Я поехала домой переодеться. Самое странное то, что, когда мои руки уверенно лежали на руле, заставляя его повиноваться моей воле, я как бы уже знала, что делаю и зачем, хотя решение сменить точку отсчета посетило меня позже. Точно мое тело предвосхищало логические выкладки ума.
По дороге я позвонила Кряжимскому.
— Сергей Иванович, как у вас дела?
— Нормально, а у тебя? — В голосе Кряжимского сквозило беспокойство. — Ты была у Ложкина?
— Нет, а что?
— Слава богу, — облегченно перевел дыхание мой зам. — Я, между прочим, все бросил и ждал тебя у его дома.
— Зачем это? — искренне удивилась я. — Вам что, нечем заняться?
Сергей Иванович воспринял мою интонацию как симптом беззаботности, присущей всем молодым людям.
— Ну как же, Оля, — теперь он говорил с укоризной, — а если бы…
— Спасибо за заботу, — весело поблагодарила его я, не дав ему закончить очередной нотации. — Давайте не будем говорить на гипотетические темы, лучше скажите, можете вы узнать адрес Киселевой?
— Киселевой? — переспросил Кряжимский. — Это та, которая заведует агентством «Сириус»?
— Нет, ее мамочки, главы банка «Вселенский град».
— Ого, — воскликнул Кряжимский, — претенциозное название. Хорошо, я попробую.
— Тогда жду вашего звонка и благодарю заранее.
Я добралась до квартиры, приняла душ, чтобы смыть с себя дневную усталость и груз отрицательных эмоций, как-то бессознательно доверяясь воде, перекусила и, пройдя в спальню, принялась инспектировать свой гардероб. Одеться нужно было элегантно, но не броско, так, чтобы одежда четко соответствовала цели моего будущего визита, которая состояла в том, чтобы произвести по возможности благоприятное впечатление на Музу Григорьевну. Я по простоте душевной надеялась на ужин в ее компании… Ну, не на ужин, так на чай или кофе. И, конечно, на откровенный разговор.
«Ну, это ты загнула! — мысленно ущипнула я себя за мочку правого уха. — Может, Муза Григорьевна тебя и на порог не пустит…» И все-таки я критически окинула свои платья, костюмы и блузки и пришла к выводу, что остановиться следует на классическом черном брючном костюме в тонкую белую полоску. Я отошла на несколько шагов от зеркала, чтобы увидеть себя со стороны, и осталась довольна своим видом. Я решила надеть светлый, цвета кофе с молоком плащ и замшевые ботинки на среднем каблуке. Из украшений — тонкий золотой браслет и цепочку без кулона. Макияж был таким же продуманным, как и весь туалет, но с учетом времени суток.
От Кряжимского пока не было никаких известий, и я начала волноваться. Наконец позвонила ему сама.
— Сергей Иванович, — с упреком сказала я, — куда вы пропали, я же вас жду.
— Оленька, что я только не делал, куда только не обращался… — У зама был виноватый голос. — Нет адреса, — удрученно подытожил он. — Банковских работников засекречивают не хуже шпионов.
— Ясно. — Минуту я думала, потом ободряюще сказала: — Ничего, как-нибудь справлюсь.
— Что ты задумала? — Кряжимский опять начинал тревожиться. — Я ничего не знаю: где ты, чем занимаешься? Может, у тебя уже есть материал для статьи?
— Я дома, собираюсь навестить мадам Киселеву. — Но как же…
— Доверьтесь мне, главное — не спите. Я позвоню и сообщу вам все новости.
Около половины шестого я спустилась во двор и села за руль своей «Лады». Запах духов «Seduction» приятно щекотал ноздри. Я даже поднесла к носу запястье — так нравился мне этот свежий и терпкий аромат.
Банк «Вселенский град» располагался в четырехэтажном доме по улице Московской. Дом представлял собой образец архитектуры модерн и совсем недавно подвергся капитальному ремонту. На фоне его бледно-желтого фасада выделялся шикарный черный «Кадиллак». Я облегченно вздохнула — Муза Григорьевна была еще на работе.
Я остановила машину неподалеку и принялась ждать, подумав, что заочное знакомство, возможно, будет мне на пользу. Я увижу, как выглядит эта королева финансов, как она двигается, как жестикулирует. Может быть, это поможет мне набросать ее психологический портрет. Хотя внешность зачастую обманчива… И все-таки я придерживалась точки зрения, что мимика и жесты, манера одеваться и держаться выдают человека с головой.
А если кто-то и утверждает, что внешность порой не соответствует истинной природе того или иного человека, то делает он это только потому, что пытается оправдать перед другими и перед самим собой собственную невнимательность, отсутствие определенной душевной тонкости, которая позволяет с ходу обозначить существенные стороны наблюдаемого субъекта.
Около шести в дверях здания, осененная отблеском позолоченной вывески с названием банка, появилась темноволосая элегантно одетая женщина, которая сразу же привлекла мое внимание. Несмотря на то, что она выглядела озабоченной, ее лицо и фигура излучали силу и энергию. Гордая осанка и моложавая стройность женщины выдавали в ней властную особу, которая не хочет уступать ни времени, ни обстоятельствам. За версту в ней чувствовались лоск и отточенное изящество прошедшей хорошую школу состоятельной женщины. Вне всякого сомнения, она принадлежала к той разновидности российских богачей и богачек, которые успели не только сколотить состояние, но и насладиться плодами западной цивилизации.
Гладкие черные волосы едва касались ее узких покатых плеч. Высокий открытый лоб поражал благородством, широкий разлет красивых бровей, великолепные зеленые глаза, тонкий породистый нос, чувственные губы и немного выдающиеся скулы делали ее лицо ярким и запоминающимся. Это была красота подавляющая и хищная, ослепительная и вероломная. На брюнетке было длинное серое пальто, сидящее как влитое. Что-то очень знакомое было в ее лице, фигуре и жестах… Ну конечно же, это она, Муза Григорьевна, — ошибиться я не могла. Тем более что женщина направилась к «Кадиллаку», водитель которого предупредительно распахнул перед ней дверь.
Прохожие восхищенно и завистливо пялились на нее до тех пор, пока ее не поглотил черный автомобиль. «Кадиллак» тут же отъехал от тротуара, и я двинулась за ним.
Приготовившись к долгому преследованию, я была приятно удивлена, когда «Кадиллак», неторопливо обогнув площадь Революции и проплыв несколько кварталов по улице Вольской, свернул на небольшую, протяженностью всего в один квартал, улицу Пушкина, недавно отреставрированную в связи с юбилеем великого русского поэта, и, плавно покачнувшись, словно корабль на волнах, остановился у старого пятиэтажного дома, выкрашенного желтой охрой. Неужели президент банка живет в доме, который не сегодня-завтра развалится?
Снова выскочил водитель, открыл мадам президенту банка дверцу, и она вышла из машины. Через несколько секунд я поняла, что Муза Григорьевна, конечно же, не живет в этой охристой пятиэтажке. В сопровождении водителя, который исполнял также функции бодигарда, она миновала дом и прошла во двор, где, огороженный высоким кирпичным забором, возвышался двухэтажный особняк, высотой не уступающий пятиэтажке. Я приложила «Никон» к глазам и наблюдала, как Муза Григорьевна вошла в калитку и исчезла внутри.
Я приблизилась к калитке и надавила на кнопку звонка. Теперь мне пришлось иметь дело даже не с домофоном, а с видеофоном: над калиткой была закреплена небольшая камера, уставившаяся своим темным зрачком прямо на меня. Меня всегда смущали эти электронные штучки, которые не позволяют при разговоре смотреть человеку в глаза, поэтому я не без доли смущения надавила на кнопку и замерла в ожидании.
— Кто вы? — поинтересовался грудной женский голос, и сверху на видеокамере загорелась маленькая красная лампочка.
— Добрый вечер, — выдавила я из себя, поправляя прическу и фотоаппарат, висевший у меня на плече. — Меня зовут Ольга Юрьевна, я бы хотела поговорить с Музой Григорьевной.
— Я Муза Григорьевна, — ответил голос в динамике. — О чем вы хотите со мной поговорить?
«Интересно, как я там выгляжу, на экране?» — мелькнула у меня мысль, а вслух я сказала:
— Это связано с убийством.
— Вы из милиции?
Даже по искаженному помехами голосу я поняла, что Музе Григорьевне положительный ответ на этот вопрос был бы крайне неприятен, поэтому я со спокойной совестью, а главное — честно ответила:
— Нет. — И, чтобы быть до конца честной, добавила: — Я из газеты.
К моему удивлению, что-то в калитке легонечко щелкнуло и голос из динамика снисходительно произнес:
— Проходите, вас встретят.
Я открыла калитку и вошла. До дома было около пятнадцати метров, которые мне нужно было преодолеть, но тут я увидела нечто, заставившее меня остановиться как столб. Это нечто — четырехногое существо с мощной грудью и большой головой с обрезанными ушами, покрытое длинной жесткой шерстью, — сидело у крыльца и внимательно наблюдало за мной. Размером оно было с молодого бычка, и намерения, судя по его виду, у него были не самые миролюбивые. Присмотревшись получше, я узнала в нем среднеазиатскую овчарку — породу собак, которые были одновременно и умными, и бесстрашными, и сильными. Однако самое интересное заключалось в том, что собака эта была привязана к цепи, которая, в свою очередь, крепилась к толстой проволоке, натянутой от стены дома до столба калитки, и могла свободно перемещаться по дорожке, ведущей к дому. Что она и сделала, то есть пошла по направлению ко мне (наверное, я ее чем-то заинтересовала). Решив не искушать судьбу, я повернулась к калитке, чтобы выйти и напомнить в микрофон о животном его хозяйке, но, толкнув дверь рукой, поняла, что оказалась в западне: калитка не поддалась и я не видела никакой ручки на ней, чтобы открыть ее. А это животное, этот монстр с большими клыками, медленно приближалось ко мне с одному ему известными намерениями. Цепь у этой собачки была длиной метра два, и, если бы не сплошной кустарник, росший по краям дорожки, нетрудно было бы отойти в сторонку на безопасное расстояние. К сожалению, такой возможности у меня не было.
