— Никак, — просто ответил Шнайдер, — сказал, что так надо.
— В каких отношениях вы были с Борщевым? — спросила я, уже предполагая, что ответит Шнайдер.
— Я его любил, — на глаза Шнайдера снова навернулись слезы.
Какой чувствительный! Хотя говорят, гомосексуальная любовь сильнее гетеросексуальной.
Может, это связано с тем, что партнера найти гораздо сложнее?
— Скажите, откуда вы сейчас пришли?
Вопрос оказался для Шнайдера неожиданным. Он на мгновение задумался.
— С работы…
— Если вы мне будете врать, я не смогу помочь вам, — укоризненно произнесла я.
— Ладно, — махнул он рукой, — Слава попросил меня сходить к его знакомому, кое-что передать и забрать у него деньги.
— К какому знакомому, что передать и что за деньги? — тут же уточнила я.
— Передать нужно было несколько дискет и первые экземпляры договоров фирмы, в которой работал Слава, с болгарской фирмой. Отдал я их Давнеру, директору фирмы «Арх-Модерн».
За это он вручил мне сто тысяч долларов, для Славы.
— Зачем ему эти договоры, вы знаете?
— Да, чтобы расстроить сделку с болгарами.
Тогда бы «Стилобат» снова стал работать с Давнером.
— Договор сейчас можно переслать по факсу, — недоверчиво произнесла я.
Шнайдер пожал плечами. Видно было, что он, как говорится, не в курсе.
— Деньги при вас?
— Да.
— Хорошо. А что было на дискетах?
— Не знаю.
— Что вы собирались делать с деньгами?
— Уехать отсюда и жить где-нибудь за границей.
— Где конкретно?
— Сначала мы должны были уехать в Германию, у меня там родственники, а потом перебрались бы куда-нибудь к Средиземноморью…
— Неплохие планы, — прокомментировала я, — и когда же вы должны были уехать?
— Сегодня, — грустно ответил Шнайдер.
— Покажите мне билеты.
— Они были у Славы, сейчас посмотрю.
Шнайдер достал из шкафа светлый костюм, порылся во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда портмоне, из которого выглядывали длинные полоски билетов.
— Вот, — он протянул мне портмоне.
Кроме двух билетов на поезд Тарасов — Берлин на имя Борщева и Шнайдера я обнаружила там билет на самолет.
— Вы собирались ехать поездом? — поинтересовалась я.
— Да.
— Вы в этом уверены?
— Что значит — уверен? — взвизгнул Шнайдер. — Конечно, уверен.
— Тогда, может, вы объясните мне, что это такое? — Я протянула ему билет на самолет рейсом Тарасов — Стамбул на имя Борщева.
Шнайдер ошарашенно таращился на меня, словно не я ему задала вопрос и ждала ответа, а он.
— Что вы на меня уставились? — Я поднялась с кресла. — Может, это вы грохнули Борщева и прикарманили деньги, а теперь рассказываете мне здесь сказки про любовь и Средиземноморье?
Шнайдер раскрыл рот, пытаясь что-то ответить.
— Почему вы не хотели пустить меня в квартиру? — напирала я.
— Слава не велел никого пускать.
— Так он же был мертв, — пыталась я взять его на пушку, уже понимая, что Борщева убил не он.
— Я этого не знал, — Шнайдер снова заплакал.
— Кто же мог его убить? — Этот вопрос я задала скорее себе, чем Шнайдеру, и сама же ответила на него. — Тот, кто знал про деньги…
Ладно, Владимир, — я первый раз назвала Шнайдера по имени и успокаивающе похлопала по плечу, — я думаю, все у вас образуется.
Он с надеждой посмотрел на меня.
— У вас есть место, где вы могли бы надежно спрятать на время эти сто тысяч?
— Найду, — шмыгнул он носом.
— Тогда отнесите их туда и вызывайте милицию…
Объяснив ему, как следует действовать, я спустилась вниз, где меня поджидал Родион.
Увидев меня, он распахнул дверцу. Прошмыгнув на свое место, я попросила его прикурить мне сигарету. Не то чтобы зрелище трупа и рассказ Шнайдера потрясли меня настолько, что у меня задрожали руки, но я была определенно взволнована. Родион, будучи проницательным малым, видно, заметил произошедшую со мной перемену, потому что, едва я затянулась, спросил:
— Что-то случилось?
— Ничего, кроме того, что я договорилась о сеансе, — я пыталась говорить непринужденно, но чувствовала, что фальшивлю. Наверное, и Родион чувствовал то же самое.
— Мало похоже на мирную беседу, — он недоверчиво посмотрел на меня.
— Мы что, так и будем стоять на месте? Лично мне нужно на Провиантскую. Но сначала я бы хотела добраться до моего «жука».
— Я сам тебя отвезу, — предложил Родион, оторопевший от моего жесткого тона.
Сейчас мне было не до сантиментов, и угрызения совести, как это ни парадоксально звучит, я решила отложить до более подходящего случая.
Мы выехали со двора и направились по Рабочей в сторону Волги. Родион молчал. Обиделся? Тем хуже для него. Если бы он только знал, чем я на самом деле занимаюсь и о чем я беседовала со Шнайдером! А уж как бы он, наверное, удивился, что я в курсе дел его папаши и что мое нынешнее расследование напрямую связано с деятельностью «Арх-Модерна»!
Ну что ж, есть минутка, чтобы пораскинуть мозгами.
Что у нас получается? Борщев улетает в Болгарию со своим френдом — Шнайдером, обещая тому в итоге поездки привольную средиземноморскую жизнь и любовь до гробовой доски. Шнайдер летит по документам Овчаренко…
Не остается никаких сомнений в том, что Юрий Анатольевич мертв и убил его Борщев. Как дважды два.
Но кто тогда убил Борщева? Человек, знавший об этой поездке и о крупной сумме, которую должны были везти с собой Овчаренко и Борщев; человек, побывавший всего за пару часов до меня в квартире Шнайдера; человек, скорее всего входивший в долю с Борщевым. А может, Овчаренко убил не Борщев, может, этот ловелас-гомосексуалист — только послушный механизм в чьих-то беспощадных руках? Руках, не побоявшихся запятнать себя кровью двух жертв?
— Ты расстроена? — Голос Родиона донесся до меня как из фараоновой гробницы. Я почти забыла о его присутствии.
— Нет, просто думаю, — отмахнулась я.
— У тебя отсутствующий вид, — улыбнулся он.
— Именно с таким видом и думает большинство людей, к которому я и отношусь, — иронично заметила я.
И взглянула на недоумевающего Родиона, на его лицо, которое показалось мне каким-то потерянным и бледным, несмотря на весь его загар. Потом перевела взгляд на его лежащие на руле руки. Кольцо с плоским черным треугольником камня по-прежнему украшало его левый мизинец. Почему-то вспомнила тот вечер в «Рондо», когда впервые встретилась с ним. Мне стало грустно. Все проходит, боже, и как быстро!
Вот он сидит тут рядом, живой, красивый, вожделеющий, а у меня в голове теснятся странные мысли о безвозвратно ускользающем времени, о невосстановимом чуде первого впечатления, о сладком яде первой истомы, о том запретном счастье, когда не смеешь мечтать не только о ласках и поцелуях, но просто о том, чтобы на тебя обратили внимание.
Ну-ка, что-то ты совсем раскисла, ведь тебе еще, девочка, работать!
— Мы поедем ко мне? — осторожно поинтересовался Родион.
— Смотря по обстоятельствам, — невозмутимо ответила я.
— И что же это за обстоятельства? — неожиданно сухо спросил Родион. В его голосе послышались даже нотки высокомерного раздражения.
— Если тебе в тягость все это мотание со мной, я же не навязываюсь… — резко сказала я, задетая его тоном.
— Не в тягость, просто я хочу знать, на что могу рассчитывать.
— Ни на что, — обрубила я канат, — высади меня здесь.
Мы стояли у светофора на пересечении Рабочей и Горького. Я взялась за ручку дверцы, но Родион с силой сжал мою руку.
— Я что-то не то сказал? — забеспокоился он.
— Вот именно. Я почти приехала, высади меня.
— Потерпи еще квартал. Я тебе уже надоел? — обиженно спросил он.
— Нет, похоже, это я тебе надоела. Не терплю подобный менторский тон: «На что я могу рассчи-и-итывать?» — передразнила я его.
Родион рассмеялся.
— Ну, виноват, извини, — перед тем как нажать на педаль акселератора, он нежно посмотрел на меня.
— Теперь направо. — Мы были уже на Провиантской.
«Есть в нем что-то от Давнера-старшего», — подумала я, искоса наблюдая за Родионом. Значит, Борщев сотрудничал с «Арх-Модерном». Вот ведь старая лиса этот Виктор Захарович! По двум каналам решил вредить «Стилобату»: и молодчиков использовать, и сотрудников «Стилобата». А может, Борщев сам предложил ему свои услуги? Скорее всего так оно и есть, Зная, что сорвет куш, предназначенный болгарским партнерам, Борщев решил «подзаработать» еще. Документы, переданные Шнайдером Виктору Захаровичу, — не что иное, как договор с болгарами, а на дискетах записаны рабочие чертежи. Но стоило ли так рисковать из-за ста тысяч, уже имея на руках почти двести тысяч? И зачем Давнеру чужой договор и чертежи? Погоди, Женя, ты забыла о второй половине суммы. У кого же она находится?
У меня было одно предположение, и ехала я на Провиантскую именно для того, чтобы его проверить. Мы как раз подъехали к дому Овчаренко.
