
— Почему?
— Не успел. Я младше тебя на два года.
— Правда? Что ж, это твой самый большой недостаток. А между тем, я…
Тут Ося Кержнер, по своей старой привычке, принялся болтать о своих достижениях и подвигах. Андрей слушал весь этот треп со снисходительной улыбкой. Он знал, что, пока Ося не выговорится, остановить его не сможет даже бульдозер. Наконец, воспользовавшись передышкой в пространном монологе старого приятеля, Андрей спросил:
— Ты до которого часа сегодня работаешь?
— А что, хочешь куда-нибудь меня пригласить? — немедленно отреагировал Кержнер. — Если да, то после семи я «вся твоя»!
— В таком случае, в семь ноль пять жду тебя возле твоего офиса. Это нормально?
— Вполне. Как я тебя узнаю? — сострил Кержнер.
— У меня в руке будет журнал «Огонек» и восемнадцать алых роз.
— Заметано! Но смотри — я пересчитаю все розы. Если их будет хотя бы семнадцать — я пройду мимо! Так и знай!
Мимо он, однако, не прошел. Завидев Андрея, Кержнер бросился к нему, стиснул в объятиях и мял так не меньше минуты, похлопывая ручищами по спине.
— Кержнер, отлипни! На нас уже люди смотрят! — засмеялся Андрей.
— Пускай смотрят! — с пафосом воскликнул Ося. — Я не стыжусь своих чувств!
Разжав наконец медвежьи объятия, Кержнер отошел на шаг назад и оглядел Андрея с ног до головы.
— Да, сынку, похоже, и тебя время не жалеет, — заключил он. — Я пухну, как тесто на дрожжах, а ты вроде как наоборот — усыхаешь?
— Есть маленько, — кивнул Андрей.
— Сердце кровью обливается от твоих мощей. Решено! Сегодня вечером буду тебя кормить. Должен же хоть кто-то о тебе позаботиться. Как ты относишься к китайской кухне?
Андрей пожал худыми плечами:
— Никак. Я ее практически не пробовал.
— Значит, сегодня и попробуешь. Отведу тебя в китайский буфет. Там у них, понимаешь, шведский стол из пятидесяти пяти блюд, и количество подходов не ограничено! Будешь жрать, пока не наберешь пять килограммов. А после я тебя взвешу — для верности!
